Апостолы Революции. Книга первая. Лицедеи
Шрифт:
– Неплохо придумано, Антуан, только подобная тактика вряд ли уместится в две недели.
– Я и не рассчитываю покончить с Эбером за две недели, но предпринять первые шаги мы вполне успеем. Я сегодня же займусь подготовкой речи, призванной, с одной стороны, повысить популярность правительства, а с другой – нанести удар по фракциям.
– Звучит заманчиво! – не без зависти проговорил Барер. – И каким же образом ты собираешься решить столь амбициозную задачу?
– Пока не знаю, – признался Сен-Жюст. Барер невольно почувствовал облегчение, которое исчезло вслед за следующими словами Сен-Жюста: – Но я найду решение. Несколько дней у меня есть. Кстати, – он уже поднялся с места, но снова опустился на стул рядом
– Единственный, кто может заставить Камилла не браться за перо, – это Робеспьер, – подсказал Барер.
– Вот и поговори с ним, – попросил Сен-Жюст и, поймав удивленный взгляд собеседника, пояснил: – Робеспьер убежден, что у нас с Демуленом старые счеты и что моими действиями движет слепая ненависть, в то время как Камилл – истинный патриот и друг свободы, – Сен-Жюст презрительно скривил рот. – Так что во всем, что касается Камилла Демулена, Максимилиан послушает тебя охотнее, чем меня.
– А это правда?
– Что – правда? – не понял Сен-Жюст.
– Насчет тебя и Демулена.
– Чушь, – бросил Сен-Жюст, поднимаясь, и отвернулся. – Не одному мне понятно, что Демулен давно перестал быть революционером. Только Робеспьер слеп во всем, что касается этого остряка, и продолжает именовать его другом. Шарль Ламет тоже, помнится, был его другом, во всяком случае, Максимилиан всячески это подчеркивал. Где сейчас Ламет? В эмиграции вместе со своими братьями. Напомни ему при случае и об этом. Пусть призадумается.
– Непременно, – улыбнулся Барер. Уж точно не Сен-Жюсту учить его, мастера дипломатии, как разговаривать с Робеспьером.
– В Комитет он, скорее всего, еще долго не явится, – продолжал Сен-Жюст. – Не знаю, чем он там болен, но явно предпочитает мягкую постель конвентским скамьям. А между тем, неплохо бы иметь его среди нас, когда будет приниматься решение о стратегии Комитетов в борьбе с фракциями.
– Я зайду к Робеспьеру завтра. Давно собирался его навестить. Обещаю, что не уйду без твердого обещания с его стороны вернуться к работе в Комитете.
– Добро, – удовлетворенно кивнул Сен-Жюст, направляясь к выходу. – Если меня спросят, я в Продовольственной комиссии. Увидишь Робеспьера, передавай ему привет и пожелания скорейшего выздоровления. И не забудь: если хочешь добиться успеха в твоей миссии, избегай упоминать мое имя в связи с Демуленом.
Работа в Продовольственной комиссии, где решались вопросы снабжения продуктами первой необходимости французских городов, где велась борьба со спекулянтами, то и дело норовившими обойти закон о максимуме цен на эти самые продукты, и где распределялись поставки продовольствия в армии республики, заняла добрые шесть часов. Сен-Жюст и не заметил, как Париж за окном погрузился во тьму. Мелкий дождь стучал по карнизам, забрызгивал окна каплями, поблескивавшими в свете канделябров. Этот неровный стук, дрожащее пламя свечей на столе, бесконечные таблицы, цифры, расчеты, мелькающие перед глазами, заставили, наконец, его отяжелевшие веки сомкнуться в беспокойной дреме. Бессонная ночь дала о себе знать.
Он проснулся оттого, что кто-то слегка тронул его за плечо.
– Гражданин Сен-Жюст, – тихим виноватым голосом сказал секретарь, – уже семь часов. Мы ничего не ели с полудня. Прикажешь послать за провизией?
– Да-да, конечно, – поспешно отозвался депутат, протирая сонные глаза. – Думаю, от меня сегодня больше не будет пользы. Подготовь все необходимые распоряжения, я подпишу их завтра.
– Завтра тридцатое плювиоза, последний день декады, выходной, – напомнил секретарь.
– Верно, – согласился Сен-Жюст. – Тогда встретимся первого вантоза. Впрочем…
До того ли будет свежеиспеченному председателю Конвента в первый день председательства? И он, отправив посыльного за хлебом, колбасой и вином, остался в комиссии, которую покинул около полуночи.
Ночь с 29 на 30 плювиоза II года республики (17-18 февраля 1794 г.)
К ночи дождь прекратился, черное небо, постепенно очистившись, засветилось миллионами ярких звезд, окруживших тонкий серп луны, словно свита возлюбленного императора. Сен-Жюст шел быстро, сжимая подмышкой портфель. Его мысли были целиком поглощены предстоящей речью, которую он с такой поспешной легкомысленностью пообещал Бареру. Направить удар одновременно против эбертистов и дантонистов и в то же время представить правительство как единственную силу, способную привести граждан республики к благополучию, – задача не из легких. Что противопоставить призывам Эбера к физическому устранению врагов народа, с одной стороны, и предложению Дантона и Демулена о торжестве милосердия по отношению к десяткам тысяч подозрительных, заполнивших французские тюрьмы, – с другой? «Не увлекаться дантонистами!» – приказал он себе. На данный момент главной целью является борьба с экстремистским крылом муниципалитета и оголтелыми клубными агитаторами, особенно с теми, кто обосновался в бывшем монастыре кордельеров. Чем отвлечь парижан от соблазнительных и опасных идей Эбера о новом народном восстании против депутатов, думающих куда больше о своем кошельке, чем о счастье нации?
Ответ на этот вопрос не был найден ни по возвращении Сен-Жюста в отель «Соединенные Штаты», ни после полутора часов работы над текстом выступления, результатом которых стали три опустошенных бокала вина, дюжина испорченных листов, валявшихся теперь в виде мятых шариков вокруг стола, и… восемь строк.
Сен-Жюст устало взглянул на плоды своего труда, скомкал покрытый ровными мелкими строчками листок и швырнул его на пол. Похоже, задача оказалась ему не по зубам. Решив, что пора дать отдых утомленному мозгу, он переоделся в темно-зеленый шелковый халат и домашние туфли с загнутыми по-восточному носами и расположился на диване в гостиной с модным романом в руках. Роман был в меру занимателен, в меру примитивен, но после напряженной работы лучшего отдыха и желать нельзя. Сен-Жюст не заметил, как уснул.
Резкий, но осторожный стук в дверь заставил его проснуться. Книга валялась на полу, свечи полностью догорели, и комната освещалась лишь слабым светом полупогасшего камина. Стук повторился: два раза, потом еще два. Он ждал лишь одного человека. Неужели уже шесть часов утра?! Сколько же он проспал? Стрелки каминных часов потонули в темноте, к которой глаза Сен-Жюста еще не успели привыкнуть.
На пороге стоял тот же человек, что наведывался предыдущей ночью.
– Проходи, – чуть хрипловатым после сна голосом проговорил хозяин, впуская гостя.
Тот вошел в гостиную, удивленно оглядываясь в темноте.
– Я не задержу тебя надолго, – зачем-то сказал Сен-Жюст, поймав вопросительный взгляд агента, как будто короткая беседа не нуждалась в ярком освещении.
– Я слушаю, – только и ответил тот, усаживаясь в кресло у камина. Он не стал снимать плащ, а шляпу положил себе на колени. Его ведь предупредили, что разговор не затянется.
– Нужно найти одного человека, – столь же лаконично ответил Сен-Жюст, встав за креслом напротив гостя и облокотившись о его спинку. По его лицу забегали алые тени, отбрасываемые скудным пламенем. – Скорее всего, парижанина.