Аракчеев: Свидетельства современников
Шрифт:
У Николая Осиповича был верный кучер-татарин, на которого можно было совершенно положиться. А так как по прежней адъютантской привычке он имел всегда у себя карандаш и клочок бумаги, то он поспешил написать на ней несколько слов, предупреждая Аракчеева, чтобы тот принял свои меры (потому что, вероятно, тотчас же будет послан в Грузине флигель-адъютант для расследования этого дела), и, отдавая записку в руки кучеру, сказал: «По приезде в Петербург отнеси и отдай эту записку в руки самому графу Аракчееву и, когда он прочтет, попроси его при тебе же сжечь».
Когда Николай Осипович приехал в Петербург, явился туда флигель-адъютант Балабин [30] , говоря, что при отправлении его для произведения следствия в Грузине ему приказано было увидеться с ним и расспросить о дороге. Из Петербурга в Грузино прямой проселочной дорогой было верст 75, а почтовой на Новгород верст 200. Николай Осипович советовал ему выбрать последнюю <…>
Между тем, когда кучер Кутлубицкого явился к Аракчееву и отдал ему в кабинете, глаз на глаз, отправленную чрез него записку, Аракчеев прочел ее, и слезы показались у него на глазах; и когда кучер повторил просьбу Николая Осиповича, чтобы он эту записку при нем сжег, Аракчеев отвечал: «Скажи своему генералу, что я не сожгу ее, а при тебе съем», — и тотчас же это исполнил.
30
Видимо, ошибка мемуариста: полковник Петр Иванович Балабин получил звание флигель-адъютанта только в 1808 г.; генерал-майор (1813).
Немедленно послан был Аракчеевым адъютант прямым путем в Грузино и с помощию местного исправника успел устроить там дело так, что, несмотря на то что <…> дом строили артиллерийские солдаты, по приезде флигель-адъютанта оказалось, что дом построен был наемными людьми под распоряжением отставного унтер-офицера. <…>
Впоследствии, в царствование императора Александра Павловича, когда граф Аракчеев, будучи
П.П. фон Гёце [31]
Князь А. Н. Голицын и его время
Граф Алексей Андреевич Аракчеев (р. 1769), единственный из временщиков царствования Александра пользовавшийся постоянным его благорасположением и неограниченною доверенностью, был человек самый заурядный. Основою его характера была неумолимая, часто доходившая до жестокости строгость. По свидетельству графа Толя (в его записках, которые издал Бернгарди [32] ), Аракчеев, будучи молодым офицером, уже вырывал у солдат усы за какую-нибудь ошибку в полковом ученье [33] . Он презирал людей вообще, чиновников в особенности, и придавал цену только соблюдению внешности и предписаний. Унизить кого-либо, наделать кому-либо неприятностей было для него наслаждением. Но если кто из подчиненных показывал, что его не боится, того он оставлял в покое. Аракчеев не мог внушать к себе приязни. Старый генерал Бухмейер [34] считался якобы другом его молодости, но и тому жестоко доставалось от него в случае неисправности.
31
Фон Гёце (Гётце) Петр Петрович (Петр Отто; 1793–1880) в 1812 г. окончил Дерптский университет со степенью кандидата философии, с 1817 г. на службе в Департаменте духовных дел иностранных исповеданий (с 1821 г. чиновник особых поручений при А. Н. Голицыне), с 1826 г. служил в Министерстве финансов; в 1850 г. тайный советник, в отставке с 1860 г. Фольклорист, переводчик; почетный член Российской академии (с 1829), Отрывок из его мемуаров (Goecze P. von. Furst Alexander Nikolaiewitch Galitzin und seine Zeit. Leipzig, 1882) печатается по русскому переводу: PA. 1902. № 9. С. 101–107.
32
Толь (Толль) Карл Федорович (1777–1842) — граф (1829); генерал-квартирмейстер 1-й армии в 1812-м и Главного штаба союзных армий в 1813–1814 гг., генерал-фельдмаршал (1826), член Государственного совета (с 1830). Упоминаемые записки были изданы в четырех томах немецким историком и дипломатом Теодором Бернгарди: Denkw"urdigkeitcn aus dem Leben des Grafen von Toll (Leipzig, 1856–1858).
33
Ср.; «Ежедневно являлись новые доказательства суровости Аракчеева. В одной унтер-офицерской казарме, при своем посещении, не нашел он желаемого порядка и в гневе собственноручно вырвал усы гвардейскому офицеру» (Ратч. С. 134); см. также мемуары А. И. Михайловского-Данилевского и Ф. Ф. Вигеля.
34
Бухмейер Федор Евстафьевич (1764–1841) — выпускник Артиллерийского и инженерного кадетского корпуса, в 1793 г. старший адъютант П. И. Мелиссино, в 1797 г. в чине майора определен в Брянский арсенал; с 1806 г управляющий Киевским и Брянским арсеналами, генерал-майор (1808) с назначением состоять при А.; с 1818 г. председатель Экономического комитета военных поселений, с 1822 г. — член Совета «господина главного над военными поселениями начальника» (т. е. А.; его деловое письмо к Бухмейеру от 22 июня Ш7 г. см.: PC. 1896. № 5. С. 326–327, письма Бухмейера — Новгородский сборник. Вып. 5. Новгород, 1866). Уволен от службы в 1824 г.
Французский язык знал он очень плохо, зато любил похвастать знанием немецкого языка. Выписал он к себе в военные поселения молодого врача из Германии, и когда тот ему представлялся, он спросил его: «Sund Sie junger Mann?» («Молодой ли вы человек?») Это он хотел узнать, женат ли врач или нет.
Во внешнем виде Аракчеева не было ничего внушительного. Он глядел пожилым гарнизонным офицером; но его появление наводило страх и ужас. Александр считал, что без его помощи ему не усмотреть за тем, что делается в государстве, и непреклонная строгость Аракчеева служила Государю ручательством в уничтожении всякого мятежного зуда.
Аракчеев жил на Литейной, на углу Кирочной [35] , насупротив нынешнего Главного Казначейства, в принадлежавшем артиллерийскому ведомству деревянном доме, в зале которого были зеркальные стекла. У подъезда появлялись иногда царские сани, и довольно часто являлись туда высокие сановники на поклон к всесильному временщику. Прохожие, зная, кто тут обитает, пробирались мимо него тихонько, а иные и не без страха.
При Павле Аракчеев был уже бароном, потом графом, имел Александровскую звезду и получил в подарок Грузине, бывшее некогда поместье князя Меншикова [36] , в 2000 душ мужского пола (женский пол при крепостном праве не считался). Крестьян этих считал он своим рабочим скотом, угнетал их барщиною и поборами. Личная прислуга получала пощечины и палочные удары даже без вины, а просто когда он был не в духе [37] . В так называемом арсенале стояли всегда бочки с соленою водою, в которой мочились розги и палки для наказания за малейшую оплошность. Если кто провинялся в третий раз, того наказывали в барском кабинете, стены которого дрожали от стука ударов и оглашались криками наказуемых. За особенное упущение отсылал он виновных в казарму, где должность палача исполняли самые коренастые из солдат, а когда наказанные возвращались домой, то Аракчеев осматривал окровавленные их спины.
35
Дом (не сохранился) спроектирован Ф. И. Демерцовым, который в 1803–1810 гг. возвел для Артиллерийского департамента ряд зданий на территории Нового Арсенала, в начале Литейного проспекта. Он же был архитектором особняка А. (современный адрес — Набережная Мойки, 35), проданного вскоре по завершении строительства (Грузина. С. 212, 216).
36
Меншиков Александр Данилович (1673–1729) — сподвижник Петра I, временщик Екатерины I. Грузино было пожаловано ему в 1705 г. В 1727 г. Меншиков был арестован и сослан, а все его состояние конфисковано.
37
П. И. Бартенев, публикатор записок фон Геце в «Русском архиве», комментировал этот пассаж следующим малодостоверным сообщением об одном из слуг А.: «Аракчеев <…> приказывал ему (тогда еще мальчику) становиться против его кресел и, сидя в них, железным аршином теребил ему по носу до тех пор, пока начинала капать кровь. За таким занятием застал его присланный к нему от императора Николая Павловича знаменитый и столь близко ему знакомый врач, барон Вилье»
Хотя Павел указывал своему наследнику на Аракчеева как на особенно надежного слугу, однако при нем он два раза подвергся опале и был увольняем от службы. Первая опала продолжалась всего несколько недель и состоялась по прихоти Государя, вторая вызвана самим Аракчеевым.
В артиллерийском арсенале сберегалась, в числе всякого старья, повозка, в которую ставились знамена и которая за ветхостью больше не употреблялась. Кто-то из солдат тайком от часовых пролез за решетку, ободрал с повозки бархат, золотые кисти и позументы и был таков. Тогда о самом незначительном проступке надо было докладывать Государю, что и следовало сделать Аракчееву как инспектору артиллерии. Начальник отвечал за проступки своих подчиненных, а начальником того батальона, из которого были ротозеи-часовые, служил тогда родной брат Аракчеева [38] . Чтобы не подвергать его взысканию, Аракчеев доложил, что часовые были взяты из полка, которым командовал генерал Вильде [39] . Сей последний, немедленно дневным приказом уволенный от службы, обратился к графу Кутайсову, прося его доложить Государю, как несправедливо с ним поступлено.
38
Имеется в виду Андрей Андреевич Аракчеев (1776–1814), выпущенный в 1790 г. из Артиллерийского и инженерного кадетского корпуса штык-юнкером в полевую артиллерию. По восшествии на престол Павла I стал быстро продвигаться по служебной лестнице: 15 ноября переведен в гвардейский артиллерийский батальон (из поручиков стал капитаном), полковник (1799), генерал-майор (1799). Приказ от I октября 1799 г. касался обоих братьев: «Генерал-лейтенант граф Аракчеев 1-й, за ложное донесение и что в противность устава нарядил дежурным штаб-офицера из другого батальона, а не из того, который стоял тогда в карауле, отставляется от службы. <…> Генерал-майор Аракчеев 2-й за случившуюся покражу в арсенале во время бытности тогда в карауле его батальона отставляется от службы» (цит. по; Потоцкий П. П. История гвардейской артиллерии. СПб., 1896. С. 55), В следующее царствование Андрей Аракчеев вновь на службе; участник Шведской кампании 1808–1809 гг. (его письмо к А. из Гельсингфорса от 20 мая 1808 г, с просьбой навести порядок в снабжении боевой артиллерии запасными лошадьми, «зарядами и патронами» см, Архив адмирала П. В. Чичагова, СПб., 1885. Вып. 1. С. 138–139). С 1809 по 1812 г. занимал должность киевского коменданта, но большую часть времени, видимо, лишь числился на ней, поскольку в октябре 1810 г. А. писал брату Петру, что Андрей «едет к своему месту целый уже год» (BE. 1870. № 5. С. 481); в апреле 1814 г. А. сетовал в письме к И. А. Пукалову: «<…> брат Андрей Андреевич <…> бедный, несчастлив, болен, живет в Бремене в присмотре доброго моего друга Ф. О. Бухмеера. Естли бы он и здоров был, то его в коменданты в С.-Петербург не сделают» (РА. 1891. № 1. С. 139). Письма А. к брату см.: PC. 1891. № 8. С. 406–407 (4 письма за февраль 1796 г.); ДНР. 1876. № 5. С. 92–93 (три письма за март-апрель 1796 г. и одно без даты); BE. 1870. № 5. С. 472–474 (два письма 1806 г.).
39
Вильде Иван Иванович — в начале 1796 г. подполковник артиллерии, служил при артиллерийском лазарете в Петербурге; в 1799 г. генерал-лейтенант, отставлен от службы 30 сентября.
Кутайсов, некогда пленный турчонок, камердинер и брадобрей Императора Павла, до того ему полюбился, что в короткое время получил графское достоинство и стал влиятельным лицом при дворе; но, будучи вельможею, он продолжал брить Государя, который однажды выразился: «В России нет вельмож, кроме тех, с кем я разговариваю и покуда я с ними разговариваю». Впрочем, все, близко находившиеся к Павлу, утверждают, что вопреки своему странному нраву, в домашнем быту, в обращении с людьми он всегда был человеком вежливым; но относительно Кутайсова он не забывал, что этот новый граф был прежде камер-лакеем, и когда случалось ему этого лукавого и хитрого человека уличить во лжи, то он изволил всемилостивейше колотить его из собственных рук палкою, как некогда Петр Великий Меншикова. Кутайсов, поссорившись недавно с Аракчеевым, рад был случаю ему повредить и потому исполнил желание генерала Вильде. В тот же вечер на балу в Гатчине Государь увидел Аракчеева и приказал флигель-адъютанту немедленно выпроводить его из дворца, а на следующий день, 1 октября 1799 года, высочайшим дневным приказом Аракчеев уволен от службы за фальшивый рапорт Его Императорскому Величеству. Он более не видал Павла. Собравшиеся к дневному вахтпараду офицеры поздравляли друг друга с удалением ненавистного Аракчеева. К ним подошел наследник [40] и спросил генерала Тучкова [41] , слышал ли он, что Аракчеев уволен, и кто на его место. Тучков назвал генерала Амбразанцова [42] . «Каков он?» — спросил великий князь. Тучков отвечал, что Амбразанцов пожилой человек, вероятно, мало смыслит во фронтовой службе, но нрава честного. Наследник заметил, что назначения делаются большею частью наудачу, и прибавил: «Слава Богу, что на этот раз выбор пал не на такого мерзавца, как Аракчеев» [43] .
40
Имеется в виду великий князь Александр Павлович.
41
Тучков Павел Алексеевич (1776–1858) — генерал-майор; участник войн с Наполеоном; с 1838 г. — член Государственного совета, председатель Комиссии прошений.
42
Амбразанцов (Образанцев) Николай Дмитриевич (1754–1814) служил по артиллерии с 1770 г.; в 1797 г, назначен шефом артиллерийского батальона в Казани с пожалованием в генерал-майоры, в 1798 г. инспектор артиллерии Оренбургской дивизии, генерал-лейтенант; с октября 1799-го по март 1800 г. инспектор всей артиллерии.
43
Приведенный рассказ почти дословно совпадает с анонимным свидетельством некоего «очевидца» (см.: Мнение великого князя Александра Павловича об Аракчееве в 1799 г. // PC. 1871. № 2. С. 241–242; сомнения относительно Достоверности этого источника высказывались еще в 1896 г.; см.; Потоцкий П. П. История гвардейской артиллерии. С. 55). С другой стороны, сохранилось чрезвычайно дружеское письмо наследника к А., написанное 15 октября 1799 г., т. е. через две недели после его отставки: «Я надеюсь, друг мой, что мне нужды нет тебе при сем несчастном случае возобновлять уверение о моей непрестанной дружбе; ты имел довольно опытов об ней, и я уверен, что ты об ней не сомневаешься. Поверь, что она никогда не переменится. <…> — Государь воображал, что покража в арсенале была сделана по иностранным научениям. И так как уже воры сысканы, как уже, я думаю, тебе и известно, то он ужасно удивился, что обманулся в своих догадках. Он за мною тотчас прислал и заставил пересказать, как покража сделалась; после чего сказал мне: «Я был все уверен, что это по иностранным проискам». Я ему на это отвечал, что иностранным мало пользы будет в пяти старых штандартах; тем и кончилось. Про тебя же ни слова мне не говорил, и видно, что ему сильные внушения на тебя сделаны, потому что я два раза просил за (П.С.] Апрелева, который и дела совсем с тем не имел, но он ни под каким видом не хотел согласиться, не почему иному, кажется, как потому, что Апрелев от тебя шел. — Прощай, друг мой Алексей Андреевич, не забывай меня, будь здоров и думай, что у тебя верный во мне друг остается» (Александр. Т. 2. С. 556).
После того понятно, что Александр, вступив на престол и возвратив на службу всех уволенных отцом его, не вызвал Аракчеева. Не раньше 1803 года вспомнил он, что некогда говорил ему Павел про Аракчеева. 14 мая Аракчеев принят вновь на службу и в прежнюю должность. Однако же прошло еще несколько лет, прежде чем Аракчеев появился на виду, и никто не мог тогда предвидеть, какое исключительное положение займет он в царствование Александра.
В противоположность известным по истории любимцам счастия, которые с ненасытностью пользовались милостями своих государей, Аракчеев не старался о своем внешнем возвышении, не накоплял богатства и постоянно отклонял царскую щедроту. В 1807 году он отказался от Владимирского ордена 1-го класса, в 1808 году от ордена Андреевского и взял себе на память только рескрипт, орденские же знаки возвратил, отозвавшись, что не почитает себя достойным носить украшение, какое присвоено его Государю. В то время жива была еще старуха-мать его [44] . Чтобы почтить заслуги сына, управлявшего тогда Военным министерством, хотели назначить ее статс-дамою [45] . Аракчеев отклонил и эту милость. «Итак, ты не желаешь ничего принять от меня?» — с упреком сказал ему Государь. Аракчеев заявил на это, что мать его постоянно живет в деревне, не знает придворного быта и будет только посмешищем для дворцового женского общества. Александр пожаловал ему свой портрет для ношения на груди [46] ; он отослал в Кабинет драгоценные бриллианты, которыми осыпан был портрет, и носил его в простой золотой оправе. В 1813 году он отказался от звания фельдмаршала [47] . Правда, он никогда не командовал лично и армейским корпусом в военное время, но самые озлобленные его противники отдают справедливость его заслугам по артиллерийской части и сознаются, что благодаря ему русская артиллерия доведена была до высокой степени совершенства.
44
Аракчеева (урожд. Ветлицина или Ветлицкая) Елизавета Андреевна (1750–1820). Владелица около 100 крестьян, жила в селе Курганы Бежецкого уезда, где ею была выстроена церковь во имя Покрова Богородицы; благодаря влиянию старшего сына сделалась уважаемым лицом в Тверской и Новгородской губерниях. Подборку писем А. к ней (за 1805–1807, 1808, 1810 гг.) см.: BE. 1870. № 5. С. 470–478, ее письма сыну (1810) — Дубровин. С. 19, 39–40. Очевидцы вспоминали о «почтительности, можно сказать, благоговении», с которым А. принимал на прощание благословение матери (Штейнгейль В. И. Сочинения и письма. Иркутск, 1992. Т. 2. С. 319): «Когда он здоровался или прощался с нею, он делал сначала перед нею земной поклон, а после этого уже подходил к руке» (свидетельство П. А. Папкова: ИВ. 1900. № 12. С. 984; мемуарист считал это подчеркнутое уважение показным).
45
Ср. изложение этого эпизода ниже, в записках С. И. Маевского.
46
Рескрипт от 30 августа 1814 г. гласил: «Препровождаем Мы к вам для возложения на себя портрет Наш» (Александр. Т. 2. С. 603).
47
Приказ о производстве А. и Барклая де Толли в фельдмаршалы был подписан императором в Париже 31 марта 1814 г.
Особенно ненавидели его за военные поселения. Говорят, что первая мысль о них принадлежала самому Александру и что Аракчеев сначала даже не соглашался приводить ее в исполнение. Но при устройстве поселений и в управлении ими он действовал с беспощадною жестокостью. По его понятию, крестьянин должен был считать себя счастливым, меняя свою избу на новый дом. Но в этом наскоро построенном холодном доме нельзя было согреться и высушить перемокшую в поле от дождя и тумана одежду. Доселе и крепостной крестьянин, отбыв барщину, был хозяином у себя в избе и в своей семье. Крестьянину же поселенцу педантически указан весь распорядок дня, и за всякое уклонение от этого порядка его жестоко наказывали. Бабу штрафовали за неподтертое пятно в избе или за несметенную пыль, за сбежавшую курицу, за то, что горшок поставлен не на предписанном месте. Неудивительно, что крестьянин-поселенец чувствовал себя злосчастнее каторжника, который, по крайней мере, в тюрьме своей мог двигаться как хотел. Заведены были таблицы бракоспособных девок и вдов, которых венчали по определению начальства, нисколько не справляясь о взаимной склонности брачующихся.