Апозиопезис
Шрифт:
— Слишком высоко поет, это уже не контральто, а выше. А ведь роль Фидес была написана для контральто. Ну кто же, на божью милость, доверил главную роль этой девице Чеховской? Она столь позорно завышает низкие ноты [5] . У меня просто болят уши. Я страдаю!
Последние слова дошли, похоже, до самой сцены, потому что молодая певица изумленно поглядела в сторону лож. Барон фон Лангенау фыркнул смешком, догадываясь о содержании замечаний пани Чверчакевич. Генриетта улыбнулась ему одновременно извиняясь, но и заговорщически прищурив глаз. К счастью, тут свою партию начал исполнять опытный тенор, пан Чешлевский. У этого все получалось гораздо лучше, так что пани Люцина вернулась к поеданию шоколадок. До средины первого акта она слопала их целый пакет и, к испугу ежеминутно угощаемой Генриетты, вытащила из складок платья следующий.
5
Необходимо отметить, что Фидес — мать Иоанна по опере — это глубокая старуха… — Прим. перевод.
Вдруг на сцене появилась красивая женщина с круглым, юным лицом и прелестным остроконечным носиком. Запела она превосходным сопрано, чисто и умело [6] . Голос ее отразился в хрустальных подвесках люстр Оперы и приятно защекотал в самой средине головы у Генриетты. На сей раз пани Люцина проявила удовлетворение:
— Это варшавская примадонна, панна Довяковская. Девочка в своем деле толк знает, талант! А вот теперь слушай, сейчас прозвучит самое красивое…
6
Берта, невеста Иоанна (сопрано)
Панна Довяковская пела свои драматические реплики все быстрее, оркестр брал очередные ноты весьма бравурно, с ударами в литавры. Напряжение росло и достигло зенита. Музыка заполнила все и вся, вибрировала в мыслях слушателей, впивалась в их тела, в саму плоть. И вдруг все застыло в тишине. Певица умолкла и закрыла веки. Генриетта знала, что это такое — оперная риторическая фигура, называемая апозиопезисом [7] . Затягивающаяся пауза, которая чаще всего символизирует смерть.
7
Апозиопеза, апозиопезис (лат. aposiopesis, гр. aposiopon — замолкнуть) — 1) умолчание; 2) ритор, незаконченность мысли, внезапная остановка в устной или письменной речи, чаще прерывание предложения и начало нового (напр., «Подумать только, чтобы он… Но довольно! Чтобы я когда-нибудь…»). Риторическая фигура, — перерыв в средине предложения, так что слушателю самому предоставляется восполнить недостающее. — Словарь иностранных слов
Мир замер в неподвижности и тишине. Генриетта не могла отдышаться, хотя и сильно того желала. Она не могла даже пошевелиться. Тишина тянулась; казалось, она выпирает из мыслей музыку, жадно ее поглощая. Даже пани Чверчакевич застыла, склонив голову набок, а из ее рта потекла струйка шоколадной слюны. Творилось нечто нехорошее. Что-то напирало на реальность и протискивалось из небытия в материальный мир. Нечто чуждое просачивалось со стороны сцены, вибрировало в струнах и резонирующих корпусах скрипок, вытекало из них вместе с мраком. Полосы тьмы окружили фигуру примадонны, подавили свет, загустели. Оперу посетило существо, пожирающее свет и движение. Невидимое, но давящее и болезненно реальное врывалось в мысли, засевая все пронзительной печалью. В Оперу прибыла сама Смерть.
Генриетта именно так и запомнила ее по полям сражений. Могущественное существо, прибывающее в аккомпанементе страха и боли. Именно от нее она сама бежала до самой Варшавы.
Неожиданно панна Довяковская открыла глаза. Они были заполнены абсолютным мраком. Женщина подняла голову и глянула прямо на ложу. Генриетта видела, как окружающая певицу чернота конденсируется в некую фигуру: великана с размытыми контурами, лишенного черт лица, из спины которого торчали поломанные культи псевдокрыльев. Темный силуэт с хлопаньем поднялся в воздух и помчался к ложе, в которую врезался с басовым урчанием. Геня бросилась в сторону, охватив рукой пани Люцину. Темнота мазнула ее своим ледяным прикосновением. Недвижимость и тишина взорвались криком боли. Австрийский посол полетел назад, из его разорванной груди фонтанами била кровь. Фроляйн-юнкер почувствовала знакомый запах. Смрад смерти. От испуга она завизжала, схватившись на ноги. В зрительном зале поднялся шум. Крики перепуганных до последнего и теряющих сознание дам слились в необычную какофонию. Примадонна на сцене грохнулась на пол, не потерявшие сознание женщины впали в истерику.
— Господи Иисусе, Оперу посетил демон! — Пани Люцина Чверчакевич была далека от обморока или паники. Она размашисто перекрестилась. — Близко прошел, но Матерь Божья хранила нас. Спасибо, девочка, что оттолкнула меня. А может дьявол хотел забрать только этого несчастного?
Чрезвычайный посол лежал плашмя, с зияющей в груди чудовищной раной. Вне всякого сомнения, он был мертв. Генриетта отметила, что его красивый золотой орден был разрублен пополам. В ложе было не продохнуть от охранников и царских агентов. Обладатель железных глаз смерил обеих дам холодным взглядом вампира, а потом указал на них своим подчиненным.
— Боюсь, пани Люцина, что у нас будут неприятности, — совершенно излишне заявила Генриетта.
— Только спокойствие, дитя мое. — Дама позволила вывести себя наружу. — Находясь в аресте, мы, прежде всего, должны следить, чтобы эти азиатские дикари нас не изнасиловали. Требуй, чтобы тебе предоставили нормальную камеру, и чтобы с тобой обращались с достоинством.
Генриетта глянула на показывающего ей дорогу агента с металлической кожей, по которой все так же стекали змейки разрядов. Полицейский никак не выглядел заинтересованным их женскими прелестями; скорее всего, он походил на такого типа, который способен и обожает доставлять человеку ужасную боль. Потенциальное изнасилование в камере было сейчас самой мелкой из забот для арестованных дам.
Варшава, 10 (22) ноября 1871 г.
Кто-то начал лупить изо всех сил в ворота, прерывая Данилу Довнару его кулинарные сомнения. Худой и высокий инженер, одетый в одни лишь доходящие до колен подштанники и не застегнутую сорочку, стоял на кухне, размышляя, чтобы съесть на завтрак. А точнее: чем запить. Дело в том, что выбор сухого провианта ограничивался тем, что потребить с кусочком хлеба: твердый сыр или пикули из банки, либо, по возможности, и то, и другое. Гораздо большей проблемой был выбор напитка. Пугающая сухость в горле и шум в голове склоняли к тому, чтобы протянуть руку за бутылкой вина, так и искушающей из-за приоткрытых дверок погребца; но разум подсказывал, чтобы начать день на трезвую голову, со стаканом молока. На несколько рюмок чего покрепче или пару бутылочек вина время придет вечером. С другой стороны, ну какой нормальный человек с утра пьет молоко? Ф-фу, гадость! А вот стаканчик винца для разгону никак не помешает. Всего один.
Эти сомнения длились уже несколько минут, чаши весов склонялись то в одну, то в другую сторону. Но вот грубый стук в ворота столь же грубо прервал внутреннюю борьбу и разозлил Данила.
— Алоизий! Ну-ка глянь, кого там холера принесла?! — рявкнул он.
Ему ответило молчание. Лакей вновь отбыл в город. Явно за покупками, а еще точнее — в церковь, чтобы помолиться. Алоизий Оржешко был необычайно религиозным слугой, как это и пристойно заядлому обращенному в католицизм, а до недавнего времени — исламскому джинну.
Данил Довнар тяжело вздохнул и вышел из флигеля. Он не обращал внимания на пронзительный ветер и легкий заморозок, покрывший лужи на дворе ледком. Инженер не позаботился даже о том, чтобы обуть ботинки. Только почесал шрамы возле латунной дверцы на груди. Это ему напомнило о необходимости завести механизм, что следовало делать хотя бы раз в несколько дней. В связи с этим, он отрыл дверцу в грудной клетке и три раза повернул небольшую рукоятку. Вращающиеся внутри золотые шестереночки и стеклянные насосики, прокачивающие по трубкам животворные жидкости, тут же заработали быстрее, и инженер почувствовал приятный прилив энергии и радости жизни. Мехаборгическая система, якобы, сама приказала себя имплантировать, о чем, ясное дело, он никак не помнил. Тем более, что в ходе процесса ему провели трепанацию черепа, чтобы подключить какую-то холеру непосредственно к мозгу и заменить лобную и височную кости на золотые пластины.