Апозиопезис
Шрифт:
Он грохнул кулаком трупохода, разбивая тому грудную клетку. Музыкант, широко расставив руки, полетел назад, ударился спиной о решетку, где его и заклинило. Взбешенный толстяк повернулся к девушке, которая, по сравнению с ним, казалась маленькой девчушкой. Она подпрыгивала, словно боксер во время поединка, горячечно размышляя над тем, ну как бы нанести вред этому чудовищу.
Разложив руки, турок с ревом бросился на пруссачку. Та же скакнула ему навстречу и колобком прокатилась между ногами гиганта. На ходу инстинктивно схватила того за мужское достоинство, совершенно позабыв, что яйца тот потерял уже давно. Зато ее пальцы ухватились за пенис.
«И так пойдет», — подумала она и потянула изо всех сил.
Евнух завыл удивительно тонким голоском и склонился, чтобы схватить девицу. Та же находилась у него за спиной, с лицом на высоте ягодиц. Турку пришлось согнуться и сунуть голову себе между ног, в чем ему сильно мешало выпирающее пузо. Какое-то мгновение ситуация была патовая, но тут Генриетта стиснула зубы и рванула еще сильнее.
Точно так же, как ранее разорвала цепь, теперь с той же легкостью она оторвала мужское достоинство турка, вместе со шматком кожи низа живота и шароварами. После чего отвесила добрый пинок в громадный зад и кинула Хакки в лицо его же собственный пенис. Как только евнух увидел это, глаза у него закатились, обнажая одни белки. И он сомлел.
Для верности Генриетта отвесила еще один пинок по виску, а поскольку никакой реакции не последовало, глубоко вздохнула. Пальцами она завернула головку винта на лбу, но не дожимая до конца. Генриетта отстегнула пучок ключей с пояса толстяка и кинула его выглядывающей из-за решетки Зузанне.
— Освободи остальных девушек, — коротко приказала она. — Пошли!
Пруссачка помогла Игнацию вырваться из клещей железных прутьев. Большая часть костей музыканта была переломана, голова же держалась исключительно на частично перерезанной коже.
Игнаций пошевелил губами, но, к сожалению, рояльная струна, которой душил его евнух, перерезала ему гортань. Так что Генриетта уже не могла с ним общаться. Музыкант похлопал ее по плечу и бледно усмехнулся. От него страшно несло гарью, флогистон с каждым мгновением вытекал из несчастного. Похоже, он понимал, что ему уже недолго осталось, тем не менее, он, вроде бы, даже был доволен этой своей псевдо-жизнью: он ведь нашел свою музыку, вспомнил, кто он такой. Ну а со своими убийцами планировал посчитаться чуточку позднее.
Около полутора десятка девушек стояли одна за другой, словно гуси. С ожиданием и надеждой глядели они на Генриетту, ощупывающую собственное тело. Толстяк, похоже, оставил ее кости в целости. Опять же, весьма пригодился бронированный прусский корсет.
— Ну что, девушки, говорила же я вам, что Геня нас освободит? — отозвалась возбужденная Зузанна. — Раз-два, и расправилась с жирной сволочью!
Игнаций кивнул женщинам и пошел впереди к лестнице. Там он еще на мгновение задержался и указал Генриетте место, рядом с которым был прикован. Пруссачка заметила почерневшие пятна, въевшиеся в камни.
— Именно здесь тебя и убили? Под этой стенкой? — спросила та. — Это следы твоей крови…
Музыкант утвердительно качнул головой и сжал кулаки. До того, как заснуть вечным сном, он еще намеревался отплатить своему убийце. Игнаций понимал, что ему следует поспешить, пока сила окончательно не выветрится. Так что он энергично стал подниматься по лестнице, больше не оглядываясь за спину. Генриетта шла за ним, затем — опять же гуськом — девушки. Через пару минут они добрались до тайных дверей, отрываемых скрытым механизмом. Игнаций переставил рычаг. С шипением и в облаках пара ворота открылись. Беглецы очутились на задах склада. Уверенным шагом трупоход направился в главное помещение. Они прошли мимо ведущей наверх лестницы и вошли в магазин с огромной застекленной витриной.
Среди ровнехонько выставленных, блестящих новизной инструментов находилась стойка с огромной кассой, приводимой в движение изогнутой ручкой. Рядом с ней, небрежно опершись о стойку, стоял Бурхан Бей. На турке был восточный халат, на голове — надетая набекрень феска. Он спокойно брал сушеные финики с небольшого блюдечка и не прервал свое занятие, даже когда увидал заходящего в магазинный зал Игнация.
— Нужно было сразу приказать тебя расчленить и сжечь, — меланхолично заявил он. — Надеюсь, ты не слишком сильно повредил Хакки? Ага, а вот и наша прекрасная панна! Я так и знал, что у девушки огненный темперамент. Никому еще не удавалось обмануть Хакки и вырваться из его лап. Но боюсь, что дальше уже дамочка никуда не пойдет.
Из-за стоявшего в углу органа вышел очередной евнух-толстяк — Ферди. В своих лапах он держал тяжелый молот, рукоять которого была выполнена из богато разукрашенной стали; на обухе были выгравированы надписи арабской вязью. Игнаций его даже и не заметил. Точно так же, как и Генриетта, он обернулся, услыхав писк собравшихся в предыдущем помещении девиц. Издалека, из подвала, доносилось взбешенное, басовое рычание.
— Хакки пришел в себя, — заявила сразу же побледневшая Габриэля. — И, похоже, теперь он взбесился по-настоящему.
На лестнице раздался грохот, словно по ней мчалось стадо лошадей. Басовое рычание нарастало. Генриетта с трудом сглотнула слюну и положила пальцы на головке винта. Это же она проявила к турку милосердие и не добила, когда он валялся без сознания. Она совершила ошибку, которую опытный воин никогда бы совершить не позволил. Эх, совсем она размякла в Варшаве, словно первая попавшаяся девица…
Бурхан Бей подал незаметный знак, и близнец Хакки замахнулся молотом, одновременно делая три шага вперед. Оружие блеснуло золотыми арабскими надписями и прорезало воздух с басовым гулом. Генриетта бросилась назад. Игнаций же лишь повернулся к новому противнику, он даже не успел поднять руки, чтобы защитить себя. Молот попал ему в голову.
Вспышка. Голова музыканта взорвалась с грохотом. Сгорающий флогистон пожрал свет, на мгновение погрузив магазин во тьму. Игнаций тяжело упал на пол, теперь окончательно мертвый. Генриетта же одним движением повернула головку клапана. Теперь она размышляла: сражаться с Ферди или с быстро приближающимся Хакки.
Обоих она успела узнать настолько хорошо, чтобы понимать: ни с тем, ни с другим у нее нет ни малейшего шанса. Геня прикусила губу и вздохнула, тихонько, про себя:
— Данил, и ты, князь Александр Иванович, спасайте меня, причем — поскорее.