Апостолы Революции. Книга первая. Лицедеи
Шрифт:
– Я собирался попросить тебя еще кое о чем, – сказал Сен-Жюст и, поймав испуганный взгляд Лежена, в котором ясно читалось: «Как? Еще что-то?!», рассмеялся: – Не волнуйся, в председатели Революционного трибунала я тебя не позову! Я хочу подыскать себе квартиру побольше, а заниматься этим самому нет времени. Если работа в Министерстве позволит тебе уделить время поиску квартиры, я был бы очень признателен. Возьмешься?
Вздох облегчения вырвался из груди клерка.
– Конечно! – с готовностью отозвался он. – Если бы все твои просьбы можно было выполнить с такой же легкостью! Когда ты хочешь переехать?
– Это терпит, – ответил Сен-Жюст. – Через два или три месяца, как найдешь что-то подходящее.
– Займусь
– Вот и отлично! – Сен-Жюст хлопнул друга по плечу. – А теперь, если позволишь, мне надо собираться на конную прогулку.
– Я дам тебе знать, как найду подходящую квартиру, – проговорил Лежен, направляясь к дверям, и замялся на пороге. – Береги себя, Антуан.
– О, обо мне можешь не беспокоиться! – заверил Сен-Жюст.
6 вантоза II года республики (24 февраля 1794 г.)
Переступая порог Зеленой комнаты в утренний час, Жак Луи Давид никак не ожидал увидеть там сразу шестерых членов Комитета общественного спасения. Стрелка часов подходила к половине десятого, когда он пересек двор Карусель, направляясь из Комитета безопасности в Комитет спасения. Этот путь он мог бы проделать, не выходя на улицу, воспользовавшись деревянной галереей, соединявшей особняк Брион, гда располагался Комитет безопасности, с дворцом Тюильри. Правда, потом ему предстояло бы пересечь коридор, тянувшийся вдоль зала заседаний Конвента, протискиваться между зрителями и депутатами, столпившимися там в ожидании начала заседания, отвечать на приветствия, раздавать рукопожатия, принимать или отклонять приглашения на обед или ужин, узнавать и сообщать новости. «Этак я и за час не доберусь», – решил Давид и в одном сюртуке вышел в февральский мороз. Он бегом добрался до входа в бывшие апартаменты королевы, поздоровался с двумя жандармами, охранявшими святая святых революционного правительства, взбежал, перешагивая через ступеньку, по мраморной лестнице, пересек вечно многолюдную приемную – и тут же остановился в недоумении. Их было шестеро. Шестеро правителей Франции, вокруг которых сновали клерки, служащие министерств, члены революционных комитетов. Давид заметил даже кое-кого из Парижского муниципалитета. И это в половине десятого утра! В Комитете общей безопасности в этот час не было ни души.
В зале было шумно. Члены Комитета отдавали распоряжения, выслушивали доклады, диктовали постановления секретарям, которые затем передавали их по кругу на подпись. Никем не замеченный, Давид растерянно остановился у раскрытой двери просторного зала и крутил головой из стороны в сторону, словно ища кого-то.
Громче всех говорил Лазарь Карно. Хорошо поставленным военным голосом он диктовал письмо народным представителям в миссии при одной из французских армий. Робер Ленде шагал от одного окна к другому, не отрывая глаз от таблицы с цифрами, и, беззвучно шевеля губами, что-то подсчитывал в уме. Жан Мари Колло д’Эрбуа и Жак Николя Бийо-Варенн стоя слушали члена Коммуны Парижа (Давид никак не мог вспомнить его имя, но лицо было очень знакомым.). Луи Антуан Сен-Жюст (А этот что здесь делает? Разве ему не пора открывать заседание Конвента?) сидел в окружении делегации членов провинциального революционного комитета и молча слушал, как они, перебивая друг друга, докладывали ситуацию во вверенном их надзору городе. Бертран Барер (А, вот, наконец, и он!) был погружен в чтение английских газет, время от времени делая выписки.
Его-то и искал Давид. Художник подошел к Бареру и чуть тронул его за плечо. Тот резко повернулся и приветливо улыбнулся.
– Есть новости? – живо спросил он, поднимаясь.
– Кое-что есть, – кивнул Давид и не удержался от вопроса: – Что у вас происходит?
– А что? – не понял Барер, оглядываясь.
– Чем вызвано такое оживление?
Барер расхохотался.
– Это называется управлять государством, друг мой, – проговорил он. – Давненько ты к нам не захаживал.
– В каком же часу вы начинаете работу? – в голосе художника слышался благоговейный ужас.
– Карно, Ленде и Колло тут со вчерашнего утра, – ответил Барер. – Сен-Жюст пришел сегодня к девяти, а мы с Бийо часом ранее.
Эти слова, произнесенные небрежным тоном, словно речь шла об обыкновенной рутине, поразили Давида.
– Вы что, вообще не спите?!
– Спим, конечно! – улыбнулся Барер. – Перейдем в соседнюю комнату, там нам будет спокойнее.
Они вышли из Зеленой комнаты через боковую дверь и оказались в небольшом помещении, служившем некогда то ли кабинетом, то ли будуаром. И тут Давиду предстало странное зрелище. Вдоль стен стояли три низких кровати, напоминавших походные военные раскладушки, на каждой из которых лежал матрас. На столе в центре комнаты была сложена всевозможная провизия: колбаса, несколько початых бутылок вина, холодный цыпленок, лишенный одной ноги и обоих крыльев, пара буханок хлеба и три полупустых миски давно остывшего супа. Вокруг стола расположились четыре стула, обитых голубым шелком, заляпанным жирными пятнами и чернилами.
– Вот здесь мы и спим! – Барер явно наслаждался эффектом, произведенным на живописца. – Но спешу тебя успокоить: не все и не каждый день.
Давид ничего не сказал, лишь молча переводил взгляд с одного предмета на другой, с трудом веря своим глазам.
– Ну ладно, рассказывай, – заторопился Барер. – У тебя есть информация об известной нам особе?
– Я узнал, где она содержится, – ответил Давид, продолжая разглядывать комнату и ее скудную обстановку.
– И? – нетерпеливо спросил Барер и, не получив ответа, взмолился: – Жак Луи, прошу тебя, у меня мало времени! Через пятнадцать минут начинается заседание Конвента. Скажи, что у тебя?
– Да… – рассеянно пробормотал Давид. – Да… Плесси… Она в Консьержери. Арестована революционным комитетом секции Братства. Приказ исходил из Комитета общественного спасения. Во всяком случае, так сказано в регистре. Самого приказа я не видел, кем подписан, неизвестно. Ее досье пусто, – он помедлил. – Послушай, поскольку тут замешан твой Комитет, думаю, лучше тебе самому уладить дело. Если приказ об освобождении выйдет из Комитета безопасности, Комитет спасения решит, что… – он замялся. – В общем, кто арестовал, тот пусть и освобождает.
«Все верно, – подумал Барер. – Узнав, что приказ пришел с самого верха, Давид умывает руки».
– Конечно, – согласился он. – Ты прав. По крайней мере, теперь я знаю, где она. Спасибо.
– Да не за что! Ладно, я пойду… – Давид ощущал неловкость, ему хотелось поскорее покинуть эту комнату, свидетельницу утомительных дней и беспокойных ночей.
Шум и суета зала с зелеными шторами вновь накрыли их. Давид уже хотел попрощаться, когда к ним подошел Сен-Жюст и, коротко поприветствовав живописца, обратился к Бареру:
– Меня сегодня не будет на заседании Конвента. Надо срочно заняться поставками в Рейнскую армию. Пусть Дюбарран, как предыдущий председатель, займет мое место.
Барер согласно кивнул.
– Прекрасно, – и махнув на прощание Давиду, Сен-Жюст вернулся к прерванным делам.
Барер покинул Комитет вместе с Давидом. Часть пути по коридорам Тюильри они проделали молча. Художник несколько раз собирался начать разговор, но неизменно останавливал себя, не в силах побороть нерешительность. Барер видел, что тот чем-то взволнован, но наблюдать за застенчивостью Давида было так занимательно, что он решил не помогать ему преодолеть ее.