Апозиопезис
Шрифт:
— Мне необходимо незамедлительно связаться с епископом, — произнес он уверенным тоном. — Мне нужно получить кое-какие сведения.
Триста Второй металлически вздохнул.
— Это противоречит регламенту, — заявил он.
— Я никак не создам опасности для общественной безопасности. Я всего лишь хочу завершить одно частное дело.
— Ага. Так сразу и нужно было говорить. Чего не сделаешь для приятеля, — улыбнулся автомат одними глазами и застучал медным ногтем себе по лбу. Похоже, лоб его был как-то связан с телеграфом, потому что он передавал пару мгновений, выбивая на голове неровный ритм азбуки Морзе. Минутку он застыл в ожидании, но серия тресков, которая прошла после того, свидетельствовала о том, что он получил ответ.
— Его преосвященство Семнадцатый передает вам привет, инженер, — сообщил автомат. — И спрашивает, чем мы все вам можем помочь.
— Хочу узнать, где в данный момент находится панна Генриетта фон Кирххайм. Боюсь, как бы ее не депортировали в Пруссию.
Автомат застучал себе по лбу. Данилу показалось, что он не по телеграфу передает, но таким красноречивым жестом комментирует его ответ.
— Дела сердечные. — Триста Второй понимающе покачал головой. — Можно было и догадаться. Я и сам предпочитаю романы политике, они безопаснее. А панна фон Кирххайм до сих пор пребывает в Варшаве. Ее содержат в военном лазарете на территории уяздовских [72] казарм. Ее ведущим врачом является доктор Винингер, недавно он сдал рапорт в канцелярии наместника, из которого следует, что пруссачка сильно избита, но живая. У нее трещины на трех ребрах, отек шеи, повреждена гортань, к этому следует прибавить сотрясение мозга и многочисленные мелкие повреждения.
72
Уяздув (Уяздов) — район на юге Варшавы. — Прим. перевод.
— А что означает, что «она содержится», — возмутился Данил.
— Она находится в закрытом военном лазарете, ей запретили с кем-либо общаться. Кроме того, у нас имеется доступ к приказу наместника, выпущенного по данному вопросу. Кратко изложить?
Данил даже подскочил к автомату, желая потрясти им, но вовремя удержался.
— Похоже, для вас она очень важна, пан Довнар, — металлическим голосом заявил жандармский автомат. — К сожалению, приказ сводится к тому, что девушку следует содержать под ключом, в особенности же — сегодня, во время концерта Музыкального общества, а после излечения самых крупных ран ее следует под эскортом отправить на вокзал Венской Железной Дороги и перевезти к границам Империи, где ее необходимо передать германским медикам.
— Холера, — понурился Данил. — Никогда я ее больше не увижу.
Он потерял любимую женщину, агрегат, который должен был принести ему целое состояние, к тому же попал за решетку без шансов на освобождение. Он был банкротом-одиночкой без какого-либо будущего. Что оставалось — только повеситься.
— Погоди, погоди! Как зовут ее врача? Доктор Винингер? Эта фамилия мне известна!
И перед его глазами встала фигура бородатого медика из Больницы Святого Духа, который лечил варшавскую примадонну, панну Довяковскую. Данил этому типу не очень-то нравился за демонстрацию умения и за обнажение бессилия традиционной медицины. Через него инженер не имел ни малейшего шанса связаться с Геней. Тем не менее, пока было время, следовало действовать как можно скорее, ведь когда девушка выедет в Германию, он утратит ее навсегда. Довнар начал мерить камеру энергичными шагами, так что, сам того не желая, погасил свечку.
— Минуточку! Так ведь имеется еще пан Климович, жених оперной дивы! — стукнул он себя ладонью по лбу.
Молодой джентльмен должен был обладать достаточным влиянием, раз устроил примадонне опеку военного врача, обычно занимающегося здоровьем царских офицеров. Может быть, это удастся как-то использовать? Климович предложил свои услуги и готовность как-то отблагодарить за спасение невесты.
— Дорогой мой пан Триста Второй, — Данил упал перед автоматом на колени. — Установите мне связь с Климовичем. Даже не знаю, чем этот мил'сдарь занимается, даже не знаю, как его зовут. Но мне нужно ему кое-что передать. И как можно быстрее.
Красными глазищами автомат поглядел на умоляющего инженера. Жестяная физиономия механического жандарма не выражала каких-либо чувств, зато во взгляде можно было заметить теплое сияние. Кем был он при жизни, прежде чем его мозгом воспользовались для управления машиной? Наверняка, человеком нехорошим, но, тем не менее, с добрым сердцем.
— Ну конечно же, мой брат в железе, — ответил автомат. — Мы найдем тебе этого Климовича, причем, быстрее, чем ты ожидаешь. Молись свету, чтобы обильно смазывал наши души и не скупился на пар в поршнях. Надейся на лучшее!
Он взял ладонь Данила и вложил в нее четки из гаек, сам же начал выстукивать пальцем по своему лбу.
Варшава, 15 (27) ноября 1871 г., полдень
Сделав глубокий вздох, Генриетта уселась в кровати. Колющая боль тут же пронзила бок, отозвалось и напухшее горло. В больничной палате не было зеркала, но пруссачка готова была поспорить, что выглядит будто висельник, которого только-только вынули из петли. Это даже хорошо, что ни князь Кусов, ни инженер Довнар не могут увидеть ее в таком состоянии. Девушка инстинктивно поправила доходящую до самых стоп ночную рубашку, после чего, стискивая зубы, выпрямилась и сделала несколько шагов к окну. Перед зданием как раз остановился крытый экипаж, говоря точнее — карета. Генриетта не обратила на нее особого внимания, она глядела на прохаживающихся по плацу охранников и группку казаков, что занимались лошадями.
Ее посадили под ключ на территории каких-то казарм, что доводило воительницу до белого каления. Чтобы хоть немного успокоиться, она прошла в другой конец помещения. Доктор, правда, запретил ей двигаться, но, похоже, забыл, что имеет дело с солдатом, а не изнеженной дамочкой. Ничто не было способно надолго удержать Генриетту в постели. Ну… разве что какой-то привлекательный молодой джентльмен…
Генриетта погрузила лицо в букете цветов, стоящем в огромной плетеной корзине. Прелестный подарок от полковника Кусова, к которому офицер присовокупил изящную бонбоньерку с конфетами и записочку с фрагментом любовного стихотворения Гёте. А интересно, каким образом Александр узнал, где ее содержат? Ох, как жаль, что он не мог прийти лично. Зато подарок был милым и романтичным — цветы и стихи.
Неожиданно в двери палаты кто-то постучал и, не ожидая приглашения, энергично их распахнул. Генриетта даже не успела выпрямиться: сейчас она стояла прозрачной сорочке, согнувшись наполовину и выпячивая попку в сторону гостя. Шипя от боли, она попыталась развернуться к чужаку как можно быстрее.
А в палату как раз втискивалась красивая женщина в кринолине, с собой она тащила приличных размеров корзину; с тяжким вздохом поставила ее на полу и, протягивая руку в знак приветствия, подошла к изумленной Генриетте. Пруссачка узнала нежданную гостью, и тут ее совершенно покинул дар речи. Врач и охранники на входе явно давали понять, что Геня находится в полной изоляции, что она не может ни с кем общаться. Тогда, каким же чудом сюда попала панна Бронислава Довяковская, примадонна Варшавской Оперы?
— Ужасно рада вновь тебя видеть, моя милая, — Довяковская пожала ладони воительницы, а потом расцеловала в обе щеки. — Я так рада, что тебе уже лучше. Доктор Винингер утверждал, будто бы ты не поднимешься с кровати как минимум неделю, а тут такая неожиданность! Давай будем на «ты», дорогая, хорошо? Помню, что вместе с инженером Довнаром ты спасла мне жизнь, и мне ужасно приятно, что хоть таким образом могу тебя отблагодарить. Пан инженер обратился к нам с просьбой, чтобы от его имени передать тебе, Генечка, несколько подарков и позаботиться о своем удобстве.