Апостол Павел в свете Посланий

Феоктистов Геннадий

Но остаётся вопрос: «У каких людей я ищу благоволения?» Кому я должен угождать? Возможно, тем, кто себя считает вровень с Богом? Иерусалимским апостолам, претендовавшим на статус особых отношений с Богом? Собственно, далее он и пытается обосновывать свои собственные особые отношения с Богом через Иисуса Христа.

И в (1:11–12) он, прежде всего, утверждает выделённость своего благовестия – евангелия, которое «не есть человеческое, ибо и я принял его и научился ни от человека, но через откровение Иисуса Христа».

Далее следует рассказ о преображении личности Савла – гонителя «церкви божией», в иудействе пребывавшего и преуспевавшего более многих сверстников.

Павел пишет с видимой гордостью: «и преуспел в иудействе более

многих моих сверстников, будучи чрезмерно ревнителем отеческих моих преданий» (1:14). По-видимому, он был достаточно впечатлительным с детства, любил слушать и воображать себя героем отеческих преданий. Вряд ли был физически сильным, чтобы играть активную роль в детских играх. Заметим, что во время смерти Стефана, его роль ограничивалась лишь стоянием в стороне на карауле сброшенной одежды. Но в своём воображении он был безусловно первым. Он, очевидно, был интровертом, углублённым в свой внутренний мир, Не столько интеллектуалом, сколько пестующим внутренние переживания. Он вдохновитель, но не трибун харизматического толка.

Но после того, как Бог «благоволил открыть во мне сына своего, чтобы я благовествовал Его язычникам, – я не пошёл тогда же советоваться с плотью и кровью и не пошёл в Иерусалим к предшествующим мне Апостолом, а пошёл в Аравию, и потом опять возвратился в Дамаск.

Для Павла Аравия стала «сорока днями в пустыне», после которых он вступил на путь Христа уже полностью созревшим. После Аравии он стал Павлом. Для него изменился масштаб мира: из иудейского он стал всеобщим. Создаётся впечатление, что именно в Аравии Павел приобщился к сути Благой вести. Он «прозрел», получив сильнейший эмоциональный импульс «просветления», который изменил его психологическую направленность, его установки, но который должен найти выход в деятельностном начале – проповеди Христовой. Он должен реализовать полученный им импульс и разделить его «с миром». Но для этого он должен пройти ту или иную школу в том же Дамаске, Аравии (?). Ананий (?) возможно был посредником в направлении ессейства: у Павла часто звучат мотивы отрицания «этого мира», «света дня», «тьмы ночи» и т. д.; он склонен к аскетизму. Последнее, впрочем стимулировалось его личными физиологическими особенностями (болезненностью, склонностью к «видениям»). Но, очевидно, что своё учение Павел не проходил «в церквях» Иудеи, «где не был известен».

Павел, по существу, воссоздаёт канву биографий будущих святых: начиная от предопределения божественного, «когда Бог избравший меня от утробы матери моей и призвавший благодатью своей» (1:15), продолжает «испытанием в заблуждении» гонителем истинной веры и через «внезапность просветления» («видения») преобразует его в «раба Христова». Здесь намечены все этапы биографии будущих святых. Тем более, что они опираются на глубинные слои языческого сознания (предопределённость к избранности в лоне матери, период «заблуждения» и т. д.).

Кончает Павел этот эпизод подчёркиванием, что он начал благовествовать без консультации с «плотью и кровью» и предопределён был проповедовать язычникам по велению свыше. Кстати, причины такого выбора психологически не ясны. Он обычно просто констатируется. Христос не был ориентирован на проповедь язычникам. Он был убеждённым иудеем, даже в рамках Евангелий. Проповедовав в Аравии, Павел вернулся в Дамаск. Т. е. начальным пунктом его деятельности был именно Дамаск. И лишь спустя три года он счёл необходимым пойти в Иерусалим, «чтобы видеться с Петром» (1:18). Павел явно выделял из апостолов Петра, Именно его он хотел видеть. Упоминание о Иакове звучит как бы между прочим.

И далее следует неясное окончание: Павел усиленно стремится убедить своих собеседников, что «я нее лгу». Кого он хочет убедить в своей праведности, он не указывает? Такие фразы уместны в устной полемике, но не в текстовом документе.

И завершает описание своей деятельности в (1:21–23). Отметим замечание, которое Павел считает необходимым: «церквам Христовым в Иудее лично я не был известен, а только слышали они, что гнавший их некогда благовествует веру».

Возникает вопрос: в каких местах свирепствовал Савл, гнавший «в иудействе» истинную веру? «Деяния Апостолов» здесь вряд ли объясняют. И наконец, кто писал это и другие послания? Савл или Павел? И с чем связано изменение имени?

С провозглашением будущей проповеди среди греко-язычных язычников, которые в большинстве своём составляли будущую паству апостола? Учитывая известную «гибкость» техник пропаганды Павла, это можно принять в качестве правдоподобной. Еврей Савл вряд ли вызывал доверие у возможных христиан. В пользу такого предположения говорит и грецизация имен иерусалимских апостолов. Но заметим, что Петра Павел часто называл Кифой. Что за этим скрывается? Сознательное дистанцирование? Или подсознательное почитание еврейских основ своего культурного архетипа? Для понимания «внутреннего человека» самого Павла это существенно.

И наконец, на мой взгляд, представляет смысл обращения к описанию своего пути к Христу. Могли оно быть сколько-нибудь весомым аргументом для неустойчивых язычников в приобщении их к покаянию в свершенном отступничеством. Вряд ли для них представляли значимыми взаимоотношения Павла с иерусалимским христианством. Очевидно, апостолы для них были чем— то далёким и отстранённым. Возможно, даже дальше Христа. Разве что для нескольких членов христианской верхушки. Здесь нельзя говорить о «церквах», ибо церковь как институт сформировалась лишь во втором веке. Поэтому обращение к Галатийским церквам выглядит позднейшей вставкой. Впечатление, что Послание дало Павлу невольный повод для воспоминаний о собственном пути к Христу, т. е. носит характер личного отступления, дорогого для него. Но которое он как опытный пропагандист попытался использовать в качестве примера для успеха в конкретной ситуации. Но здесь, и как увидим далее, личная убедительность приводимых примеров не являлась таковой для его адресатов. И последующих, добавим, читателей.

И наконец, последняя фраза первой части, перевод которой, согласно Н. Райту, звучит как «во мне прославили Бога». Т. е. в собственном сознании Павел почти отождествил себя с Богом, в котором проявился божий промысел. Хотя, очевидно, что это получилось в значительной мере подсознательно.

Глава 2

Павел продолжает своё повествование о деятельности на ниве проповеди христианства, но с характерной особенностью. Он говорит не о собственно проповеднической практике, но об отношениях с апостолами Иерусалима. Именно эта тема наиболее значима для его самолюбия. Общепринято мнение, что ученики Христа в соответствии с практикой самого Христа (и смыслом большинства его высказываний) не занимались активной миссионерской деятельностью среди язычников вне Иудеи. По крайней мере, никаких данных об этом, даже в виде намёков, не сохранилось. Поэтому они не могли иметь какого-либо влияния, в том числе и организационного, на возникающие помимо них христианские общины в окружающем мире, создаваемых усилиями неизвестных нам энтузиастов, сохраняя лишь моральный авторитет.

В этой связи визит Павла в Иерусалим (через 14 лет!) был обусловлен чисто внутренними побуждениями. Сам он утверждал, что ходил «по откровению» (2:2). Т. е. испытал новое «видение»? Хотя и не добавляет никаких разъясняющих по этому поводу сведений. Но принимая это как побуждающий повод, всё же основным мотивом было стремление утвердиться в глазах апостолов в качестве равноправного члена их группы. Именно Иерусалим для него, носителя еврейского культурного архетипа, внутренне оставался для него центром мира, в котором, к тому же произошло самое значимое для него событие – смерть Иисуса и воскресение Христа. И утвердиться в нём в качестве авторитета было для него важнейшим стимулом для дальнейшей деятельности.