Арахно. В коконе смерти
Шрифт:
Трубка крякнула и помолчала. Потом сказала:
– М-да… Ты не расстраивайся, не ты один на этой почве свихнулся. Меня вот тоже вчера, пока от тебя ехал, распирало планов громадье. Причем, заметь, на прозе жизни я, как и ты, не зацикливался. Слоган какой-то придумал стихотворный, трехстраничное либретто к рок-опере, полусонет. Полу-потому что из семи строчек всего. Это все, разумеется, забылось, помню только, как песню про «ауриков» хотел переиначить.
– Про кого?! – удивился Толик, а про себя подумал: «Странно, что он в таком состоянии вообще добрался».
– Про ауриков, – послушно повторил
И запел:
– А у реки, а у реки, а у реки,Не зная брода, пасутся пауки.А на другом, а на другом на берегуГуляют самки, по вымечко в снегу.Коротко передохнул, набирая воздух, и закончил пронзительным припевом на иной мотив:
Ка-акбы им, сердешным,К са-амкам пе-ербраться,Что-об с тоской кро-омешнойНежно ра-аспрощаться?– Ясное дело – как, – не стал дослушивать Толик. – Пусть по льду перебираются. Раз уж на том берегу снега по вымя.
– Да? – огорчился Борис. – А до меня что-то не доперло… Ну ладно, а как насчет прозы жизни? Написал что-нибудь?
– Конечно.
– Врешь! – безошибочно определил Боря.
– Да нет же! – возразил Толик и левой, свободной от трубки рукой быстро набрал на клавиатуре: «Что-нибудь».
– Тогда процитируй отрывочек!
– Ну-у…
– Не нуди! – Борис вздохнул, подавляя раздражение. – И кончай раскисать! Подумаешь, по головке разок не погладили липкой лохматой рукой! Для тебя что главней – Барракудову понравиться или мировую литературу двигать? А что дороже – деньги или?..
– Нет. Деньги для меня дешевле. Да и про Ба… то есть, Щукина я неделю как не вспоминал.
– А чего тогда?
– Не знаю… Не пишется что-то.
– А ты отвлекись. Не пялься по часу на белый экран. Это глупо и бесполезно. Лучше спецлитературу полистай, энциклопедии там, учебники по теме. Я сам, заметь, «Зоологию» за 8-й класс буквально изнасиловал на предмет паукообразных. И процесс пойдет! Там идейка проклюнется, там каламбурчик… Паучок-мозговичок. И так, слово за слово, извилинка за извилинку – и оно пойдет, пойдет, как миленькое. Тока-таки! Смекаешь?
– Угу.
Это «тока-таки», собственно, и положило начало Борисовой коллекция опечаток. Вообще-то, его первый роман назывался «Ток атаки», но художник, оформлявший обложку, промахнулся и не там поставил пробел. Или решил, что два слова одинаковой длины смотрятся лучше, чем короткое и длинное, симметричнее. Ему, эстету, виднее. Сам же Борис узрел в забавной опечатке скрытую кару своего иудейского Бога. «И поделом мне! – самоуничижался он в присутствии Толика. – Совсем я его забыл, поручик, не поминаю уже ни всуе, ни в горе, ни в радости. Тут кто хочешь от такого не внимания в обиду кинется… Но сделать из классного, можно сказать, кассового названия боевика еврейскую присказку! Э-эх…»
– Ну тогда давай. А я еще через полчасика звякну, проверю, как успехи. И не забывай, чему я тебя учил.
– Да ты меня чему только… – успел сказать Толик прежде чем заметил, что отвечает сам себе. Борис отключился.
Между тем недосказанная фраза была справедлива на все сто. Толик прекрасно отдавал себе отчет в том, что почти всем своим достижениям на литературном поприще он обязан старшему товарищу. Именно от него Толик Галушкин впервые услышал волшебные слова: «роялти», «доптираж», «гранки». Именно, благодаря ему, увидела свет первая публикации Анатолия Голицына.
– Ну какая, к черту, кибер-оболочка? Какой, прости Господи, «Драйвер заката»? – возмущался Борис, потрясая в воздухе «завернутой» в трех подряд редакциях рукописью. – Ты что же думаешь, если у них в названии «наука» присутствует или там «техника», то и люди в редакционных кабинетах должны сидеть сплошь научно продвинутые и технически подкованные? А вот фигушки! Ты не задумывался, почему в этих журналах так любят рассказы о динозаврах? Нет? Да потому что сами такие же! Мастодонты на страже литературы, пережившие потоп, распад Союза и август 98-го. А ты им – про виртуальную реальность, про геном Ньютона… Для них же принтер лазерный – уже фантастика. Оттого и к распечаткам качественным относятся с недоверием. Вот ты попробуй, ради эксперимента, через два интервала распечатывать, четырнадцатым шрифтом. У меня, кстати, эмулятор печатной машинки есть, если хочешь – пользуйся!
Первый опубликованный рассказ Анатолия был напечатан шрифтом «typewriten», четырнадцатым кеглем через два интервала. Он назывался «Перо археоптерикса». Некоторые страницы Толик сознательно запачкал специально приобретенной в отделе канцтоваров черной копиркой.
Не исключено, что все эти ухищрения оказались в конечном итоге несущественными и избыточными и не сыграли заметной роли в процессе продвижения рукописи к читателю. Однако… кто его знает?
В любом случае, собственные инициалы в оглавлении журнала А.В. Голицын читал на древнеримский манер. Получалось пафосно: ave, Голицын! В смысле, так держать!
Как же, попробуй, удержи, вздохнул Толик. Обидно: при таком многообещающем старте-столь плачевный финал!
Или еще не финал?
Разумеется, нет! Даже не одна восьмая. Главное, как сказал Боря, отвлечься.
Он перестал разглядывать «Что-нибудь» на мониторе и подошел к окну.
За окном белело. В ночь на второе апреля природа с небольшим опозданием разродилась шуткой: выпал снег. И лежал себе, не таял второй день, несмотря на заискивающие улыбки погодных комментаторов. Термометр за окном показывал плюс двадцать, при этом врал больше, чем показывал, но Анатолий не верил: на солнце нехитрый приборчик всегда вел себя скорее как светодиод.
Дневные, похожие на зябликов, прохожие оставили дома дождевики и зонтики и по новой извлекли из шифоньеров вязаные шапочки с шарфами.
От соседнего дома отъехала новенькая красная «ауди». Судя по скорости, водитель никуда не спешил и жалел о преждевременно снятой «шипастой» резине.
Площадку во дворе размесили с утра пораньше футболисты-прогульщики с четырьмя классами образования, но в просвет между соседними домами виднелся заснеженный пустырь. Белый, манящий.
Документ на экране монитора тоже был белым, но не манил.