Апозиопезис
Шрифт:
Алоизий допил свою чашку холодного чаю с подкрепляющей добавкой, после чего смотался за сортир и достал спрятанную там бутылку самой расплебейской водки, купленной в ближайшем кабаке. Если бы не подогрев изнутри, он давно бы уже дал дуба в этой холоднючей и мрачной стране. Гордый, пылкий демон мог бы съежиться до банального упыря из каких-то вонючих болот, где такой вечно греется у синего огонька болотных газов. Именно такого стиля придерживались местные демоны, все эти швитезянки [25] , дзивожоны [26] и сирены [27] — холодные и мрачные, словно могилы. Тьфу!
25
Персонаж баллады А. Мицкевича, нимфа из речки Швитезь, влюбившаяся в юношу и проверявшая верность его чувств; выяснив, что чувства непрочные, она затаскивает ухажера в озеро и топит. — Прим. перевод.
26
Дзивожона (dziwozona) — демоница из верований древних славян. Изображались в виде страхолюдных, горбатых женщин, с длинными спутанными волосами и с вытянутыми грудями, которыми они стирают белье. Жили они в скальных осыпях, в горных пещерах или в озерах. Считалось, будто бы они похищают детей из колыбелей, заменяя их на своих, гадких. Чтобы вернуть собственного ребенка, подменыша нужно было бросить. Тронутая плачем своего ребенка, дзивожона возвращалась за ним, а похищенного отдавала. — Википедия
27
Сирены — (др.-греч. ;, лат. Sirenes) — в древнегреческой мифологии морские существа, олицетворявшие собой обманчивую, но очаровательную морскую поверхность, под которой скрываются острые утёсы или мели. Отцом сирен считали морского бога Форкия, или они — дети Ахелоя и: либо одной из муз (Мельпомены, или Терпсихоры, или Каллиопы), либо Стеропы (дочери Порфаона), либо Геи, либо Кето. Сирены миксантропичны по природе, это полуптицы-полуженщины (гарпии, птица Сирин) или полурыбы-полуженщины (сирены), унаследовавшие от отца дикую стихийность, а от матери-музы — божественный голос. Оказывается, что их было (по древнегреческой мифологии) всего семь, известны даже их имена. Полякам и нам хорошо известна сиренка — символ Варшавы. — Википедия + Прим. перевод.
Очередную чашку он опорожнил одним глотком, занюхал подмышкой и выругался на древнешумерском. Ну и гадость же эта сивуха-вонюха, как называли водку от еврея-кабатчика мужики с рынка. Хорошо еще, что демоны обладают иммунитетом к ядам. Алоизий отставил бутылку и мрачным взглядом оценил разобранный трон и вагонную платформу. Ну никак не мог он заставить себя взяться за дело, физическая работа была совершенно не в его стиле. Собственно говоря, никакая работа ему не подходила. Джинны были сотворены для великих дел, люди же использовали их для низких и недостойных задач.
Окно кабинета на втором этаже распахнулось с писком петель, и в нем появилось лицо Данила. Странно, но глаза у инженера были подпухшие, и вообще он казался чертовски трезвым. Как раз это последнее и обеспокоило Алоизия более всего.
— Посыльный из города, случаем, не приходил? — спросил Довнар.
— Нет. А чьего это письма хозяин ожидает, нельзя ли узнать?
— Нельзя, — и инженер закрыл окно.
Ага! То есть, дело все еще в прусской юнкерше? Наконец-то до Алоизия все дошло. И как он раньше до этого не додумался? Вчера Данил получил от нее от ворот поворот, и это после того, как рискнул жизнью, чтобы вырвать ее из лап царских палачей. Хотя сам он и устроил скандал в вестибюле Саского дворца и ругался с гвардейцами, каким-то чудом ему удалось добиться своего — девушку освободили, его же самого в подвалы цитадели не вбросили. Но, правда, еще по дороге к дому, в котором проживала Генриетта, и куда он ее провожал, Данил услышал от девушки неприятные слова. Якобы, она приказала оставить себя в покое и не желала больше поддерживать контактов.
С бабами оно всегда так: сплошные хлопоты. В течение четырех веков службы в Оттоманской Империи Алоизий напитался турецким отношением к женщинам. Там их никто ни о чем не спрашивал, а все ухаживания ограничивались только определением приданого за девушку с ее семейством. После того девицу закрывали в доме, в той его части, которая называлась гаремом, и которую она не имела права покидать. Вот такое для мужской психики было естественным и здоровым. Зато христиане предоставляли своим женщинам кучу свобод, и глядите только, чем все кончилось: молодой, способный мужчина, вместо того, чтобы заняться работой, весь день заламывает руки по причине какого-то там любовного разочарования. Конец света!
— Алоизий! — окно снова отворилось. — А что бы на моем месте сделал дедушка Ходкевич?
Джинн подумал. С графом Александром он познакомился, когда тот уже порвал с авантюрным прошлым и сделался солидным, женатым ученым. Проблем с женщинами у него никогда не было, потому что до конца жизни он оставался верным своей любимой. Так что бы он сделал на месте внука?
— Наверняка бы не сдался.
— Так я и думал! — лицо Данила мгновенно вспыхнуло радостью. — Оставь пока что повозку и мигом приготовь мне какой-нибудь костюмчик для незаметной работы. Что-нибудь такое, в чем я не слишком стану бросаться в глаза.
Джинн почесал лысую голову и злорадно усмехнулся.
Данил сгорбился еще сильнее, чуть ли не вполовину сложился, подпираясь палкой, законченной железным крюком. До невозможности грязный платок, еще полчаса назад бывший половой тряпкой, плотно покрывал голову инженера и практически полностью закрывал лицо. Его, в свою очередь, джинн измазал отработанным машинным маслом и сажей. Одеянием инженеру служил заплатанный балахон, а ноги прятались под волочащейся по земле юбкой, сделанной из старой занавески из мастерской. Подвешенный на веревочке через плечо, болтался мешок, в который Алоизий забросил вытащенные из мусорного бака остатки еды, чтобы сделать костюм Данила более достоверным. Хватало крайне простой актерской игры — шаркающей походки при сильно сгорбленной спине — и к изумлению скептично поначалу настроенного инженера, карнавальный костюм подействовал. Он сделался абсолютно невидимым. Никто не обращал внимания на еще одну кошчарку, как называли старых, бедных женщин, занимавшихся тем, что вылавливали съедобные остатки из отбросов. Сотни практически неотличимых нищенок непрерывно шастали по дворам, заглядывали в подворотни, в сточные канавы и в темные закоулки. Кошчарки оставались совершенно незаметными и для постовых, и для воров, и даже для уличных мальчишек, готовых пристать ко всякому, кто только подвернется. Причем, с этими мадамами лучше было не связываться, поскольку они умели защищаться и, как правило, ходили, вооружившись крючьями, которыми они копались в мусоре; а самое паршивое, за ними хвостом тянулась отвратительнейшая вонь.
Совершенно без каких-либо помех инженер добрался до перекрестка улиц Берга и Владимировской, где в четырехэтажном каменном доме проживала Генриетта. Он остановился перед воротами соседнего дома и задрал голову, чтобы поглядеть в окна квартиры девушки. Но при том он не заметил какого-либо движения или огней, которые могли бы свидетельствовать о ее присутствии. Прохожие проходили мимо, не удостаивая хотя бы взглядом, что было весьма типичным для варшавян. Горожане прекрасно умели пользоваться выборочным зрением: наиболее богобоязненные и религиозно настроенные абсолютно не замечали стоявших чуть ли не на каждом углу проституток; более обеспеченные — в свою очередь — не замечали стоявших с протянутой рукой инвалидов, кошчарок и нищих всяческого покроя. Это позволяло им сохранять совесть в полнейшем покое.
Неожиданно двери в воротах доходного дома открылись, и изнутри быстрым шагом вышла Генриетта. Как обычно: в темном платье, с ладонями, спрятанными в серой муфте. Кроме того, на ней была небольшая, задиристо сдвинутая на бок шляпка — в последнее время, весьма модный головной убор. Энергично стуча каблучками, девушка направилась в сторону улицы Мазовецкой.
— А ты шо забыла тут, баба приблудная! — громовым голосом рявкнул кто-то за спиной Данила.
Инженер обернулся, инстинктивно заслоняясь клюкой с крюком. За ним стоял худой мужичок в грязном пальто, зато в шапке с блестящей бляшкой, свидетельствующей о том, что ее хозяин занимал официальную функцию дворника. Мужичок, на первый взгляд, казался недавно прибывшим из деревни, зато чрезмерно гордым своей городской должностью.
Явно он не знал еще здешних обычаев, и ему казалось, что он самый главный на выделенном ему куске тротуара.
— Иди-ка к черту, мужик, — ответил Данил, но из подворотни послушно вышел.
Мужик явно почувствовал себя оскорбленным, потому что он схватил метлу и начал наступать, похоже, собираясь приложить бабке этой же метлой по шее. Понятное дело, тут же, как из под земли появилась троица жаждущих развлечений уличных мальчишек.
— А ну, дед, приложи ей! — визжал один из оборванцев.
— Защищайся, бабка! — подначивал другой. — Врежь ему крюком по яйцам!
Того и гляди, сейчас появятся городовые, ведь на улице Берга высилось несколько сияющих новизной банковских зданий. Это вам не какая-то вонючая улочка, а столичный финансовый центр. Сейчас полицейские сцапают инженера за нарушение общественного покоя, после чего его бросят в клоповник. Алоизий со смеху лопнет.
Данил стиснул зубы, пытаясь активировать биоподдержку. Вмонтированный во внутренности инженера механизм не только позволял попадать в параллельные реальности, но и в общем увеличивал возможности организма. Как по заказу, шестеренки и передачи в груди инженера затрещали, резко увеличивая скорость. Тем не менее, Данил не успел. Метла упала и больно треснула по сгорбленной спине. Разохоченный мальчишками дворник замахнулся, чтобы ударить еще раз. Данилу показалось, что мужичок начинает двигаться, как вдруг он погрузился в густую смолу. Для ушей инженера все звуки вытянулись и понизились В глазах у него потемнело, но то был всего лишь незначительный побочный эффект ускорения организма. Данил выпрямился и одним скачком очутился за спиной дворника, после чего хорошенько пнул его. Затем развернулся на месте и громадными шагами поспешил за исчезающей вдалеке Генриеттой.