Аполлоша
Шрифт:
Гоша легко подчинился предостерегающему жесту гостя, поскольку не спал всю ночь, нервы были на пределе и насторожить его ничего не стоило.
«Лука» снял туфли, не дожидаясь приглашения, прошел в комнату, достал из «дипломата» и смонтировал какой-то прибор. Гоша растерянно наблюдал, как он последовательно прошелся этим прибором по всем предметам и уголкам комнаты, залезал в шкафы, под диван, исследовал люстру и бра, выключатели и розетки. При этом прибор издавал ровное тихое гудение. Собственно, цель и смысл действий незнакомца
– Чисто, – заключил наконец гость и представился: – Нагибин Сергей Алехандрович. Так в паспорте. В быту, естественно, Александрович. Милости прошу называть просто Сергеем. При личных встречах. По телефону – никак. Будьте внимательны. Не оговоритесь. Это важно, если вдруг ваш номер поставят на прослушку. Исключать ничего нельзя, Георгий Арнольдович. А теперь, если вы доверяете рекомендации нашего общего знакомого, прошу не торопясь, во всех подробностях, даже если считаете их несущественными, рассказать о том, что произошло.
Через полтора часа Нагибин стал вторым после Утинского человеком, посвященным в события последнего года, включая все, что связано со сверхъестественными явлениями.
Он слушал внимательно, иногда задавал уточняющие вопросы. Ничего не записывал. Это было странно. Гоша предположил, что у человека исключительная память. Был прав.
Рассказ про Аполлошу не вызвал даже малейших мимических реакций или смены выражения глаз. Нагибин лишь поинтересовался, нет ли фотографии статуэтки. Георгий Арнольдович с сожалением ответил, что как-то не сподобились.
– Жаль, – заметил Нагибин вполне беспристрастно. – Ну что ж, давайте ключи. Придется начать с нарушения закона. Я вернусь.
Он вернулся через час, обогащенный несколькими отпечатками пальцев, серией снимков на цифровую камеру и марлевой повязкой на резиновых тесемочках.
– Что там? – тихо спросил Гоша. В голосе его было столько надежды, словно он рассчитывал, что Нагибин придет с живым и невредимым Игнатом под ручку.
– Он не был простужен?
– Нет.
– Откуда могла появиться в спальне такая повязка? – Нагибин показал.
– Это не его, точно. Отродясь не пользовался.
– Кто кроме вас может хватиться Оболонского?
– Заволноваться, поднять тревогу – никто! Удивиться, что пропал, не отвечает по телефону, – Любаша, кто-то из бывших сослуживцев, собутыльник какой-нибудь. Да, еще Даша, которая убирала квартиры, но она… Ой, кстати, совсем забыл: ко мне вечером должны прийти Костик с Любашей. Костик звонил вчера, просил их принять.
– Зачем?
– Понятия не имею. Возможно, хотят совета, как деньгами распорядиться.
– А вы эксперт в этом вопросе? – спросил Нагибин с легкой иронией в голосе.
– Профан полный. Но они, вероятно, думают иначе. Может, позвонить им, сказать,
– Зачем же? Пусть заглянут. Мы с ними поговорим.
– Мы? – в изумлении протянул Гоша.
– Почему бы и нет? Полагаю, кто-то из них может быть носителем ценной для нас информации. Придется сообщить им об исчезновении вашего друга. Разумеется, без лишних подробностей. Просто зашли к нему, увидели следы борьбы, разволновались, тотчас наняли частного детектива, милицию тревожить не стали. Если поклянутся молчать – не подведут?
– Нет, конечно. Правда, Костик в определенных обстоятельствах может проявить бесхитростность – я же рассказывал…
– Да-да, синдром Аспергера, помню. Ну ничего, рискнем. Перезвоните ему сейчас, уточните, когда прибудут.
Утист ответил, что в семь вечера, но один. Потом объяснит почему.
У Нагибина было еще пять часов. Он уехал к себе, чтобы начать работать. Для него это означало (в ситуации со многими неизвестными) – сесть за стол, чертить на листке бумаги произвольные фигурки и закорючки, думать: делать предположения, порой фантастические, выстраивать логические связи и даже невероятные гипотезы, пытаясь «танцевать» от очевидного.
«Итак, что мы имеем? Прежде всего, смиряемся с невозможным: бронзовая статуэтка оказалась сверхъестественным источником информации. Вот бред, а! Хорошо, смирились… Она обогатила потомка того человека, который давным-давно привез ее из Греции. О ее запредельных, паранормальных свойствах знали только двое. Зато ее художественная ценность привлекла внимание некоего эксперта, вероятнее всего – мошенника и спекулянта. Может быть, связан с теневыми дельцами антикварного рынка. Этот армянин из салона «Наследие» запал на предмет.
О'кей. Допустим, Оболонскому не померещилось, в машине был именно армянин, и сидел в ней не случайно. Но почему следил с таким опозданием? Спохватился? Чушь. Эти впиваются, как голодные вампиры. Стало быть, Оболонского тогда действительно не отследили. По его же рассказу, он что-то почуял и быстро сел в такси. Потеряли. Лопухнулись. Стали искать, а как? Он хвастался другу Георгию, что назвал ложное имя-отчество. Человек частный, одинокий. Не факт, что москвич. Даже если фото с камер наблюдения размножили – по базам не пробьется, если с криминалом не связан. Хрен найдешь.
О'кей. Дальше прошло почти девять месяцев. Давным-давно не искали. Не идиоты же, и не сошелся на этом бронзовом божке свет клином. Мало ли ценной старины! Разве что ценности эта статуэтка исключительной и пройдоха-антиквар как-то просек. Но за это время сто раз могла уйти на рынок, или в другой магазин, или в музей, или остаться в закромах у хозяина, который уехал или даже умер. Как обнаружили? Только случайно. И совсем недавно. Антиквар его на улице заприметил, отследил подъезд, привлек подельников.