Аравийский рейд
Шрифт:
– Держи. А добро, брат, лучше делать в бронежилете и на пару с «Калашниковым». Иначе в нашем мире долго не протянешь.
– И умоется кровью тот, – чиркает Валерка колесиком простенькой зажигалки, – кто усомнится в нашем миролюбии. Аминь…
Через несколько часов машина внизу затихает. Монотонный гул дизелей сменяют резкие звуки, идущие неприятными волнами по корпусу и переборкам, – это шумят якорные цепи. Сначала кормовая, минутой позже – носовая.
– С приездом, граждане пассажиры, – невесело шутит Велик.
– Интересно, где мы?
– Может, у Сокотры? – без особой надежды предполагает Рябов.
– А сколько топали после захвата?
– Часов шесть.
– Значит, у Сомали. Остров было видно – не вокруг же него вертелись…
Мы прекрасно понимаем: «Тристан» в прибрежных водах, контролируемых пиратами. И все же говорим, рассуждаем, предполагаем… Скорее для того, чтобы нас окружали звуки, а не давящая тишина.
– Так, друзья-сокамерники. Предлагаю начать обживать наш четырехместный номер, – поднимаюсь и осматриваю металлические стены. – Боле никого не выдергивают, смену не ведут, других не подселяют. Думаю, состав нашей компании уже не изменится…
Помещение, в котором угораздило застрять, представляет собой подсобку с тремя промышленными холодильниками, стоящими плотным рядком у дальней стены. Левую стенку занимает стеллаж с парой огромных пустых бачков для варки бульонов и первых блюд; справа под потолком висит несколько шкафчиков – таких же пустых и бесполезных. Судя по всему, комнатушка числится за судовым поваром и на случай длительного автономного плавания забивается мясными тушами и прочим провиантом.
Трогаю блестящую нержавейку холодильников; осматриваю пол, потолок, единственную лампу под продолговатым плафоном; проверяю на прочность стеллажи. Они как раз состоят из четырех горизонтальных полок – каждому выходит отдельная плацкарта.
– Кушать хочется, – шмыгает носом Стасик и заглядывает в пустое нутро холодильника, словно там специально для него Литвак припрятал сочный бифштекс.
Двигаю ногой бачок и растягиваюсь на третьей полке. Улыбаюсь в предвкушении очередного раунда незлобивых перебранок. Я хорошо знаю Торбина – он не удержится перед соблазном чуток подразнить капризного друга. Так и есть – Валера устроился полкой ниже и, не открывая глаз, бурчит:
– Посидишь недельку-другую на диете – ничего с тобой не случится.
– Мне калории нужны! Я, между прочим, еще расту.
– В твоем возрасте растут только животы и раковые опухоли…
Началось. Впрочем, лучше слушать беззлобный треп, чем маяться в опостылевшем безмолвии.
Третьи сутки мы обитаем в подсобке, по воле пиратов превращенной в судовую каталажку.
Признаюсь, месяц, неделю или пару дней назад я не испугался бы мысли о подобной отсидке. Да что там – в глубине души я готовил себя и к худшим условиям. Однако ж реальность превосходит самые смелые фантазии. Как говорится, теория – одно, а практика – что угодно, но другое.
Пищу за двое прошедших суток приносили дважды. И то, что приносили, пищей называлось с большим натягом. Сваренный на воде, пересоленный и чересчур пряный рис; без капли масла, зато сдобренный дурно пахнущей жидкостью, похожей на сок протухшей рыбы. После разносолов мастера Литвака этот «шедевр» местной кулинарии застревал ровнехонько посреди пищевода. Риса приносили в достаточном количестве, но опять же – ни хлеба к нему, ни кружки чая. Вместо чая «щедрые» пираты приволокли бидон с водой, стоявший отныне у двери. Крышку мы держали постоянно закрытой – слишком уж смердило в нашей каталажке.
Вонища стоит по причине банальной и постыдной. Ушлые гниды цвета спелых баклажанов выводить по нужде нас не торопятся, оттого и пришлось устроить отхожее место в дальнем углу. Благо, при двух бачках имеются плотные крышки…
На следующий день судьба дарит нам настоящий праздник – жратву вместо курчавого пулеметчика приносит незабвенный Марк Наумович Литвак.
Мы едва не бросаемся его обнимать.
– Пусть открутят мои фаберже, если кто-то скажет, шо эти люди сыты! – негодует он, завидев наши отощавшие бледные рожи.
Следом за поваром в каталажку вваливаются два сомалийца с автоматами наперевес. Тщательно осмотрев помещение (будто мы усердно рыли подкоп!), оба остаются у раскрытой двери.
Велик первым оказывается возле кока, подхватывает одну из кастрюль и спешит наябедничать:
– Маэстро, нам приносили рисовую кашу, сваренную на просроченном гудроне!
– Знаю-знаю, дорогой Станислав, эту дрянь производит из моего риса их человек – грязный, неопрятный и дурно воспитанный. Вы бы видели, как он готовит! Он просто переводит продукты!
– Лучше бы видели, чем жрали. Он сразу делает говно.
– Точно!
Смеюсь, приобняв повара. Литвак на самом деле возмущен и готов говорить об этом долго.
– …Представляете, им не нравится моя кухня! Шоб нам с ними всю жизнь ходить друг к другу в гости – им ко мне на именины, а мне к ним на похороны! Ой, а шо это у вас так плохо пахнет?! – оглядывается он по сторонам. Заметив в углу бачки, понятливо вздыхает и переводит разговор в приятную область: – Пора уже кушать, граждане! Я ж для вас и хлебушек испек, и блинчики соорудил с настоящей мясной начинкой – загляденье!..
Получив свою порцию, уплетаю блинчики за обе щеки и тихо интересуюсь:
– Где остальные, Марк Наумович?
– Вы можете не опасаться – они не понимают ни одной нашей буквы, – косит повар на вооруженную охрану. – Остальные… Кто где. Знаете, нас опять как-то странно содержат. То есть мы сидим взаперти в боковых помещениях первой палубы, но нас постоянно тасуют, как колоду карт перед сдачей в подкидного дурака. Трех-четырех человек уводят днем на работу из одних камер, а по возвращении сажают в другие. Вот так-то…