Аракчеев
Шрифт:
— Да… да… я уж не знаю, как быть. Придется все-таки сказать ей теперь же.
Он вышел и через несколько минут вернулся в гостиную под руку с Ольгой Николаевной.
После взаимных представлений, Ольга Николаевна села на диван.
— Петя сказал мне… это страшный удар для меня, но я привыкла к ударам судьбы. Благодарю вас, графиня, за вашу заботу о несчастной. Она, впрочем, пожала то, что посеяла.
Старуха, видимо, хотела казаться суровой и бессердечной, но по страдальческому выражению ее лица видно было, что она переживала в это время в душе.
— Я пришлю за ней карету, — продолжала она. — Ты съездишь, Петя.
— Конечно.
— Это неудобно. Она все равно никого не узнает, а ко мне она привыкла. Я привезу ее к вам сама сегодня же, — заметила графиня.
— Вы так добры. Заочно я с вами давно знакома по письмам моего несчастного племянника Хрущева, благодарю вас и за него, и за дочь, — сказала Хвостова, подавая руку Наталье Федоровне.
Графиня вспыхнула.
— За что же — долг всякого христианина, — ответила та, пожимая руку старухи.
— Мало что-то христиан у нас осталось, — с горечью заметила Ольга Николаевна.
Наталья Федоровна поднялась с места и стала прощаться.
VIII
НА ГРУДИ МАТЕРИ
— Ну, что, тетя Таля, видели вы молодую Хвостову? — был первый вопрос, заданный Лидией Павловной фон Зееман Наталье Федоровне, по возвращении последней домой.
— Видела! — коротко отвечала та.
— Николай Павлович, конечно, ошибся?
— Ошибся, — ответила графиня Аракчеева и отвернулась от Лидочки, чтобы скрыть покрасневшее от этой вынужденной лжи лицо.
— Надо, однако, собрать больную, да нельзя ли велеть заложить карету? — тотчас заспешила она.
— Конечно, можно, я распоряжусь? — сказала Лидия Павловна и дернула за сонетку.
Наталья Федоровна из гостиной, в которой происходил этот разговор, прошла в свои комнаты, где Арина почти неотлучно сторожила Марью Валерьяновну.
Несчастная женщина была все в том же положении, только казалась, если это было возможно, еще более исхудавшей.
Так же держала она у своей груди тряпочную куклу, принимая ее за своего ребенка, те же заунывные звуки по целым часам оглашали комнату, в которой она сидела, бессмысленно устремив глаза в одну точку.
Эти глаза, впрочем, как будто потускнели и порой казались почти мертвыми.
— Поедемте к мамаше! — подошла к ней графиня Аракчеева.
— К мамаше, — бессознательно повторила больная, но все же беспрекословно положив свою драгоценную ношу на диван, позволила одеть себя.
Вошедшая горничная доложила графине, что карета подана.
— Хорошо, сейчас едем, — заметила Наталья Федоровна, между тем, как Арина надевала на голову Марья Валерьяновны капор.
— Готово! — сказала Арина, взяв под руку больную.
— Вы не возьмете с собой Арины? — спросила вошедшая в комнату Лидочка.
— Зачем это?
— Мало ли что может с больной случиться дорогою… а вы одни.
— Бог милостив, ничего не случится, — заметила Наталья Федоровна уже в передней.
Марью Валерьяновну усадили в карету, графиня села рядом и лакей, вскочив на запятки, крикнул кучеру:
— Пошел!
Карета покатила.
Известие о несчастном положении сестры и дочери как громом поразило Петра Валерьяновича и Ольгу Николаевну.
Первый был вне себя и грозил стереть Зыбина, погубившего его сестру, с лица земли. Петр Валерьянович любил Мери, как называл он сестру, но поступок ее с матерью был, по его мнению, таков, что он, по приезде в Москву, не решился сказать за нее даже слова защиты, хотя часто думал о ней, но полагал, что она счастлива с любимым человеком, которого его мать пристрастно описывает мрачными красками.
Эта мысль отчасти примиряла его с разлукой с любимой сестрой, несчастье которой его страшно поразило.
«Быть может, как женщина, графиня преувеличивает!» — мелькнула в его уме слабая надежда, когда он, нервно шагая по гостиной, поджидал Наталью Федоровну, обещавшую тотчас же привезти сестру.
Ольга Николаевна, несмотря на деланно резкий тон, с каким она приняла известие об участи оскорбившей ее дочери, была внутренне сильно потрясена рассказом графини Аракчеевой. Ее не было в гостиной — она удалилась в свою спальню и там перед ликом Того, Кто дал нам святой пример с верой и упованием переносить земные страдания, коленопреклоненная искала сил перенести и этот удар не балующей ее счастливыми днями судьбы.
Перед ликом Того, Кто сам был всепрощение, она, конечно, простила все прошлое своей несчастной дочери и, казалось, любовь к ней в ее материнском сердце загорелась еще сильнее, чем прежде. Ольга Николаевна молила Бога спасти ее, если это не идет в разрез Его божественной воле.
Суть этой молитвы была, впрочем, такова, что Ольга Николаевна всецело отдавалась на волю всеблагого Провидения.
— Да будет воля Твоя! — шептали ее губы и слова эти были произносимы с редкой верою и со смирением.
Она так забылась в молитве, что ожидаемый приезд дочери не томил ее трепетным ожиданием.
В передней раздался звонок.
С помощью выбежавшей прислуги Наталья Федоровна Аракчеева — это приехала она — ввела Марью Валерьяновну в переднюю, раздела и, поддерживая под руку, привела в залу, где их встретили Хвостов и его жена.
Родной дом не произвел, видимо, ни малейшего впечатления на больную: она глядела так же безучастно.
Петр Валерьянович при виде своей несчастной сестры положительно остолбенел — так неузнаваемо изменилась она.