Арарат
Шрифт:
Тартаренц косо взглянул на жену, твердя в уме: «Знаю я, чего тебе хочется, — чтобы я уехал и не вернулся больше! Ну что ж, радуйся, пока твоя взяла…» Но вслух он ничего не сказал и даже постарался принять внушительный и признательный вид.
— Ну, доброго пути тебе! Желаю тебе возвращения с честью!..
Простившись с Михрдатом, Ашхен попросила Маргарит поехать к ней. Она чувствовала, что ей на этот раз тяжело будет оставаться одной. Сумеет ли он достойно держать себя т а м? А вдруг… Горькие предчувствия сломили ее обычную сдержанность, и, войдя в комнату, она расплакалась.
Маргарит, которая никогда не видела Ашхен плачущей
Глава шестая
НОВЫЕ ОБЯЗАННОСТИ
По дороге на фабрику Михрдат встретил Наапета и узнал от него, что тот приехал в город с Ребекой, чтобы получить полагающиеся колхозу промтовары.
Михрдат в нескольких словах рассказал Наапету о Тартаренце и Ашхен, передал ему ключ от входной двери, а сам отправился принимать смену.
Уже вечерело, когда он возвращался домой по улицам, блестевшим от дождя. Войдя в садик, он равнодушным взглядом окинул фруктовые деревья, ветви которых клонились к земле под тяжестью созревших плодов, словно ожидая, чтобы заботливая рука хозяина собрала урожай.
На пороге дома показался Наапет.
— И глаз уже не радуется… — невесело сказал Михрдат, обращаясь к нему.
— Когда человек остается один, ничто его не радует, — со вздохом отозвался старик.
Они вошли в дом, где их ждала Ребека. Она стала накрывать на стол, попутно расспрашивая Михрдата:
— Как разрешился вопрос с мужем Ашхен?
— Эх, жаль, что она носит имя такого никчемного человеку! — покачал головой Наапет.
Михрдат вкратце рассказал Ребеке обстоятельства приезда и отъезда Тартаренца. Ребека вздохнула — она молча вспоминала своего Аракела. Единственное утешение — весть о муже — ей могло принести письмо Гарсевана. А Гарсеван был далеко, очень далеко от Аракела. Она лишь с сожалением напомнила:
— А как восхищался ею Гарсеван!.. Бедняжка Ашхен попала в руки недостойного человека!
— У Ашхен столько энергии и ума, что она не потеряет головы и с пути не собьется! — подхватил Михрдат, одобрительно поглядывая на Ребеку, которая не только приготовила обед, но и в комнатах успела прибрать.
За обедом Михрдат рассказал о том, что утром к нему приходила Маргарит, которая и после смерти Сатеник иногда навещала его. Она сообщила Михрдату, что отослала уже третье письмо Габриэлу от своего имени (ни она, ни Михрдат не подумали о том, что это может вызвать тревогу у Габриэла). Рассказал он и о том, как узнав о поступке Тартаренца, решил поехать вместе с Маргарит на вокзал, чтобы Ашхен не чувствовала себя одинокой. Выслушав его рассказ, Наапет решил было посетить Ашхен, но потом передумал, заявив, что Ашхен принадлежит к числу женщин, которые не падают духом и в утешениях не нуждаются.
— Ясно — шкуру хотел спасти! — с презрением бросил Наапет, подразумевая Тартаренца.
— Черт побери, а может, из-за раны он так? — предположил Михрдат.
— Э-э, Михрдат, одно дело, когда человек ранен, другое дело, когда он за шкуру свою дрожит.
— Да, сравнить его и Гарсевана, например!
Наапет покачал головой и, словно про себя, задумчиво сказал:
— Как-то раз спросили вашего Давида Сасунского, почему он из каждого боя выходит победителем?
И долго еще говорил умудренный жизненным опытом старик…
На следующее утро Наапет и Ребека вернулись в село, и Михрдат снова остался один. Почтальон принес письмо от Габриэла. Вначале Михрдат читал с радостью, но потом радость сменилась смущением; сын опять возвращался к тому, о чем писал в двух предыдущих письмах.
«Дорогой отец, — писал Габриэл, — почему ни Маргарит, ни Ашхен уже не пишут мне под диктовку мамы? Не ожидал я этого от них! Ведь я тревожусь! Особенно странное впечатление произвело на меня последнее письмо Маргарит. Она пишет о садах Еревана, о том, что созрел виноград… Все это очень хорошо, но ни слова о маме. За твои советы большое спасибо тебе, отец, но и ты пишешь только: «Помни, что для твоей матери самое главное — чтобы ты был жив-здоров». Это я и сам знаю. Но ведь сколько раз я писал, что хочу читать ее подлинные слова, и до последнего времени Маргарит исполняла мою просьбу. Если же ни Ашхен, ни Маргарит почему-либо под ее диктовку не могут писать, то очень прошу тебя, айрик-джан, сделай это ты».
Письмо заканчивалось словами, которые сильно взволновали Михрдата:
«Я уже начинаю думать, не случилось ли чего-нибудь с мамой и вы все хотите скрыть это от меня. Очень прошу и даже настаиваю, чтобы ты написал мне откровенно. А мы тут… что ж, держимся мы, не даем этим гадам продвинуться вперед…»
Михрдат не помнил себя от волнения. Как, какими словами сообщить Габриэлу о смерти матери? Он понимал, каким ударом это будет для сына. Но ведь еще мучительнее неопределенность!.. Что же делать, кому поручить тягостную миссию? В эти тяжелые для родины дни Габриэл должен был бы получать из дому только, радостные вести. Но какую же радостную весть можно послать теперь?
Михрдату не сиделось на месте. Он вышел из дому, обошел сад, вернулся, обошел все комнаты, заглядывая во все углы. Но затем постарался взять себя в руки и, недовольный своим малодушием, решил: «Довольно колебаться, я должен сам поехать к сыну…»
С этими мыслями Михрдат пошел на фабрику, поработал в ночной смене до рассвета, вернулся домой, попытался заснуть, во не мог. Принятое решение не давало ему покоя. Он встал, оделся и направился в военкомат. Долгое время он в нерешительности бродил перед зданием. Каждый раз, когда он уже собирался войти, что-то останавливало его, и он снова принимался бесцельно бродить по улице.
«Как и какими словами сказать, чтобы не подумали, что я лицемерю, что я просто хочу быть рядом с сыном? Что мне сказать им, если они укажут на мой возраст? Хотя не так уж много пятьдесят три года. Слава богу и зрение у меня в порядке и сила в руках сохранилась… В свое время и в разведку ходил… Э, нет, теперешние люди быстрей и лучше разбираются! Поймут, что я хочу по мере сил послужить родине. А на швейной фабрике обойдутся и без меня… Вот хотя бы Заруи или Газар легко заменят меня…»
Подбодрив себя этими рассуждениями, Михрдат наконец решился и вошел в кабинет военкома. Комиссар покрасневшими от бессонницы глазами устало взглянул на Михрдата и спросил, чем может служить ему.