Аракчеев
Шрифт:
Военизированный характер устройства Грузинской вотчины был настолько ярко выражен, что бросался в глаза даже тем ее посетителям, которые склонны были всецело восхищаться здешними порядками. Ф. В. Булгарин, посетивший в 1824 году графа Аракчеева в его имении, был до глубины души тронут радушным приемом. «Кушанье было отличное, вина превосходные, десерт богатый, и хозяин находился в хорошем расположении духа, был разговорчив и любезен, — вспоминал он об этом посещении Грузина. — Радушие с гостем — отличительная черта русского характера, и я ссылаюсь на всех, бывавших в доме графа А. А. Аракчеева, что невозможно быть гостеприимнее его и любезнее, когда он принимал человека не как начальник, а как хозяин в доме». Естественно, что при таком приеме в Грузине Фаддей Венедиктович смотрел на все встреченное здесь с непроизвольным умилением. Тем ценней для нас сделанные им при описании увиденного признания:
«Грузинский
Сходное впечатление вынес из посещения Грузинской вотчины и Василий Александрович Сухово-Кобылин: «Несмотря на пышность Грузина и на полную свободу, предоставленную его посетителям, казалось, что в самом воздухе присутствует какой-то стеснительный элемент, и становилось особенно неловко при мысли о возможности встретиться с владельцами этого волшебного дворца. Ничто не нарушало заведенного раз навсегда машинного порядка. Часы обеда, чая и ужина были неизменны. На дороге и даже по деревенским богатым улицам Аракчеевских сел крестьяне заметали следы, оставленные колесами каждого проезжего экипажа».
Поддержание такого порядка требовало немалой энергии, и одними собственными усилиями граф, безусловно, не смог бы создать в Грузине тот мир благоустроенности, дисциплины и размеренности, который столь резко поражал его посетителей. Император Александр, дабы знать насколько возможно больше о происходящем вокруг себя и все в государстве своем контролировать, держал подле себя временщика, роль которого на протяжении всего его царствования успешно исполнял Аракчеев. В свою очередь граф Алексей Андреевич, желая за всем в своем по-государственному организованном имении иметь строгий присмотр, завел себе собственного «временщика». В роли последнего выступила его любовница — Настасья Минкина.
Письма этой женщины к Аракчееву удивительны по своему стилю, тону, содержанию. Кажется, в них и таится разгадка той роковой привязанности, которую Алексей Андреевич испытывал к Настасье Федоровне…
«Батюшко ваше сиятельство Алексей Андреевич! — обращалась любовница-временщик к своему патрону 17 августа 1816 года. — Прибыв в Грузино 15 числа Августа в ночи, нашла все в доме благополучно и в порядке — люди все здоровы, а также и скот благополучен. У флигелей: музыкантского и людского, крыльца переделаны; в погребном флигеле пол опустили ниже и лестницу для входа в комнату перенесли к южной стене — к церкви…» Далее Настасья подробно расписывала графу все, что было сделано в саду, на дорогах, на островках, кто приезжал в Грузино и как проводил время. 9 сентября Минкина сообщала Аракчееву: «У нас был бешеный Ланской [187] ; ах, друг, этот дурак не стоит, чтобы быть в Грузине; поверь, граф, что я столь сердита на него, — скакал во весь упор — я была это время на пристани — подумала, что вы едете во весь дух, но карета жолтая показалась, догадалась, что Ланской, и думала, что спешит к обедни; подумай, душа моя, — прямо в сад и в дом, а потом в собор и всего три четверти был в милом Грузино; спросить его, что он видел, то верно, не может сказать — какие глупые были вопросы у человека! Бегал почти по саду — сделайте милость, не позволяйте навещать дуракам!»
187
Имеется в виду Сергей Степанович Ланской, служивший в то время в Министерстве финансов.
17 июля 1819 года: «Прошу вас — мой единственный друг — беречь свое здоровье;
11 августа 1820 года: «Отец мой граф! Я получила ваши милые письма, за которые целую ваши ручки и ножки, за галстук также целую ваши ручки. Если вас мне не беречь и не любить, то я недостойна и по земле ходить — вы мой отец, и все мне сделали — вы любите моего Мишу: неужели я могу все это забыть! Нет, мой любезный друг, — нет минуты, чтобы могла вас забыть: всегда прошу Бога о сохранении вашего здоровья и продолжении жизни вашей на многие годы, чтоб нам сиротам видеть отца и благодетеля веселого между своих подданных. У нас в доме все, слава Богу, хорошо — люди здоровы, а также скот и птицы благополучны; лошадей проезжают, как при вас было».
14 апреля 1823 года: «Отец мой, что могу сказать, кроме моего мучения, что не могу быть с вам[и] завтра. Но вы любете все чтоб было хорошо, то я от Семена [188] принимаю все вещи, да Степан [189] просит, чтоб ему все так здали, как от него принили. Обос я отправляю… Сколь я благодарю Бога, что вы меня любете и рада, когда слышу чью молитву о вас, мой отец».
Весьма примечательно и следующее письмо Настасьи Аракчееву, писанное в 20-е годы: «Отец мой и милый друг. Я в любезном вашем Грузино. Ах, как я покойна. В нем жалаю служить и умереть. У нас все, слава Богу, здоровы, а работы идут хорошо и будем стараца все зделать по вашему приказанию. Теперь зачну приготовлять занавески в гостину комнату и царковны работы… О, друг, граф, дай Бог, чтоб вы были здоровы и я могла б вам служить. Одна мысль утешает меня — люби меня, не миняй на времиных обажательниц, которые все свое хитрости потребляют для улавления любви, а вы знаете свое здоровье. Сие мучит вернова и преданова друга и слугу. Цалую ручку несколько рас».
188
Имеется в виду Семен Алексеев — крепостной Аракчеева из числа дворовых людей, поставленный им управляющим Мирским земским банком и секретарем для ведения переписки.
189
Степан Миловидов — казначей Аракчеева.
Письма Настасьи к Аракчееву — одновременно и ни о чем, и обо всем: о делах и любви, о порядке в имении и состоянии здоровья, о людях и животных с птицами, о жизни и смерти, с клятвами и ревностью, с благодарениями Богу и графу. Они просты и непосредственны — натура Настасьи, как в зеркале, отражается в них. Она была графу и любовницей, и слугой и, кажется, очень успешно играла обе эти совсем непохожие одна на другую роли…
Благодаря своей домоправительнице Аракчеев знал все, что происходило в его имении. Минкина хорошо поняла характер графа и старалась доносить ему даже о таких мелочах, на которые другой хозяин не обратил бы внимания. 19 января 1817 года Алексей Андреевич писал своему дворецкому и по совместительству музыканту Ивану Некшинскому: «Настасья Федоровна докладывала мне, что ты ей донес о Власе Дмитриеве, как он ходил без позволения на поседки и надевал мое платье, за что я объявляю тебе мою благодарность и очень доволен, что ты справедливо исполняешь свою должность. Надобно и всегда быть таковым и обо всем доносить, что есть дурнаго. Каковая усердная твоя служба будет и Богу приятна и мною не оставится без вознаграждения».
Маленькая сия записочка, собственноручно начертанная графом Аракчеевым, лучше многих пространных описаний историков показывает, какие порядки, какой дух господствовали в его вотчине. Можно назвать дух этот «аракчеевщиной», но нельзя не признать при этом, что ничего удивительного он не представлял. Доносили друг на друга чиновники и помещики. Следил за сановниками и доносил императору об их действиях, как мы знаем, и сам Аракчеев. Следили и за графом. По некоторым сведениям — по поручению Александра I, не доверявшего никому из своего окружения.