Апостол Павел в свете Посланий

Феоктистов Геннадий

Разница в практике проповеди среди язычников и иудеев была в отношении к Закону. Для язычников Закон был пустым местом, для иудеев – святой книгой, законом жизни, символом Завета с Богом. Исполнение его было актом благодарности Богу. Требовать от язычников соблюдение Закона – значит заведомо усложнять действенность благовестия. И если контингент неофитов включает некоторое приобщение и принятие иудаизма («покорные Богу»), то суть полемики становится частично понятной: и Павел и иудохристиане не проповедовали среди девственно невинных язычников (в том числе и знакомых с разновидностями обрезания), но среди городских низов, частично знакомых с представлениями иудеев. Например, в зоне влияния синагог. Именно для них возможны колебания применительно принятия Закона, в том числе в части обрезания. Для носителей еврейской культуры такие колебания, как правило, не возникали. Примером может служить тот же Иаков, формально возглавлявший Иерусалимскую общину, равно как и

наследовавшие ему родственники Иисуса. В среде «чистых» язычников то же исполнение обрезания, если и воспринималось, то в рамках, существующих в их обществах обрядов. Отвергнуть Закон для евреев значило отказаться от привычной для них картины мира, изменить их культурную матрицу. Причем не совсем понятным образом, ибо отрицания не носило характер полного отказа: Бог оставался прежним, но отказывался даже не от собственно Закона, но от знаковых идентификаций принадлежности соблюдения Закона. А Павел, фактически, не требовал большего.

Те же трудности возникали и перед самими проповедниками, апостолами, еврейского происхождения. Они, вне своего желания, пропагандировали за изменение картины мира, внутренне оставаясь иудеями. Отсюда и путанность сентенций Павла, натянутость его логических построений. Он не смог сам сменить свою культурную матрицу, оперируя доказательствами, построенными на материале Ветхого Завета.

Проповедь среди иудеев очевидным образом провалилась. Остались лишь городские низы, «покорные» Богу, их семьи и сопутствующие. В отличие от Христа, апостолы даже не пытались проповедовать в сельской местности. Выделить в качестве благодатной среды естественно можно женщин. Причём безотносительно социального статуса. Но здесь очевидная психологическая гендерная предрасположенность. Для них, как показала жизнь, действенны примеры из Ветхого Завета, воспринимаемые в качестве эмоциональных аналогий, и рассуждения, уместные в чисто иудейской среде. Для язычников, не знавших вообще о существовании Ветхого Завета, эти примеры могли впечатлить лишь в преломлении известных им верований. Но Павел, с присущим ему высокомерием иудея, не интересовался «ложными богами». Он был вестником «Бога указующего». Он увлекал своих неустойчивых слушателей лишь на непродолжительное время, периодически гневаясь на них за «отступничество».

О существовании «Павловых общин», ведущих своё происхождение от проповеди Павла, не сохранилось никаких сведений, даже в преданиях.

Глава 3

N. B. Замечания о деятельности Павла.

Павел – фанатик, человек не от мира сего, погруженный в «видение» и оставшейся в нем навсегда. Он погружен в него и воспринимает остальной мир как нуждающийся в немедленном спасении. В этом он видит свою миссию, он предназначен для неё. Он может говорить и думать только об этом и оценивать происходящее только с заданной точки зрения. Суть её посланий одна: крест и Христос. Именно Христос, а не Иисус, который его, в сущности, не интересует. Поэтому его послания малосодержательны с интеллектуальной точки зрения, хотя и наполнены эмоциональными экзерсисами. Они сводятся к гневливым комментариями «по поводу», но чувства и энергия в них высказанные подкупают. Но это не сознательная целесоустремленность разума, но эмоциональная зомбированность верующего. Как мыслитель он, очевидно, слаб. Но полностью состоялся как проповедник, Харизмой не обладая, он был, по-видимому, убедителен в спокойном собеседовании. Он закладывал зёрна в личных беседах, но в выращивании далеко не всегда добивался успеха. Недаром многие основанные им «церкви» быстро сходят со стези «истинной веры», подпадая под влияние, например, движений близких к иудохристианам. Лишь события 70 г. и гибель иерусалимской церкви с её мертвящим догматизмом позволили освободить дорогу для «языческого» христианства. Тогда и были использованы ростки, заложенные Павлом. Но, скорее, из прагматических соображений ритуалы иудаизма, наиболее непонятные и раздражающие паству, были преданы забвению без всяких ссылок на Павла. Восторжествовала теория «дел» совокупно с «верой». Была признана необходимость многих положений Закона в каждодневной практике, да и весь Закон в целом был включен в канон. На основе примера иудаизма начала формироваться организация церквей и их единого центра. В появившихся Евангелиях реминисценции по его поводу, а параллельные места цитируются без ссылок. Лишь во втором веке его имя вновь возникает из забвения, Скорее всего, это связано с деятельностью Маркиона. О нём пишет Лука в «деяниях Апостолов». Некоторые ссылки усматриваются у малоазиатских епископов.

Сам Павел не оставил после себя сколь-нибудь заметных учеников и последователей. Его характер не позволял сделать это. А Лука и дальнейшие авторы явились лишь творцами мифа о Павле.

Но вернемся к тексту Послания.

Для Павла конфликт носил глубоко личностный характер, переживаемый ежесекундно, ежедневно. И оттенки личностного переживания

возможности отступничества выплёскиваются в эмоциональных обвинениях в адрес галатов: «О, несмышленые Галаты! Кто прельстил вас не покоряться истине, вас, у которых перед глазами предначертан был Иисус Христос, как бы у вас распятый?» (3:1) И вновь первый вопрос: Кто? звучит в негодующем возгласе Павла. Но не менее важным для него было прозвучавшее недоумение: Как вы могли отринуть истину? Вы. перед глазами которых «был распят как бы Иисус Христос?» Очевидно, что здесь в сознании Павла происходит перенос собственных переживаний образа Христа на собеседников. Отсюда и непонимание им мотивов галатов. В собеседниках он был склонен воспринимать отражение собственных видений. Для Павла этот «как бы распятый Христос» был всегда перед глазами. Это было видение, не оставлявшее его не на миг.

И далее от недоумения он переходит к «устыжению» их переменчивости: «Сие только хочу знать от вас: через дела закона вы получили Духа или через наставление в вере?» (3:2) Т. е. Павел подчеркивает ниспосланность благодати Духа через готовность верою.

И вновь отметим, что обращение такого рода и противопоставление Закона и Духа, скорее, уместно при обращении к тем, для кого Закон имел непреходящее значение, т. е. к иудеям, чем к недавно обращённым язычникам. Но Павел, как это уже говорилось, всех видел лишь в зеркале собственной картины мира.

И завершающий аккорд, уничтожающий галатов в глазах Павла: «Так ли не смышлены, что начав духом, теперь оканчиваете плотью?» (3:3). Отождествление «закон» – «плоть» – «грех» (проявляющийся преимущественно в нарушении этических норм, осуждаемых, кстати, Законом) было весьма значимым уничижаемым аргументом в полемике с противниками. Очевидно, преимущественно, с иудохристианами и иудеями, для которых Закон сохранял священный статус Завета, верность которому обозначалась обязательностью исполнения ритуалов.

Но Павел продолжает полемику с новообращёнными ревнителями Закона: «Подающий вам Духа и свершающий между вами чудеса через дела ли закона сие производит, или через наставление в вере?» (3:5). Фраза двусмысленная, её можно отнести и к Павлу, «наставляющему в вере Христовой и непосредственно к самому Христу, «производящему чудеса». «Чудеса» здесь носят чисто риторическое значение.

И в последующей аргументации Павел верен себе. Впечатление, что находится в Иудее, а не в Малой Азии: «Так Авраам поверил Богу, и это вменилось ему в праведность. Познайте же, что верующие суть сыны Авраама» (3:7) – аргумент, весомый для правоверного иудея, но ничего незначащий для малоазиатского галата.

Так к кому же обращался Павел? Исходя из вышеприведённого, ответ очевиден. Вряд ли язычник почувствовал себя польщенным, когда его объявили и приписали к потомкам неведомого ему рода Авраама. Скорее, он оскорбился, ибо и для язычника родовые связи, вряд ли, могли быть так скоропалительно отринуты. Неофит знал только Христа, Нового Бога, Мессию, спасшего его, конкретно, независимо от рода. (Психологически приемлемость такого признания определялась готовностью язычников признавать значимость всех Богов по принципу: «лишний Бог не помешает»; отсюда и храм «Всех Богов» в Риме. Этим пытался воспользоваться и Павел в своей речи в Афинах в «Деяниях Апостолов»).

Здесь его определили в родство с непонятным Авраамом. Но иудей воспринял родство такого вида с восторгом: оно подтверждало его избранность и верность Завету.

Впечатление, что здесь Павел убеждал самого себя. – Ситуация, частая в споре.

И эта аналогия, возможно, пришедшая к нему экспромтом, спонтанно, была эмоционально мотивирована ситуацией с Авраамом, пришедшим к вере через страдание. Достаточно вспомнить эпизод с жертвоприношением Исаака. Хотя сама аналогия достаточно условна и натянута. К тому же, она носит конфронтационный характер по отношению к иудаизму. Но она вытекает вполне закономерно из сути его мировоззрения. Бог создал мир и особый народ – евреев. И приобщение к нему, подражание ему – высшая награда для прочих народов. Христос для него остался, внутренне, еврейским Мессией, А потому, уже отдавая дань христианству: «И Писание, провидя, что Бог верою оправдает язычников, предвозвестило Аврааму: в тебе благословятся все народы» (3:8). Вряд ли Авраам подозревал о своей благовествовательной перспективе. Скорее, он воспринимал дар Божий в том качестве, что ему будут покорны все народы, что следует из других текстов Ветхого Завета.

Но мы имеем дело в аргументацией Павла в фактически устной полемике. А в устной, эмоциональной речи восприятие и убедительность аргументации воспринимается иначе: для того, чтобы увлечь слушателей (и себя) строгая логика противопоказана. Здесь требуются иные приёмы, малозначимые, но эмоционально броские сравнения, мнозначительность используемых образов и примеров и т. д. Всё остальное доскажет возбуждённое воображение толпы.

Павел, будучи интровертом, мог дать волю своим внутренним эмоциям только вне массовой аудитории. Диктовка посланий, по-видимому, и определялась необходимостью «выплеснуть» бушующий внутри накал страстей, помимо плохого зрения и психических его особенностей.