Араб с острова Банда
Шрифт:
Засунув кинжалы в плечевые ножны и сбросив трупы в румпельную шахту, чтобы не мешали, я подобрал с палубы два палаша, и встал у румпеля, напевая песенку:
— Карусель, карусель, начинает рассказ. Это сказки песни и веселье! Карусель, карусель, это радость для нас. Прокатись на нашей карусели.
— Какого хрена ты делаешь?! — по-китайски крикнул тот, кто поднялся первым. — И где пушкари?
— Попрыгали за борт, — сказал я из темноты.
— Какого фуя?! — Гневно спросил начальник.
Это прозвучало так по-русски, что я рассмеялся и шагнул ему навстречу, начиная карусель.
Его голова скатилась на палубу, а тело мягко осело, заваливаясь назад. Левый палаш вошёл остриём в шею и с движением локтя вовнутрь провернулся, выскальзывая. Ноги мои переступили влево и следующий удар правого палаша пришёлся на третьего китайца, как раз высунувшего свою голову вперёд из-за второго. Он ещё ничего не понимал, а уже падал вниз по трапу на четвёртого с разбитой головой.
Другая группа, поднявшаяся по левому трапу остановилась от того, что передний китаец, увидев мой танец дервиша, попятился назад. И тут я почувствовал, как палуба уходит из-под моих ног. Я запоздало услышал удар и полетел за борт.
Однако упал я не в воду, а на носовую палубу третьей джонки, на которой, как я уже говорил раньше, бушприта не было.
Я хорошо саданулся о пушку плечом, но палаши держал крепко и не выронил. Я не боялся кого-либо поранить, а, наоборот, хотел этого, поэтому, продолжая вращаться, я покатился по палубе, опираясь на палаши и кулаки и подрезая чьи-то ноги. Раздались стоны и крики.
Мне было легче. На моей стороне была неожиданность и неразбериха на борту. Я прошёлся по палубе, как газонокосилка. Сначала по левому борту, потом по правому.
— Карусель, карусель… Прокатись на нашей карусели! — Выдохнул я и огляделся.
С кормы на меня смотрели пушкари, но увидев мой взгляд, бросили свои палаши и вытянули руки вперёд, показывая их мне. Я показал за борт, они послушно спрыгнули. Не раздумывая.
Я посмотрел на раздавленную джонку. Она дымилась. Из-под палубы струились тонкие струйки дыма и слышались крики о помощи на португальском и испанском языках. На той джонке, где находился я, с вёсельной палубы так же слышались крики на знакомых языках.
Я выбил клин, поднял решётчатый люк и увидел крутой трап, уходивший в темноту.
— Я португалец. Я напал на этот корабль. Мне нужна ваша помощь. Я хочу освободить вас. Там есть синцы?
— Есть, есть, господин! — Закричало несколько голосов, а потом послышались сдавленные стоны.
— Уже нет, господин!
Я спустился вниз и не увидел, а почувствовал плотную массу народа.
— Вы прикованы или привязаны?
— Привязаны, господин!
— Вот вам палаш!
Я протянул оружие в темноту рукоятью вперёд и почувствовав, как его вырвали у меня, поднялся на палубу. Через некоторое время из люка стали появляться люди. Когда их собралось уже с десяток, я крикнул:
— На той джонке такие же, как и вы, но там много синцев. Возьмите оружие и освободите их. Но торопитесь, там возможен пожар.
Мои слова прозвучали, как удары хлыста. Люди стали хватать оружие, разбросанное по палубе и перелазить через борт. К тому времени джонки стояли бортами рядом и первая уже выровнялась. Я, кстати, попытался увидеть свою каракку, но её и след простыл в темноте. Как и просили, подумал я.
На палубе стояла почти кромешная темнота. Горел только маленький светильник на входе в каюты кормовой настройки и баковый фонарь, который, почему-то, не разбился. Луна куда-то делась.
Я пошарил по баку, нашёл ещё три фонаря, висевших на файр-мачтах и зажёг их. Потом прошёл на корму и зажёг находившиеся там пять фонарей. Открывшаяся картина впечатлила даже меня, не особо впечатлительного. Я прошёлся по палубе. Сорок восемь тел. Раненых не было.
— Фу, Пётр Иваныч! Да вы мясник, однако, — пробормотал я.
В той жизни мне не приходилось включать «карусель» на долго. Максимум, что я тогда видел, два, три трупа за раз. Я вздохнул.
— «Не я такой, жизнь такая», — подумал я. — «Жись — только держись! Если бы не я, то они покромсали бы меня на тысячу маленьких Петручо».
— Эй, порту! Мы закончили! — Послышалось с того борта. — Где твои люди?!
Я подошёл к левому борту и посмотрел на кричавшего.
Это был худой, грязный и одетый в какое-то тряпьё грек.
— Один я! — Крикнул я. — Потушили пожар?
— Так точно!
— Убитых раздеть, тела за борт. Палубу скатить водой. Пленные есть?
— Нет!
— Жаль. Моряки среди вас есть?
— Почти все моряки, дон…
— Дон Педро Антониу Диаш.
— Ха! — Крикнул кто-то из толпы. — Я у вашего батюшки ходил штурманом.
— Я матросом! И я! И я! — Послышались голоса.
— Вот и хорошо. Значит порядок знаете. Растащить корабли. Заменить поломанные вёсла. Встать на якорь бортами на противника. Открыть огонь на поражение по готовности. Канониры есть?
— Есть!
— К орудиям!
— Штурман!
— Рауль, дон Педро!
— Примите командование на том борту, Рауль. На первый-второй рассчитайсь!
— Это как?
— Разделиться пополам. Половину на это судно.
Мы стояли метрах в трёхстах от сторожившего нас в выходе из бухты судёнышка. На нём малый пожар потушили и пялились в темноту, пытаясь понять, что творится у нас. По сути, думал я, они могли видеть только странный манёвр переднего судна и навал на него второго. Шум, крики и возня могли образоваться и по естественным причинам.
— Пушкари! Отбой огонь! Берём в плен, синцев! И тихо всем! Говорить только по-сински.
Джонки, тем временем, отжали и растащили, трупы раздели и проколов брюшину, смайнали за борт. Пошла приборка.