Аптекарша
Шрифт:
— Ехать-то туда уже поздно, — сказал Павел. — В больнице известно какая жизнь: в пять ужин, в восемь отбой, зато в шесть утра подъем. Но можно ведь позвонить в отделение.
Я не хотела.
Мы вместе выпили кофе.
— А на кого ты оставил детей?
— Соседка с ними сидит, читает им «Хайди», — ответил он, и я ощутила легкий укол тревоги.
— И что, симпатичная соседка? — спросила я, попытавшись изобразить иронию.
Павел только усмехнулся.
И все-таки он обо мне беспокоится, правда, у него, многодетного отца-одиночки, времени совсем нет, так что скоро ему опять
На следующий день я поняла, что в силах навестить Левина. Его поместили в палату на двоих. Первым делом мне бросился в глаза его очень странный профиль, поразительно напоминающий муравьеда. Нос и рот, практически сшитые вместе, были перевязаны, все это донельзя распухло и цвет имело фиолетово-синюшный. Говорить он не мог, пил только через трубочку.
— Ну, как ты? — задала я вполне бессмысленный вопрос.
Он только в отчаянии закатил глаза к небу.
— Что ж, надо стиснуть зубы и терпеть, — сказала я, прекрасно осознавая, что, с учетом нанесенных увечий, совет этот звучит довольно подло.
Рассказать ему, что потом натворил Дитер? Левин дал понять, что и так знает. На клочке бумаги он написал, что к нему в больницу приходил полицейский, хотел его допросить, но понял, что Левин пока не способен давать показания. Но все-таки рассказал Левину, что Дитер с тяжелым ранением лежит в реанимации, в этой же больнице.
— Он выкарабкается? — спросила я.
Левин пожал плечами.
Я показала ему синяки на шее, Левин кивнул: он в курсе. Мы с ним товарищи по несчастью. Ни о разводе, ни об отцовстве речи не было.
— Что тебе принести? Книги, сок, детское питание? — спросила я.
Левин написал: «Путеводители, комиксы, питье, только не кислое, можно банановый сок».
Я пообещала в следующий раз принести.
Потом подалась к реанимации. Дежурная медсестра о прогнозах предпочла не распространяться, а лишь уведомила меня, что посещение больных сразу после операции у них запрещено.
Только я пришла домой, позвонил Павел.
— Что лучше — нам к тебе зайти или ты к нам забежишь? — спросил он.
Вообще-то детям у меня нравится, дома всегда есть в запасе молоко и какао, а в это время года еще и горы рождественского печенья.
Леночка и ее братец Коля не без отцовской помощи соорудили у меня в саду снеговика, вокруг которого теперь опасливо расхаживал Тамерлан.
— А у тебя санки есть? — поинтересовался Коля.
Санки у меня нашлись, но вот горки не было.
Это навело Павла на мысль выехать с детьми на пару дней в горы.
— Поедешь с нами? — спросил он вдруг.
Я бы с удовольствием, но изнурительные автопробеги к альпийским красотам, в Австрию или Швейцарию, нет, это не для меня.
— От тебя никто этого и не требует, — сказал Павел. — Я не горнолыжный ас, меня вполне устроит катание на санках с гор, а это доступно и у нас в Оденвальде. И ребятам после кори хорошо побыть на воздухе.
Раз так, мы решили не тянуть, ведь школьные каникулы скоро заканчивались.
Павел
Потом мы пустились в путь по отлогим полям, перелезая через изгороди загонов, позволяя детям взбираться на охотничьи вышки и качаться на покосившихся стволах, по-братски разделив в замшелой охотничьей хижине запас мармеладных мишек. Павел объяснял сыну (зевавшему от этих объяснений), как по мху и лишайникам на коре деревьев определять север и юг, показывал прихваченный из дома иллюстрированный каталог местных видов певчих птиц, с тем же, что и дети, азартом крушил каблуками хрупкий лед на замерзших лужах. Довольно долго нас преследовала любопытная сойка.
Оглядываясь, я не без удовольствия созерцала наши прихотливо переплетающиеся следы: любой следопыт определил бы их как следы небольшой семьи, дружной и веселой.
В конце нашего довольно длинного пешего перехода ленивцы-дети потребовали, чтобы мы везли их на санках. Потом мы все сидели в теплом ресторанчике и играли в игру под названием «Я вижу, а ты не видишь».
— Теперь решайте, — сказал Павел детям, — кто ночует в моей комнате, а кто с Эллой?
Ну конечно, так я и думала.
Дети посматривали в мою сторону и застенчиво молчали. Потом Лена заявила:
— Я хочу к папе.
Коля в свои шесть лет был уже слишком вежлив, чтобы просто так отклонить мое общество. Поэтому он сказал:
— Пусть лучше взрослые спят в одной комнате, а дети — в другой.
Мы с Павлом переглянулись. И я кивнула — боюсь, что слишком поспешно.
В ту ночь мы хотя и спали в одной комнате, но не спали друг с другом. Сперва, как любящая супружеская чета, мы долго беседовали, потом Павел погасил свет. Среди ночи я вдруг почувствовала, что кто-то лезет ко мне в постель. Это была Лена. Я включила ночник и увидела, что Коля притулился рядом с отцом.
Левину я попросила передать, что на несколько дней уеду. Пусть он на меня обидится, но я предпочла заботиться о своем еще не рожденном ребенке. И правда, эти три дня на свежем зимнем воздухе, длинные пешие прогулки и послеобеденный сон пошли мне на пользу.
Зато вечером после первого же рабочего дня, когда я снова сидела у койки Левина, он уже смог кое-как прогнусавить мне свои упреки. Он даже не спросил, где я была, только жаловался на свое горькое беззубое существование. Через два дня он уже будет дома, но потом ему предстоят мучения у протезистов.