Апозиопезис
Шрифт:
С самого детства он страдал худобой и склонностью к болезням, ничего удивительного, что в конце концов подхватил чахотку. Случай был из породы безнадежных, не помогли выезды на воды и целое состояние, растраченное на различных курортах. Единственный шанс на выживание давала замена легких на заводное устройство. Довнар не помнил ни самой операции, ни, особо, жизни до нее. То есть, он понятия не имел, что склонило его имплантировать в собственном теле не только устройства по поддержанию жизнедеятельности, но еще и необыкновенного механизма, который, под влиянием электрического тока, превращал его самого в личность, способную ментально путешествовать между параллельными мирами. Из них он мог черпать воздействия, меняющие физику. Зачем? Алоизий утверждал, что это по причине унаследованного от деда неукротимого научного запала. Сам Данил деда не помнил. Запал же, и вправду, в нем иногда просыпался, но только на трезвую голову, а подобное с инженером слишком часто не случалось.
Он приоткрыл ворота и выглянул на улицу. На тротуаре стоял усатый мужик, держащий за уздечку здоровенную конягу, запряженную в тяжелую колесную платформу для перевозки мебели.
— Улица Шлиска, 1465? Дом пана Довнара. Я агент из таможенной службы перегрузочной станции Петербургской железной дороги, — представился усач. — Привез вам посылку. Забираете?
— Из Гданьска? Уже? — оживился Довнар.
Не ожидая ответа он раскрыл ворота и махнул таможеннику, приглашая его заезжать во двор. Грузовая платформа заехала в средину и остановилась перед флигелем, в котором размещалась научная лаборатория инженера. Усач соскочил с козел и снял брезент, закрывавший груз. В огромных плетеных корзинах лежали кучи черных камней, на первый взгляд похожих на уголь. Данил схватил один кусок, погладил блестящую поверхность, понюхал, попытался даже откусить кусочек, в конце концов — полизал.
Усач подозрительно глядел на хозяина. Не нравились ему уроды, смонтированные в подозрительных лабораториях или прямо сшитые в морге из нескольких покойничков. Покрывающие тело Довнара шрамы, видимые под кожей на лбу заклепки, соединяющие кости черепа, и дверцы на груди говорили, что хозяин дома — это комбинированное существо, созданное по образцу чудовища Франкенштейна. Помощник таможенника удержался от того, чтобы не плюнуть под ноги уроду, вместо того протянул в его сторону грузовой лист, требуя подписать документ.
— Погодите-ка, — буркнул в ответ Данил. — Я еще должен проверить, соответствует ли товар заказу. Сейчас вернусь.
И он помчался в лабораторию, прижимая к груди черную каменюку. Ногой распахнул дверь, проскочил мимо стоящего на постаменте железного трона, служившего ему в качестве электрического стула, позволяющего посещать параллельные реальности, и добрался до лабораторного стола. Геологическим молотком он отбил кусочек породы, молниеносно растер в ступке, пересыпал порошок в небольшой тигель и поместил последний на спиртовую горелку. Какое-то время он вдыхал вздымающийся дым, после чего критически осмотрел остаток в тигле. Инженер макнул палец в еще горячий порошок, после чего сунул этот же палец в рот. Сплюнул на пол и поднял кулак в жесте триумфа. Затем вытянул руку к висящему под самым потолком лаборатории чучелу аллигатора. Весик, именно так звали чудовище, в доме Довнара исполнял роль копилки. Хозяин пошарил в открытой пасти и вытащил несколько банкнот. После того набросил на себя старинный редингот, помнящий еще времена предыдущего хозяина лаборатории, деда Данила — графа Ходкевича [8] , а для его внука служащий лабораторным халатом, и, одетый таким вот образом, он вновь вышел во двор.
8
Понятно, что данная книга является фантастическим произведением, к тому же — пародией на стимпанк. Тем не менее, вот что удалось найти про деда нашего героя: генерала, писателя и учёного-химика Александра Ходкевича (1776–1838) можно смело назвать совестью нации. Хотя граф большую часть жизни провёл на волынском Полесье, но был тесно связан с Берестейщиной: его крупное имение находилось в селе Верховичи Брестского уезда. Известный драматург и поэт являлся также членом литературно-философского кружка знаменитого поэта Франтишка Карпинского, жившего в начале XIX века на Пружанщине.
В молодости Ходкевич, не скрывая своего якобинства, дружил с выдающимся польским политическим деятелем и философом Гуго Коллонтаем. Будучи совсем юным, граф участвовал в восстании под руководством Тадеуша Костюшко, дослужившись до должности заместителя командира батальона. В 1812 году Ходкевич был в составе военного командования Великого Княжества Литовского, попытку восстановления которого предпринял Наполеон. Кроме того, граф за свой счёт снарядил и возглавил 18-ый Виленский пехотный полк. Свой боевой путь полк закончил в крепости Моддин, которая была взята после длительной осады будущим палачом Варшавы — Иваном Паскевичем. Следует отметить, что в руководстве ВКЛ было очень много берестейцев: Юзеф Сераковский, Франтишек Ельский, Стефан Грабовский, Ян Горайн и другие. Это всё люди, близкие к князю Адаму Казимиру Чарторыйскому.
В 1815 году помилованный Ходкевич получил звание полковника штаба корпуса гвардии, и, одновременно, российские власти вернули ему всё конфискованное имущество. В 1818 году он получил звание бригадного генерала, но сразу ушёл в отставку, не выдержав грубых методов командования войсками великого князя Константина. В следующем году Ходкевича назначили сенатором. Но вскоре великий князь грубо оскорбил его, и граф на сессии Сената резко выступил против Константина. Ходкевич дорого заплатил за свою смелость: декретом Александра I был лишён звания сенатора.
В 1821 году в Польше возникло Патриотическое общество во главе с Валерьяном Лукасинским. Хотя вскоре Лукасинский был арестован, так и не успев ничего толком сделать, но ему пришлось отсидеть около 50 лет в одиночной камере Петропавловской крепости. Это — одна из многих загадок российской истории. Можно только предположить, что создатель польского национального масонства Лукасинский поддерживал контакты с виднейшими российскими деятелями-масонами и много знал о тайнах российской политики.
Хотя формально Александр Ходкевич не являлся членом Патриотического общества, но через него осуществлялись основные контакты между обществом и декабристами. После восстания на Сенатской площади граф был арестован и некоторое время провёл в Петропавловской крепости, но его вину не смогли доказать. Ходкевич попал в русскую историю, оказавшись в знаменитом «Алфавите декабристов».
Александр Ходкевич был известным учёным-химиком. Известно, что алхимия — один из краеугольных камней масонства. Наибольшей известностью пользовался его семитомный учебник «Химия», который не потерял своего научного значения даже сейчас. Граф помогал материально многим учёным и художникам: ботанику Антонию Анджеевскому, медику Николаю Мяковскому, живописцу Юзефу Олешкевичу, публицистам Юзефу Завадскому и Виктору Гельтману…
Там он застал усача, разговаривающего с Алоизием. Лакей, чернокожий великан с могучей, плечистой фигурой и лицом африканского божества, выбитого в черном базальте, осматривал груз и слушал жалующегося на уличную толкотню таможенника. Увидав своего хозяина, он поклонился старинным, восточным образом, как будто бы желал пасть ничком перед своим властителем. Понятное дело, в половине поклона он застыл, а затем с достоинством выпрямился.
— Так как? Сваливаем? — спросил усач.
— Да. То есть — нет, — улыбаясь, ответил Данил. — Товар первоклассный, только вы завезете его в другое местечко.
— Важное сообщение, хозяин… — глубоким баритоном отозвался Алоизий, только инженер его не слушал.
— Я вам не курьер и совсем даже не носильщик. Я младший чиновник — да, без чина, но чиновник. Я всего лишь должен был доставить посылку с таможенного склада, поскольку перевозка, вроде бы как, оплачена. Но только на Шлискую 1465.
— Данил, послушай, на базаре я узнал кое-что любопытное… — Негр отказался от официальных форм вежливости, пытаясь достучаться до озабоченного ученого. Но тот на слугу и не глянул.
Кстати, свою новость Алоизий мог услышать и здесь — на рынке Старего Мяста (Старого Города — центральной исторической части Варшавы). Снимок 1912 года.
— А ведь поедете, поедете, — Довнар похлопал усача по плечу и вручил ему две десятирублевые банкноты.
Алоизий только засопел, видя подобное расточительство, зато глаза таможенника заблестели. Под могучими темными усами расплылась чистосердечная улыбка. Нелюбовь к чудищам, порожденным биомеханикой, развеялась без следа.
— На железоделательную фабрику Вернера, на угол Лешна и Нововроньской, — отдал инструкции Данил. — Только поспешите и скажите там, что это от инженера Довнара. Пускай сразу же загружают в печь. Но потом пускай не закаляют и не вальцуют. Листы они должны только проковать — это очень важно! Запомните?
— А чего там не помнить?! — Усач лихо вскочил на козлы и схватил вожжи.
— Шеф, сейчас расскажу вам кое-чего любопытного… — сделал очередную попытку Алоизий.
— Иди лучше завари мне чаю и сделай чего-нибудь пожрать. — Инженер довольно потер руки. — погребец закрой на ключ, а тот потом проглоти. Сегодня мне пить нельзя, ни капельки. Понял? Ты обязан держать меня подальше от водяры, даже если бы я тебе приказывал и угрожал.
Алоизий очень серьезно поглядел на него своими черными, словно адская бездна, глазами и кивнул. Он был джинном из расы Каринов, пустынных духов-хранителей. Духов очень злых, говоря точнее: это были даже кровожадные демоны с гадким характером, тем не менее, духов-хранителей, следовательно, чертовски верных. Много лет назад связанный с дедом Данила, графом Александром Ходкевичем, он поклялся тому заботиться о молодом бариче. И делал он это с нечеловеческой преданностью. Если чего он своему господину обещал, то слово свое наверняка сдержит. И только тут до Довнара дошло, что заявление свое он сделал чуточку преждевременно. Он и вправду не выпьет сегодня ни капельки, даже если бы для этого Алоизию пришлось вылить в Вислу все имеющиеся в Варшаве спиртные напитки. Ладно, слово было сказано!
— Погоди, погоди, браток, — буркнул он негру, который запирал за неспешно отбывшей повозкой ворота, — где это ты сегодня был?
— На рынке, на Зеленой площади, — бросил Алоизий через плечо. — И все пытаюсь рассказать, чего узнал от своих информаторов.
Информаторами джинна была банда уличных мальчишек в возрасте от четырех до четырнадцати лет, парочка доверенных еврейских торговок рыбой и домашней птицей и кошерный мясник из бойни при рынке. Помимо того, джинн поддерживал исключительно хорошие отношения с лавочницами, необычной женской кастой, которую до смерти боялись все рыночные воры и мошенники, и которой полиция кланялась в пояс. Алоизий был знаком даже с их аристократией — богатыми, внушительных размеров бабищами с острыми, словно бритва, языками и связями на всех остальных варшавских рынках. Данил верил, что такое возможно, поскольку его слуга умел быть чрезвычайно вежливым, а его нетипичная красота могла завербовать для него сторонников среди прекрасного пола. Хотя, с другой стороны, очень многие считали, что лавочницы — это какой-то третий пол, так что прилагательное «прекрасный» к ним никак не подходит.