Арабо-израильские войны. 1956,1967. Дневник Синайской компании. Танки Таммуза
Шрифт:
Когда полковник Альберт и Биро изучали сирийские позиции с Гиват-Хаем, дивизии Цахала на Синае уже достигли Суэцкого канала, а в ООН отправилась заливавшаяся слезами делегация Египта с тем, чтобы сообщить о готовности своего правительства заключить соглашение о прекращении огня. Сектор Газа тоже находился в руках израильтян. Восточный сектор Иерусалима, горы Иудеи и Самарии и долину Иордана пехота и танки отбили у Арабского легиона [119] , бежавшего через реку Иордан, что сделало правительство Иордании вполне миролюбивым и также готовым к заключению соглашения о перемирии. Если боевые действия завершатся сейчас, Сирия как участник союза арабских стран автоматически выйдет из войны, при этом ее территория и армия
119
В указанное время сухопутные войска Иордании уже назывались «Иорданская армия». Автор в данном случае использует название времен войны 1948–1949 гг. — Прим. ред.
Оборона противника в горах Иудеи и Самарии и в долине Иордана пала менее чем за два с половиной дня — война здесь началась в полдень понедельника и окончилась до полуночи среды. На этом фронте сражались бригады парашютистов и танкистов. Бригада «Харель» под командованием полковника Ури Бен-Ари решила исход битвы за Иерусалим, менее чем за двенадцать часов заняв позиции на дороге Иерусалим — Рамалла [Рамаллах] и на Тель-эль-Фуль, и оттуда быстрым маршем выдвинулась на Иерихон. Механизированная бригада полковника Мойше взяла Дженин, разгромив в одном из жесточайших сражений Шестидневной войны батальоны иорданских танков «Паттон», Механизированная бригада полковника Ури овладела городом Наблус. Захват гор Иудеи и Самарии и долины Иордана не подпадал под определение «войны за выживание», как война с Египтом. В некотором смысле сражение за Старый город и Храмовую гору служило продолжением Войны за независимость, происходившей девятнадцать лет назад. Взятие Библейских мест, осуществляемое в первый раз за две тысячи лет, стало призывом боевой трубы в исторической кампании возвращения Земли Отцов. Словно бы некий мессия вновь отдавал в руки воинов Израиля Стену плача (Западную стену) и Храмовую гору.
Овладение Старым городом, и в особенности Западной стеной опьянило евреев, сжав в едином мгновении всю тысячелетнюю историю скитаний народа-изгнанника, обретшего свой дом и очаг предков. Израильтяне словно бы сбросили груз этих долгих веков, обретая для себя вновь Стену плача, Храмовую гору и Старый город.
Но на севере, у подножия Голанских высот, радость смешивалась с дурными предчувствиями. ЦАХАЛу еще не случалось разгромить Сирийскую армию. в войне — факт, о которым Сирия не уставала напоминать и который давал Дамаску иллюзию собственной непобедимости. Если в этом, уже третьем военном столкновении, имевшем место с момента образования государства Израиль, не одержать над сирийцами убедительную победу, пограничные поселения у подножия Голанских высот ожидает будущее, полное опасностей и страданий. Народ мог сколько угодно ликовать по поводу обретения Стены плача и Храмовой горы, гордиться историческим значением итогов войны, однако проблемы реального физического выживания граждан Израиля на севере так и оставались неразрешенными. Оттягивание начала кампании против Сирии объяснялось соображениями международной политики и особенно сложными отношениями между Израилем и Советским Союзом, который с недавних пор стал защитником и покровителем Сирийского правительства. Советский Союз угрожал разорвать с Израилем дипломатические отношения.
— Надо терпеливо ждать, — обратился подполковник Биро к своим людям в штабе батальона, куда он вернулся после поездки на Гиват-Хаем. — Если мы выступим на Сирию, вы узнаете об этом первыми, не беспокойтесь.
Люди в его батальоне считали минуты — война вот-вот должна была кончиться. Их мобилизовали последними, и теперь все беспокоились, что им не удастся сыграть в Шестидневной войне заметную роль.
Биро родился 4 декабря 1927 г. в городе Арад в Румынии, в южной части Трансильвании. Когда разразилась Вторая мировая война, Трансильванию аннексировала Венгрия, и семью Биро отправили в Освенцим (Аушвитц).
Однажды Биро вернулся после работы в барак. Шел снег, голодные заключенные нетерпеливо ждали ужина. Старшим барака был немецкий коммунист. Он раздавал еду — густую мутную бурду, разливая ее по мискам узников. Пища распределялась по номерам, каждый день начиная с другого, так как последним в очереди доставалась более густая похлебка с гущей. Биро, находившийся почти в самом начале очереди, ждал, когда назовут его номер. Но когда подошла его очередь, старший взял Биро за плечо и оттолкнул.
— Ты подожди, — бросил он Биро. Парень пришел в ужас. Он видел, как пустеет котел, и испытывал неописуемые муки голода. Но страх пересиливал даже голод, и он думал не о том, почему его лишили ужина, а о том, что с ним случится. Правда ли, как говорили сидевшие в лагере цыгане, что в Освенциме есть помещения для уничтожения газом больших масс людей? Когда Биро прибыл в Освенцим, он весил шестьдесят килограммов, теперь же — около сорока. Он замечал, что особенно сильно исхудавших куда-то отправляют. Но куда? Он дрожал от страха. — Ты, — позвал старший, — иди сюда! — Биро приблизился на подгибавшихся ногах. Очередь подходила к концу. Котел почти опустел. Биро не сразу сообразил что кто-то взял у него миску. Наконец он увидел, что старший скребет половником по дну котла, собирая гущу. Он налил полный половник, затем второй. В миске Биро оказалась самая лучшая еда из того, что доставалась ему за долгое-долгое время. — Ты наверное забыл, мальчик. Но сегодня 4 декабря. Тебе исполнилось семнадцать, — сказал старший барака. — Я надеюсь, будущий день рождения ты проведешь на свободе, дома, в кругу семьи.
Биро очень хорошо запомнил свой семнадцатый день рождения. Он не забыл немца, старшего барака, как не забыл и кузнеца из Кельна.
Биро работал на большом химическом производстве недалеко от лагеря, как и тысячи узников Освенцима. Биро, который учился слесарному делу в Венгрии, стал подмастерьем у немецкого кузнеца из Кельна, работа которого заключалась в изготовлении и ремонте инструментов. Биро называл его «господин мастер». Как весь немецкий персонал на заводе, кузнец ел в восемь утра и в час дня. Рабочим из лагеря еды не полагалось, и немцам строго-настрого запрещали что-либо им давать. Биро сидел на лавке и смотрел, как кузнец ест на рабочем месте. Мастер приоткрывал ящик стола и, ругая пекаря за сожженный хлеб, срезал с него толстые куски, которые падали в ящик. Затем он чистил яблоко, бросая толстую спираль в тот же ящик. Иногда он даже, будто случайно, ронял туда кусочки мяса. Закончив есть, он ногой закрывал ящик, потягивался и говорил:
— Алекс, я пойду разомнусь, а ты прибери тут и вычисти ящики.
Но то были исключения из правил. Биро постоянно волновался из-за потери веса. Каждый вечер заключенные отправлялись под душ, голые и замерзшие, и немцы отбирали часть из них — тех, кому предстояло принять смерть в Биркенау. Биро очень боялся, но никогда не впадал в малодушие или апатию, он хотел жить, и его страх перед смертью давал ему силы работать до последнего. «Если я перестану работать, меня сожгут», — все время повторял он себе.
В 05.30 узники выходили на утреннее построение, с которого тройками шли на работы. Некая инстинктивная, сверхъестественная сила заставляла Биро слезать с нар, натягивать лохмотья и, собирая всю волю в кулак, идти строиться. Они шли на работу под звуки оркестра. Порой Биро и теперь еще слышит его.
Однажды утром ему не сразу удалось подняться на ноги. Он пришел на «Аппельплятц», собрав последние капли сил. Старшим секции был огромный сильный немец-уголовник, носивший на робе зеленый треугольник. Ему не понравилась нетвердая походка Биро, и он ударил парня по лицу. Очнулся Биро в больнице.
В Аушвитце создавалась атмосфера иллюзий: «Переживем сегодняшний день, может, завтра станет лучше». Биро надеялся, что придет момент, и он выйдет из Освенцима. Но каждый день он видел узников, бросавшихся на колючую проволоку, по которой шел электрический ток.
Порой наиболее оптимистически настроенные заключенные делились друг с другом мечтами о том, что они будут есть, когда выйдут на свободу. Такие разговоры являлись источником надежд и споров и служили развлечением. Биро оставался последователен: