Арахно. В коконе смерти
Шрифт:
Единственным существенным недостатком Самойлова Анатолий посчитал его привычку перекармливать гостя вафлями и перепаивать чаем-обжигающим, круто заваренным, от которого раскалялись даже подстаканники. Вафли Толик не любил с детства, с тех пор как в четвертом классе его не послали от школы в «Артек», в последний момент заменив дочкой завуча. От горячего же чая он потел и иногда не к месту начинал бурчать животом, сильно смущаясь и перебирая в памяти персонажей жадного до физиологических подробностей Ника Лемешева.
– Однако вернемся к нашим… Господин Гришенко! – воззвал Щукин.
– Я, – поднялся от окна грузный субъект в линялой футболке с нарисованным на груди галстуком.
– Сидите! Это ваша работа? – Василий обвиняюще встряхнул паука на ладони. Лапки-проволочки медно застучали друг об друга.
– Моя, – признался Грищенко. – А в чем дело?
– Во-первых, глаза. Дело даже не в том, что их всего два. Встречаются разновидности пауков с единственной парой глаз, хотя в природе наиболее распространены виды, имеющие от трех до шести пар, чаще всего четыре. Но почему, ответьте мне, пожалуйста, они у вас фасеточные? Я вас спрашиваю, господин Грищенко.
Толстяк снова поднялся, поправил нарисованный галстук и спросил с запинкой: -У… меня?
– Ну не у меня же! – воскликнул Щукин и провел двумя пальцами по дужке очков. – Или вы не наблюдаете принципиальной разницы между пауком и мухой? И наконец, название. Сознайтесь, вы сами придумали такое название?
Грищенко с тоской взглянул за окно, будто бы прикидывая мысленно высоту этажа.
Щукин поднес примотанный к одной из лап паука ценник к лицу и торжественно зачитал:
– «Царь насекомых», игрушка полумягкая! – И немо оглядел присутствующих, как обвинитель, представивший на суд присяжных улику столь неоспоримую, что всякое дополнительное обсуждение сделалось бессмысленным.
Он в сердцах зашвырнул паука в пакет, рухнул на стул и стал, кажется, ниже ростом.
– Если вы чего-то не знаете, – гораздо спокойнее заговорил он, – или сомневаетесь, лучше спросить у специалиста. Хотя бы у меня. При личной встрече или по телефону. В общем, вывод, который я сделал, таков: короткий спецкурс по теме «паукообразные» не повредит ни одному из вас. И нечего перемигиваться! Да, спецкурс. А если понадобится, проведу и зачет. Так что лучше записывайте основные тезисы, если не надеетесь на память.
Буквально его совет восприняла лишь одна девушка из команды художников-дизайнеров, брюнетка с приятной фигурой, но чересчур выдающимся носом. Достала из сумочки блокнот, примостила себе на колени и ссутулилась над ними с занесенным карандашом в руке.
Остальные обменялись задумчивыми взглядами и понадеялись на память.
– А… можно сразу вопрос? – подал реплику с места незнакомый Анатолию мужчина с по-детски округлым лицом и школьной привычкой тянуть руку, задавая вопрос.
– Пожалуйста, господин Усачев.
– Меня всегда интересовало, как зимуют пауки.
– А у реки! – первым отреагировал Боря.
– В скорлупе, – машинально ответил Толик. И, смутившись, добавил: – Из-под ореха.
– В гамаке из паутины! – улыбнувшись, предположил Самойлов.
А Прокопчик и турбореалист П.. .шкин одновременно гаркнули:
– Раком!
Выдвигались и другие версии. Поучаствовала в обсуждении даже всегда молчаливая секретарша Корина. Сказала:
– В горшочных цветках. – Поправилась: – То есть в цветочных горшках. – Махнула рукой: – И так и так хорошо…
Лишь неизменно солидный Семен ответил честно:
– Понятия не имею, где и как они зимуют. По мне – хоть на Проксиме Центавра. Меня больше интересует, как они спариваются.
– Вы удивитесь, – манерно подперла подбородок поэтесса Кукушкина. – Парами!
Короче говоря, каждый из присутствующих постарался, как мог, снять напряжение.
– Спасибо, – расцвел загадочной улыбкой Усачев. – Это все, что мне хотелось узнать.
– Ну, все отшутились? – добродушно осведомился Щукин. – Хорошо. Теперь, если позволите, поговорим серьезно.
Он встал и потянул за нижний край закрепленного на стене рулона, который, развернувшись, оказался большим прямоугольным плакатом и полностью закрыл собой дверцу вожделенного сейфа. Однако разочарованный вздох у Анатолия вызвало не это.
На плакате с красочной и немного пугающей анатомической достоверностью был изображен разрезанный на две примерно равные части паук.
«Вот только лекции по энтомологии нам не хватало!» – с выражением подумал Толик и, вглядевшись в лица соседей, понял, что не оригинален. Особенно выразительной получилась гримаса Клары Кукушкиной. Как и следовало ожидать, при виде распиленных пополам и для наглядности раскрашенных в яркие цвета внутренних органов паука маргинальная поэтесса не сумела скрыть брезгливого отвращения. Зато сидящего рядом Ника увиденное явно взбодрило, он подался вперед и сощурил, насколько хватило век, выпирающие глазищи. Ноздри его затрепетали как крылья ворона, почуявшего расчлененку.
Бесстрастными остались лишь секретарши Щукина. Златовласка, в задумчивости закусившая позолоченный ноготь и глядящая на плакат снизу вверх, выглядела особенно обворожительно.
– Тезис первый и основной. Рекомендую записать заглавными буквами, – объявил Щукин, и длинноносая брюнетка принялась быстро строчить что-то в своем блокноте, опережая оратора. – ПАУКИ – НЕ НАСЕКОМЫЕ! Странно и печально, что не до каждого из вас я сумел донести эту простую мысль во время нашей предыдущей встречи. Впредь постарайтесь быть внимательнее. Мне повторить или на этот раз вы запомнили?
– Да ладно, – в большинстве своем отреагировала публика. – Чего там! Не стоит…
– Тогда давайте-ка вы сами. Да, да, повторите, пожалуйста. Нет, если можно, все вместе и одновременно. Постойте, я скомандую. Три-четыре!
– ПАУКИ – НЕ НАСЕКОМЫЕ!
Звонкий тенор Толика влился в сумбур многоголосого хора, в то время как любопытствующий взгляд его был прикован к Коровину. Неужели повторит вместе со всеми? Как пионер на линейке? Хором? Впрочем, ответа Толик так и не узнал. Нобелевский лауреат, хотя и шевелил тонкими губами, отвернувшись к окну, но, кажется, невпопад, нес какую-то отсебятину, отстраненный и непроницаемый, точно Галилео Галилей на суде инквизиторов. «Вы можете сжечь мои книги, – мнилось Толику в его взгляде. – Можете поставить меня на колени и заставить отречься… Но вам никогда не увидеть, как клево все-таки она вертится!»