Апостолы Революции. Книга вторая. Химеры
Шрифт:
– Теперь о Вадье, – продолжал Сен-Жюст, подавшись вперед и понизив голос, будто боялся, что его подслушают. Собеседник машинально повторил его движение. – При беглом взгляде, он безупречен: ни одного компрометирующего факта в биографии, ни одного подозрительного знакомства, ни одного неосторожного слова – ничего, что могло бы сыграть против него. И тем не менее, неподкупным его не назовешь, просто он умеет заметать следы. Не назовешь его и чистым революционером, не того полета птица. Хитер – да, умен – несомненно, но не безупречен. Найди мне что-нибудь, что я смогу использовать в качестве оружия против Вадье. Подойдет все, что угодно: письма,
Он замолчал, ожидая вопроса, который неизменно следовал за каждым поручением: каково вознаграждение? Но агент хранил молчание, опустив глаза на паркет под ногами. В этом молчании было не размышление, в нем был отказ.
– Я щедро заплачу, очень щедро, – настаивал Сен-Жюст. – Аванс с лихвой покроет все возможные расходы. Я не стану торговаться.
Все то же молчание. Все тот же опущенный в пол взгляд.
– У тебя месяц, даже больше, – опять заговорил Сен-Жюст. – Я на днях уезжаю в армию. Информация о Вадье мне нужна по возвращении. Два месяца, – сдался он перед гнетущей тишиной. – Семьдесят тысяч ливров, – проговорил он после долгой паузы. – Сто тысяч.
– У тебя нет даже полусотни, – хмуро улыбнулся агент, прорвав завесу молчания, но так и не поднимая взгляда на шефа.
– Контрибуции после окончания войны покроют все расходы Комитета. А я еду именно затем, чтобы положить конец войне. Так как? Сто тысяч ливров в обмен на информацию, которая уничтожит Вадье.
Отказаться невозможно, решил Сен-Жюст и удивленно вскинул брови, увидев, что агент молча качает головой.
– Нет, – сказал шпион, взглянув, наконец, на депутата. – Против всей полиции республики я бессилен. Подступиться к Вадье невозможно. Стоит ему догадаться, что кто-то интересуется его персоной и его делами, как агенты Комитета безопасности незамедлительно раскроют меня. Предложи ты мне хоть миллион, он не будет стоить моей жизни. Я отказываюсь, гражданин, – и, заметив протестующий жест Сен-Жюста, добавил: – Нет необходимости настаивать. Мой ответ окончателен.
– Я не предложу тебе миллион. Информация, которая мне нужна, того не стоит. Она не потребует усилий, о которых ты говоришь, и Вадье совершенно не обязательно знать, что кто-то интересуется им. У него немало недоброжелателей. Тебе достаточно разговорить их, чтобы получить всю необходимую информацию. Ты выполнял и более сложные поручения. Не вижу причин для отказа от этого. Или само имя Великого инквизитора революции так напугало тебя?
– Я не берусь за работу, не будучи уверенным в успехе, – признался шпион, поднимаясь. – А в успехе этой работы я не уверен. Вадье слишком сильный противник.
Он потянулся за плащом, когда холодная ладонь Сен-Жюста опустилась на его руку.
– Вадье не так силен, как ты воображаешь, – тихо проговорил он. – Он теряет свои позиции с каждым днем. Еще немного – и Комитет общей безопасности будет упразднен, а власть его членов превратится в тлен. Раздобудь мне информацию, которая ускорит его падение, и ты не пожалеешь.
Агент размышлял не больше нескольких секунд.
– Сто тысяч ливров, говоришь? – переспросил он.
– Когда работа будет сделана. Пятьдесят тысяч авансом.
– Э-э, нет, – покачал головой гость, – аванс я не возьму. Я же сказал, что не уверен в успехе.
– Как знаешь. Я дам тебе знать, когда вернусь с фронта. Месяц у тебя есть.
– Ты говорил – два.
– Я дам тебе знать, – повторил Сен-Жюст, провожая агента до дверей.
3 флореаля II года республики (22 апреля 1794 г.)
К одиннадцати часам вечера бюро и кабинеты Комитета общей безопасности опустели. Служащие и агенты разошлись – кто по домам, кто по кабакам, а самые ревностные отправились добывать сведения в Пале-Рояль и другие оживленные ночные заведения. Окна особняка Брион погасли одно за другим. Лишь два окна на втором этаже, выходящие на дворец Тюильри, продолжали ярко гореть десятком канделябров, составляя неравную конкуренцию Малой галерее и примыкавшему к ней павильону Равенства, пылавшими по всему фасаду.
– Они там хоть когда-нибудь спят? – в раздражении пробормотал Амар, кивнув в сторону Тюильри, и собрался задвинуть тяжелые шторы, но Вадье остановил его.
– Оставь, Андре. Так мне лучше думается.
Великий инквизитор сидел вполоборота к окну в массивном кресле с широкими подлокотниками и высокой спинкой, целиком скрывавшей сзади разместившегося в кресле человека, и медленно, с удовольствием смаковал прохладное белое эльзасское вино, бутылка которого покоилась в ведерке со льдом на небольшом круглом столике справа от него.
– А подумать нам с тобой есть, о чем, – добавил старик и пригубил вино. – Например, об этом англичанине. Кстати, как он поживает после перевода в Люксембургскую тюрьму? Ты ведь, если мне память не изменяет, навещал его сегодня?
– У него там настоящие хоромы, – Амар услужливо подлил вина в бокал шефа. – Я приставил двух жандармов ко входу в камеру. Впрочем, – усмехнулся он, – камерой его комнату назвать сложно. Она куда больше напоминает светскую гостиную.
– Пусть нежится, – одобрительно кивнул Вадье. – Позаботься, чтобы он ни в чем не нуждался. Потом он на всю Британию восхвалит революционные тюрьмы. В один прекрасный день нам придется заключать с англичанами мир, так что стоит работать над репутацией.
– Ты, действительно, думаешь отпустить Стаффорда? – нахмурился Амар.
– А что еще прикажешь с ним делать? Не он интересует меня, Андре, а его информатор. Судя по бумагам, найденным у англичанина, из Комитета общественного спасения идет утечка информации. И идет она, как ни прискорбно признавать, на самом высоком уровне. Будь положение менее серьезным, я даже порадовался бы возможности подмочить репутацию его членов, но сейчас не до личных счетов, как заявил бы наш общий друг Сен-Жюст. Под угрозой не только внутренние дела республики, но и военная кампания.
Вадье поднялся с кресла и подошел к окну. В освещенных окнах напротив мелькали тени.
– Каждое слово, сказанное там, – он кивнул в сторону Тюильри, – может быть доставлено прямо на стол английскому премьер-министру Питту. А уж он сумеет воспользоваться нашими секретами.
– Ты преувеличиваешь, Вадье, – покачал головой Амар, встав у окна рядом с шефом. – Вряд ли предателем является один из них.
– В самом деле? – прищуренные глаза Вадье хитро взглянули на помощника. – Ты видел бумаги, Андре? У кого еще могли находиться оригиналы, если не у члена Комитета спасения? Нет-нет, я убежден, абсолютно убежден, – с нажимом добавил он, – что один из них работает на Англию. И им может быть кто угодно. Кто угодно, Андре. Самый неподкупный, самый ярый, самый ревностный служитель республики. После истории с королевскими драгоценностями, в которую замешан наш безупречный Сен-Жюст, я уже ничему не удивлюсь.