Арахно. В коконе смерти
Шрифт:
– И главное, условие задачи выполнил на все сто! Я ведь в основном для мужиков пишу, так?
– Так.
Что да, то да. Если Анатолий в глубине души всегда считал, что пишет для девочек-тех самых почитательниц из глубинки, то поклонниками Валерия были скорее мужчины неопределенного возраста. С одной стороны, они должны, как минимум, уже уметь читать, с другой, сразу после знакомства с азбукой, закончить свое образование. Иначе им было бы тяжело воспринимать такие высказывания, как «Кабинка телепорта была вот уже третий час кем-то занята» или « Воздух пах как после дегидратации».
– Ну вот, а путь к сердцу мужчины лежит через что?
– Тебе официальную версию? – улыбнулся Толик. Тем временем неугомонная рука Звездобола все-таки нащупала в его кармане нечто материальное. Сложенный вчетверо носовой платок. Валерка вытащил платок, задумчиво осмотрел и, быстро приложив к носу Анатолия, скомандовал:
– Сморкайся!
Толик фыркнул.
– Правильно, через желудок! – подтвердил Валерка, механически складывая платок и убирая обратно в карман. – Вот и я решил не оригинальничать, а пойти по протоптанному пути. Сперва написал короткое вступление на тему: «Люди, не бойтесь пауков! Любите их, они же вкусные!» Потом придумал сорок восемь рецептов готовых блюд из пауков. Там есть и прикольные, например «Каракурт по-каракумски». «Возьмите двух самцов каракурта среднего размера, посадите в след от верблюжьего копыта и залейте водой…»
– Ты что же, предлагаешь этих пауков… есть? – уточнил Толик, заворожено наблюдая, как правая рука Звездобола тянется к пуговице на его джинсах, и ощущая при этом такую внутреннюю собранность, как будто это не рука вовсе, а, скажем, самка каракурта, только что побывавшая под копытом верблюда среднего размера, но уцелевшая… на горе окружающим.
– Ну да! А что? Ты вот, например, макароны любишь?
– М-м… Макароны! – скривился Толик и повернулся к собеседнику боком, так что самка-рука, не добравшись до сокровенного, разочарованно впилась в отворот рукава.
– Ну пельмени!
– Пельмени люблю.
– Вот! А ты их не боишься?
– Пельмени? Вообще-то, нет.
– Ну вот! На это и был расчет! Мы не боимся того, что едим. Нет, то что не боимся – любим. А Щукин говорит: «Нам не подходит»! – возмущался Валерий, имея при этом выражение лица побитой собаки, которая из лучших побуждений положила в хозяйский тапочек задушенную крысу, но осталась непонятой. – Ну не сволочь?
Толик изобразил замысловатое движение плечами, очень энергичное, но не выражающее ровным счетом ничего. Как сказал бы Борис: «Никогда не критикуй курицу, несущую золотые что, поручик?» Тем более на пороге ее кабинета.
– Ну теперь-то проблем не возникнет! – Валерка обмахнул лицо Анатолия веером распечаток. – Я все переделал. Пауков заменил дождевыми червями, а в конце приписал: «Люди, не обижайте пауков! Все равно они несъедобные!» С червяками, кстати, даже лучше получилось. Вот, читай. «Возьмите пару дождевых червей средней длины и посредством ланцета сделайте из них две пары более скромных размеров…» Нормально? Короче, я не отчаиваюсь!
– Это как раз неудивительно, – борясь с подступающим смехом, заметил Толик. – Странно, что ты вообще знаешь это слово.
– Какое?
– Отчаиваться.
– Как ты сказал? Погоди, запишу, – Звездобол полез в собственный карман, по-видимому, за записной книжкой, но вместо нее почему-то вытащил пейджер. – О! Прикинь, завтра одиннадцать обещают!
– Плюс или минус?
– Плюс! Ну вот и лето! Извини, мне пора! Щукин, наверное, уже извелся. Все, хоп! Увидимся!
Бодренько хлопнула дверь кабинета.
Насколько легче, оказывается, воспринимать собственные невзгоды в компании тех, кому повезло еще меньше, подумал Анатолий. Мысль показалась ему достаточно афористичной, и он рассеянно оглядел стены коридора в поисках авторучки и пачки листов «Для заметок». И, к своему удивлению, не обнаружил.
Глава седьмая. Антон
Вжик-вжик.
Ничего интересного.
Вжик-вжик.
Ничего интересного.
Вжик-вжик.
Ого! Интересного тут, конечно, мало, но хорошо, что он заметил этот выдающийся скос справа по курсу до того, как приложился об него лбом.
Вжик-вжик-вжик.
Он менял руку периодически, но за шесть с лишним часов поисков оба предплечья окаменели, уставшие пальцы гнулись с трудом, и лампочка в фонарике загоралась на чуть-чуть и тут же гасла, так что жидким лучиком с трудом удавалось осветить носки собственных сапог. Скоро его сил не хватит, чтобы заставить покраснеть нить накаливания.
Вжик-вжик.
И все-таки он не уставал нахваливать себя за то, что выбрал именно эту модель фонарика. С рычажком на рукоятке, похожим на ручной тормоз на руле велосипеда – для механической подпитки. Любые батарейки рано или поздно садятся, а энергия мышц… энергия мышц тоже порой иссякает, но не раньше, чем сядет основная батарейка-где-то в груди, слева.
Вжик-вж…
Ой, нет! А вот этого он предпочел бы не видеть. Лучше бы шел, как лунатик, щупая воздух перед собой и не замечая ничего по сторонам. Антон склонился обессилено, упер руки в колени и глубоко вздохнул. Вжикнул еще разок – влево и вверх, безо всякого желания, и состроил унылую мину. Нет, ему не показалось.
Антон стоял на развилке. Снова. Наверное, на тридцатой развилке за истекшие четверть суток. Сперва была раз-вилка, потом два-вилка, а вот эта, пожалуй, будет уже тридцатой. Ровный счет, наверное, пора остановиться. Да, пусть эта вилка станет на сегодня последней. Так и быть, он честно исследует оба пути, пройдет по ним либо до упора, либо до следующего перекрестка, сделает отметку в схемe, которая давно уже больше похожа на роспись олигофрена, чем на карту подземного лабиринта, и вернется назад. К ложу из грязных скомканных спальников, поделенной на двоих пред-пред-пред-последней банке тушенки и жене, которая никогда не упрекнет его вслух.
Возвращаться всегда легче, чем идти вперед, и гораздо быстрее по времени. Потому что когда занимаешься первопрохождением, неизбежно приходится оглядываться по сторонам, рыскать туда-сюда, томиться выбором на каждой развилке, в итоге выбирать неверные пути, ведущие в унылые тупики, и долго пятиться обратно. А когда возвращаешься, никаких лишних движений делать не нужно, знай себе иди по собственным следам, особенно когда у тебя есть такая замечательная путеводная нить. Антон потрогал катушку, притороченную к поясу сзади, пониже рюкзака. В мотке осталось еще прилично, значит, за шесть часов он удалился от Лежбища не больше чем на пять километров. Так что обратный путь получится совсем недолгим. Правда, в конце придется взбираться на обрыв по спутанной веревочной лестнице: Антон поежился.