Апозиопезис
Шрифт:
Паркет, уложенный разноцветной розеткой, сиял словно отполированный; над головами собравшихся блистали массивные люстры, а огромные зеркала на стенах оптически умножали и так многочисленное количество любителей оперы.
Генриетте казалось, что здесь собрались все светские сливки Варшавы. Гомон стоял, словно на рынке, но не слышно было какого-либо смеха или — упаси Боже — громких голосов. Собравшиеся разговаривали друг с другом, кланялись и вежливо улыбались, целовали дамам ручки, обменивались поздравлениями и новейшими сплетнями. Все обсматривали всех, восхищаясь туалетами и прическами, выискивая взглядом знакомых или знаменитостей. Каждый надеялся на то, что станет свидетелем хотя бы маленького скандальчика или какого-нибудь события, о котором стоило бы вспомнить и рассказать на следующий день за чаем.
Пани Чверчакевич просияла словно висящий под потолком канделябр. Она милостиво принимала поклоны мужчин и кивала знакомым дамам. Генриетту она держала под руку и неспешным шагом вела ее через фойе, словно сама была королевой, знакомящей гостью с собственным дворцом. Без какого-либо стеснения, довольно-таки громко она комментировала не нравящиеся ей туалеты или людей, которых не могла выносить.
— Пани Теплиц вновь разоделась, словно на провинциальную свадьбу, прямо отсюда нюхом чувствую скипидар и шарики против моли, — говорила она с милой улыбкой. — О, а вот и граф Скарбек. Снова пришел в компании механических камердинеров. Хвастается своим богатством, якобы может себе позволить новейших мехаборгов. И наверняка ведь одно из его приобретений поломается и запачкает всех машинным маслом. Не станем к нему подходить, не люблю я современные машины. Конечно же, дорогая моя Геня, тебя я в виду не имею. Надеюсь, я тебя не оскорбила?
— Ну что вы, пани Люцина, — Генриетта решилась на крайне фамильярное обращение к даме по имени. Но Чверчакевич не отреагировала возмущением, похоже, ей и вправду понравилась прусская воительница.
— Ты гляди, а сколько тут русских, — уже значительно тише буркнула полнотелая литераторша. — Вон стоят чиновники из магистрата, а вон там, с женами, судебные. Все в петербургских рединготах, наверняка помнящих времена Екатерины Великой. Фу! А вон там стоят офицеры литовского и Волынского полков лейб-гвардии. Уже нажрались, сволочь азиатская. Ведь и слова же не поймут из либретто, только на хористок и будут пялиться.
Неожиданно к ним подъехал пожилой господин, сидящий в коляске с паровым двигателем. Его машина работала тихонечко, слегка посвистывая и время от времени выпуская клуб дыма, но не больший, чем облачка дыма от сигар, которые курили чуть ли не все мужчины. Старика сопровождали две молодые женщины, как оказалось — его дочки. Генриетту представили — стариком был известный банкир Леопольд Кроненберг с семейством. Еще до того, как прозвучал первый звонок, гостья из Пруссии познакомилась еще с двумя еврейскими промышленниками: Орсоном и Натансоном, профессором и ректором Императорского Варшавского Университета Петром Лавровским [2] , с двумя гигиенистами и в то же самое время профессорами медицины, близкими приятелями пани Чверчакевич; очень вежливыми дамами из школы для женщин; с худым публицистом из «Праздничного Курьера» и полным главным редактором «Домашнего Опекуна» Францишеком Гумовским, которого сопровождал молодой красавчик, журналист Александр Гловацкий [3] . В конце концов, светские представления пришлось прервать, чтобы занять свои места.
2
Лавровский, Петр Алексеевич — член совета министра народного просвещения, род. 13 марта 1827 г. в с. Выдропуске, тверской губ., ум. в Петербурге 28 февраля 1886 г. Сын сельского священника. Первоначальное образование получил в духовном училище; в 1842 г. принят в петербургский Педагогический институт, в 1851 г. окончил в нем курс с золотою медалью. Еще на студенческой скамье обратил на себя внимание своими работами, из которых одна — «О Реймском евангелии» — напечатана была в «Опытах историко-филологических трудов студентов Главного педагогического института» (СПб. 1852 г.) и заслужила лестный отзыв Востокова. 17 августа 1851 г. П. А. Лавровский назначен был в Харьковский университет исправляющим должность адъюнкта по кафедре славянских наречий; 14 декабря 1852 г. защитил в Петербургском университете на степень магистра рассуждение «О языке северных русских летописей»; в 1854 г. защитил в Харькове на степень доктора «Исследование о летописи Якимовской»; в этой работе он доказал, что Иоакимовская летопись не подлог, не сочинена Татищевым, и в значительной своей части содержит извлечения из какой-то древнейшей, не дошедшей до нас рукописи. В 1855 г. возведен в звание экстраординарного профессора, в 1857 г. — ординарного. С весны 1859 г. по январь 1861 г. провел в заграничной командировке. Через Сербию, Банат, Далмацию, Черногорию он проехал в Вену, затем в Прагу; в этом путешествии он завел знакомство с выдающимися славянскими учеными и много работал как над изучением живых славянских языков, так и древних письменных памятников. По возвращении из-за границы он продолжал чтения в Харьковском университете; лекции его и ранее были богаты содержанием, знакомили слушателей со всем новым и замечательным в науке; теперь они приобрели еще более содержательности, были посвящаемы все новым и новым отраслям славяноведения. П. А. Лавровский создал в Харьковском университете заметную школу филологов-славистов, и в числе его слушателей были такие известные ученые, как Колосов и Потебня. В 1863 г. вышел обширный труд Лавровского «Кирилл и Мефодий» — сочинение, занимающее и до сих пор одно из важнейших мест в литературе предмета, как по богатству собранных материалов, так и по строгости и научности методов исследования. Служба Лавровского в Харьковском университете продолжалась до 1869 г.; это было временем наиболее плодотворных работ его на поприще науки. Кроме названных уже исследований он написал за это время: замечательное «Описание семи рукописей Имп. Публ. Библиотеки» («Чтения москов. общ. ист. и древн.», 1858, IV); «О русском полногласии» («Известия II отд. Акад. Наук», VII, 1858); «Исследование о мифических верованиях у славян в облако и дождь» (СПб. 1862), «Падение Чехии в XVII в.», (М. 1868), несколько обстоятельных критических статей и около 10 статей в журналах и газетах по разным современным вопросам славяноведения.
11 августа 1869 г. П. А. Лавровский был назначен ректором Варшавского университета, который должен был открыться и заменить существовавшую тогда в Варшаве главную школу. 12 октября состоялось открытие университета; на акте ректор сказал замечательную речь, в которой проводил мысль, что отличительная признак университета, главная сущность его — это полная свобода в научном движении, но что эта же свобода «требует и со стороны ее возделывателей такой же чистоты в помыслах и побуждениях, какою отличается всякая научная истина; они должны строго и неизменно держаться пределов своей научной области… Малейшее уклонение от этих пределов, самое, по-видимому, слабое вмешательство в основы житейского порядка нарушает прямое назначение ученого». На ректорском посту Лавровский скоро заслужил уважение варшавского общества и как ученый, и как в высшей степени справедливый человек; университет под его руководительством и благодаря его энергии начал становиться вполне русским. 30 декабря 1872 г. Лавровский оставил должность ректора и службу в Варшавском университете; в 1874 г. вышел под его редакциею «Свод мнений по пересмотру университетского устава». 1 января 1875 г. он был назначен попечителем только что образованного тогда оренбургского учебного округа. Здесь он оставался до 31 марта 1880 г., когда был переведен на должность попечителя одесского округа. В Оренбурге он деятельно занимался делами управления, основал много новых училищ и значительно улучшил существовавшие; не оставлял он и ученых работ, плодом которых был «Русско-сербский словарь», появившийся в 1880 г., как продолжение изданного им же в 1870 г. «Сербско-русского словаря». В Одессе Лавровский с увлечением занялся делами университета и упорядочением средних учебных заведений округа, в которых оказались большие беспорядки. Он имел удовольствие и здесь видеть успех своих трудов и общее сочувствие и уважение; но климат Одессы оказался для него вреден; он постоянно хворал и 18 марта 1885 г. вышел в отставку. Отдохнув несколько месяцев в деревне, он приехал в Петербург, и назначенный членом совета министра, начал на свободе продолжать свои работы по изучению Кирилло-Мефодиевского вопроса. Скончался внезапно 28 февраля 1886 г. — Большая Биографическая Энциклопедия
3
Болеслав Прус (Александр Гловацкий) (Boleslav Prus) (20.08.1847 года — 19.05.1912 года) — польский прозаик и журналист. Крупнейший представитель польского позитивизма — литературного направления, отрицавшего романтизм. Родился 20 августа 1847 в Грубешове, близ Люблина.
Принимал активное участие в январском восстании 1863, был ранен и после разгрома восстания на несколько месяцев заключен российскими властями в тюрьму. После освобождения продолжил начатые в Люблине в 1856 занятия в гимназии.
В 1866 Прус переехал в Варшаву и поступил на физико-математический факультет Главной школы. Тяжелые материальные условия вынудили его в 1868 бросить учебу и браться за самую разную работу; в 1872 он начал сотрудничать с варшавским журналом «Домашний опекун». С 1875 работал в главном печатном органе варшавских позитивистов «Варшавский курьер», где на протяжении 12 лет публиковал Еженедельные хроники; писал также сатирические статьи и фельетоны. Заслужил репутацию блестящего публициста. Прус в 1882 начал издавать собственный журнал «Новости»; независимая позиция и нравственный максимализм, вероятнее всего, стали причиной неудачи этого предприятия: в следующем году Прус закрыл журнал.
Свою писательскую деятельность Прус начал как новеллист; для его рассказов, отличающихся стилевым разнообразием, характерны точность, конкретность и простота.
В 1885 выходит первая повесть Пруса «Форпост» (Placowka), посвященная героическому сопротивлению польских крестьян немецкой колонизации. За ней последовал лучший роман Пруса «Кукла» (Lalka, 1890) — широкая панорама жизни тогдашней Варшавы. Четыре года спустя вышел в свет его четырехтомный роман «Эмансипированные женщины» (Emancypantki, 1894), посвященный феминистскому движению в Польше. Прусом также написаны романы «Фараон» (Faraon, 1897), «Дети» (Dzieci, 1908) и «Перемены» (Przemiany, незаконч.; начал печататься в 1912).
Прус никогда не прекращал публицистической деятельности; ему принадлежит ряд серьезных работ на общественно-политические темы.
Умер Прус в Варшаве 19 мая 1912. — Биографический Словарь
— Уважаемые дамы, прошу вас спуститься вниз, — поклонился билетер, стоящий перед входом на первый ярус балконов.
— Не поняла? — чистосердечно изумилась пани Люцина. — У меня уже два года абонемент на ложу!
— Прошу прощения у милостивой пани, но это новое распоряжение Дирекции Правительственных Театров. — После этого билетер поклонился в пояс. — На время пребывания в Варшаве уважаемых гостей Его Величества, все абонементы были отозваны, а ложи переданы в пользование…
— Скандал! — взорвалась пани Чверчакевич. И сразу же во все горло. — Верх хамства! За что я плачу? Где уважение к достоинству дамы, где защита законопослушного гражданина? Всякий раз у меня отнимают мою же ложу! То, понимаешь, царь, во время посещения Варшавы, вместо того, чтобы глядеть на парады войск, ходит в театры и занимает мое место, то, понимаешь, какие-то его уважаемые гости. Не стану я сидеть внизу, раз плачу за ложу! И не стой тут как болван, человек. Зови сюда директора Оперы! Спектакль не начнется, пока у меня не будет моей ложи!
Генриетта с трудом сдержала усмешку. Взрыв эмоций пани Чверчакевич был настолько неожиданным, что пруссачка начала размышлять над тем, а не прошла ли уважаемая дама биомеханическую военную подготовку. Весь этот фонтан эмоций и энергичность казались неестественными.
— Konnte ich Ihnen helfen, meine Damen? — прозвучал за спиной Генриетты вопрос, заданный на ее родном языке.
Девушка обернулась, чтобы увидеть пожилого джентльмена с бачками, подстриженными на консервативный манер, и в шелковом платке-фуляре на шее. Его черный фрак был украшен блестящим золотом двухголовым габсбургским орлом на большом ордене с фиолетово-желтой лентой. Генриетта почувствовала волну бешенства, растекающуюся по груди и выходящую на поверхность лица интенсивным багрянцем. Лишь бы только выдержали боевые затворы, не начали травить, а не то я вцеплюсь ему в горло! Со времен битвы при Садове девушка именно так реагировала на любого австрийца. Пришлось стиснуть зубы и и медленно-медленно вдохнуть через нос.
— Jemand nahm unsere Pl"atze auf der Loge, — процедила она сквозь зубы.
— Что это за тип? — Пани Чверчакевич тут же успокоилась. — Чего он хочет?
Джентльмен улыбнулся и, вежливо поклонившись, представился. За его спиной появилась парочка широкоплечих помощников, выглядящих словно близнецы. Кроме того, из толпы материализовалось еще четверо господ в идентичных фраках — царских агентов. Генриетта отметила, что у одного из них блестящие металлом глазные имплантаты, а по его неестественно меняющей цвет коже пробегали змейки электрических разрядов. Это вам уже не простые шпики, а сотрудники Третьего Отделения Личной Его Величества Канцелярии — спецслужбы!
— Этот вот господин — это барон Фердинанд фон Лангенау, — перевела юнкер-девица, — чрезвычайный посол Австрии при императорском дворе России. Он сожалеет, что по его причине вы потеряли свое место и предлагает вам его обратно. Еще он просит побыть гостем в вашей ложе.
Пани Чверчакевич смерила австрийца грозным взглядом, но тут же смягчилась.
— Следует проявить к чужестранцу польское гостеприимство, — произнесла она с гордостью, чтобы слышали все вокруг, а здесь собралась приличная толпа любопытствующих. — Приглашаю вас, пан барон, в свою ложу. Поглядим оперу вместе. Думаю, как-нибудь разместимся.
Генриетта взяла себя в руки настолько, чтобы спокойно сесть в ложе между австрийцем и толстой полькой. Уселись они в самое время, потому что занавес пошел вверх, и раздались первые такты музыки. У входа в ложу, за спинами сидящих, встала пара охранников посла. Фроляйн фон Кирххайм пыталась не думать о том, что сразу же за ней торчат два австрийских солдата, а с третьим она сидит плечом в плечо. Девушка сконцентрировалась на самом спектакле.
Еще раньше она сумела как-то подготовиться и в правительственном архиве, в котором официально работала канцеляристкой, отыскала партитуру оперы и рецензии на предыдущие ее представления. Спектакль назывался «Иоанн Лейденский», а написал оперу великий и ужасно популярный германский композитор Джакомо Мейербер [4] . Само произведение принадлежало жанру «grand opera», то есть необычайно роскошного и пышного сценического зрелища. Композитор был знаменит тем, что обожал затруднять жизнь певцам, и в исключительно эмоциональную и зрелищную историю вставлял ужасно сложные арии. Любители оперы уже потирали руки и дрожали от беспокойства — а справятся ли с этой оперой польские исполнители.
4
Иоанн Лейденский (нидерл. Jan van Leiden, Johann von Leiden), настоящее имя — Ян Бейкелсзон (Beukelszoon), Бокельсон (Bockelson), нем. Букхольт (нем. Buckholdt), около 1509, близ Лейдена — 23 января 1536, Мюнстер) — вождь мюнстерских анабаптистов. Родился в 1510 году в Лейдене, портной по ремеслу. Приняв учение анабаптистов, Иоанн скоро стал одним из наиболее рьяных и талантливых странствующих его проповедников. В 1533 году он пришёл в Мюнстер вместе с Яном Маттисом (Matthys) и усердно помогал ему в проповеди учения и устройстве в Мюнстере «царства Христова» и «Нового Сиона». Когда Ян Маттис был убит в 15 34 году, Иоанн утверждал, что по данному ему свыше откровению, он назначен Богом в преемники убитому пророку, и, признанный в этом сане бургомистром города Берндом Книппердоллингом, стал организовывать в Мюнстере теократическое правление, руководствуясь собственными откровениями и указаниями, почерпнутыми из Ветхого Завета. Именуя себя «Иоанном Божьей милостью царь Нового Израиля», Иоанн ввёл многоженство, жил роскошно и сделал город ареной бесчисленных религиозно-фанатических выходок. Несмотря на отчаянную оборону, в июне 1535 года город был взят войсками Мюнстерского Архиепископа. Сподвижники Иоанна были казнены, все 18 жён — повешены, а сам Иоанн был подвергнут страшным пыткам, которые вынес с изумительной стойкостью. После обезглавливания его тело, как и тела его ближайших сподвижников, были выставлены в железных клетках на башне церкви св. Ламберта, где эти клетки находятся и по настоящее время. История Иоанна Лейденского нашла отражение в романа Карла Шпиндлера «Царь Сиона», написанного с прокатолических позиций. Его история так же дала сюжет опере Мейербера «Пророк» (1849 г.).
— Полнейшее поражение. — Пани Чверчакевич вытащила из бесконечной путаницы воланов бумажный пакетик и подсунула его под самый нос Генриетте. — Слышишь, как они поют?
На сцене молодая певица принимала драматические позы, и то теряла сознание, то скакала на месте, сильно пересаливая в исполнении роли. Фроляйн фон Кирххайм, хотя и не была большим знатоком музыки, сориентировалась, что девушка поет слишком высоко и чересчур старается, что становилось смешным и гротескным в самых неподходящих моментах. Пани Люцина, подгоняя, зашелестела пакетом, так что пруссачке пришлось угоститься шоколадным трюфелем. Пани Чверчакевич какое-то время поглощала конфеты молча, но тут же начала недовольно чмокать. Наконец, она заговорила, достаточно громко, наверняка, чтобы ее услышали и в соседних ложах: