Апологетика. Лекции
Шрифт:
на другие религии, за исключением критики иудаизма. Были моменты, когда ислам мог разработать
университетскую культуру, которая породила бы свое собственное просвещение, с соответствующей
критикой. Но вместо этого, судя по всему, имамы выиграли эту битву, и исламские университеты не
достигли такой степени свободы. В исламе никогда не было ничего эквивалентного тому, что мы
называем «Просвещением». Ислам никогда не испытал такой же критики изнутри как христианство.
индуизме мы тоже не видим подобных процессов. В конфуцианстве – тоже нет. Были гонения на эти
религии, но никогда не было такого же уровня интеллектуальной критики, которому подвергалось
христианство, и в гораздо меньшей степени – иудаизм.
А христианство по-прежнему существует, и это важно, на самом деле. Это важное замечание, которое
можно сделать по двум причинам. Если были бы какие-то серьезные ошибки в христианстве, то они
давно бы уже обнаружились. Потому что люди очень усердно трудились над этим. Все знали бы, какие
есть слабости, потому что они бы обсуждались. И если были бы какие-то серьезные опровержения,
найденные против христианства, то они давно были бы найдены. И второе. Карл Поппер, член так
называемого Венского кружка, в середине XX века признал, что в науке мы никогда в сущности своих
гипотез не доказываем. Доказательства невозможны. Но что мы делаем, – мы опровергаем. То есть, возможно последовательно опровергнуть какую-то гипотезу. Если ты проводишь эксперимент и
проверка показывает негативный результат, то ты опровергаешь свою теорию. Он говорит, что, на самом
деле, настоящая наука именно так и движется. Выдвигается теория и потом теория подвергается
экспериментальной проверке, при которой есть потенциальная возможность опровержения данной
теории, то есть доказательств ее неистинности. Если теория достаточно сильна, чтобы пережить все
эксперименты, в которые заложен потенциал ее опровержения, и если в каждом конкретном случае
эксперимента выдается правильный ответ, то значит спустя какое-то время достаточно умеренную
уверенность мы можем в ней иметь. Чем больше экспериментов, которые могли бы ее
фальсифицировать, тем больше мы в ней имеем уверенности. Полного доказательства мы не получим, но можем иметь умеренную уверенность. И я с той же логикой подхожу к христианству. Христианство
проверялось и проверяется. Неоднократно разные люди пытались его опровергнуть, но оно не было
опровергнуто. И даже мирской человек, светский, секулярный, может сказать: «Да, по крайней мере, с
умеренной уверенностью можно сказать, что христианство истинно».
Следующее заявление, которое я хочу сделать, гораздо более спорное.
Конечно, нам бы хотелось, чтобы христианство было неразделённым. Если кто-то вам это говорит, то
вы, как христианин, несомненно можете согласиться с тем, что Бог этого не хочет. Бог не хочет
разъединения. Он хочет, чтобы Его последователи были более праведными, более уподоблялись Христу.
Тем не менее, тот факт, что христианство присутствует, что оно здесь, в этом мире, – это поразительная
вещь вообще, сама по себе. Даже если оно присутствует как бы в форме не совсем совершенной, скажем
так. Но даже в форме, в которой христианство проявляет себя, христианство совершило огромное
количество добра в мире, множество благих дел. И это очень спорный вопрос. По статистике я не знаю
точных цифр, но, по крайней мере, в США нельзя сказать, что происходит уменьшение христианства, уменьшение количества христианских групп. То есть определенные группы, определенные
деноминации уменьшаются в количестве членов, но другие увеличиваются. Я не знаю, как в Западной
Европе с этим обстоят дела. Например, сокращение численности католиков замещается, может быть, ростом каких-то других общин.
В Европе действительно идет общее уменьшение числа христианских прихожан. Но когда мы говорим
об интеллектуальном влиянии, то, я думаю, что здесь затронут очень важный ключевой момент. Это
достаточно абстрактный пункт, но его следует осознавать. В большинстве стран Запада 200 лет назад
каждый университет начинал учебный день с поклонения, с молитвы, – как мы это здесь делаем. Не
странным ли это сейчас кажется? Был же Санкт-Петербургский Университет 200 лет назад. В каждом
университете были религиозные службы, во многих религиозная составляющая каждый день была
общей частью университетской подготовки. Идея именно светского университета рассматривалась как
странная идея. Были университеты, которые, может быть, вступали в какие-то противоречия с
церковной иерархией. Но немного было университетов, которые были «на ножах» с христианством, или
которые считали, что они вообще ничего общего с христианством не имеют. И спустя 200 лет в каком
состоянии мы оказались сейчас? Какое сейчас у нас положение? Если сейчас государственный
университет, с государственным финансированием, захочет назвать себя христианским, то что
произойдет? Директор будет уволен. И поэтому никто этого, в общем-то, и не делает. Эта перемена в
обществе произошла за достаточно короткий период времени. Общество совершенно по-другому теперь
устроено. Это и в России произошло, и в Германии, и во Франции, и в Испании, и в Великобритании, и в