Аравийский рейд
Шрифт:
Минут двадцать пикап с автобусом петляют меж невысоких скал. Затем скалы становятся ниже, расступаются, исчезают, и мы уже едем по равнинной местности, покуда не оказываемся в городе.
«Гарове» – успеваю прочесть латинские буквы на промелькнувшем белом указателе. Напрягаю память… Да-да, фээсбэшники немало рассказывали об этом городке. Шестьдесят тысяч жителей; президентский дворец, здание парламента и правительственных министров, парочка приличных отелей.
Гарове – центр провинции Нугал, а также столица самопровозглашенного и автономного государства Пунтленд на северо-востоке Сомали. Пунтленд – необычное государство. Его правительство официально не признает и не поддерживает пиратов, а также выступает за единство раздробленного Сомали. На самом же деле все население Пунтленда живет исключительно за счет доходов от пиратских захватов гражданских судов.
Что ж, стало быть, мы прибыли в нужное место.
Во дворе небольшой одноэтажной больнички нас встречает знакомый доктор. Он в тех же коротких канареечных штанах, но в белой (!) футболке; на шее фонендоскоп, в зубах сигарета. Нас живенько вместе с охраной проводят внутрь и жестами предлагают принять душ. Мы, естественно, согласны…
Позже нас размещают в большой шестиместной палате. Чистота, прохлада, на окнах марля; мягкие постели, застеленные свежими простынями. Рай в сравнении с судовой подсобкой!
В палате никого, кроме нас. Два вооруженных сомалийца находятся в коридоре у двери, два – у единственного окна во дворе. Еще двоих мы потеряли из виду. Наверное, где-то отдыхают, готовясь сменить коллег.
Врач произвел повторный осмотр, измерил температуру. Перед уходом раздал какие-то таблетки и жестом повелел обильно запить их кипяченой водой.
– Чистенько, уютно и мухи не жужжат, – довольно потянулся на кровати Рябов. – Жаль, нет кондиционера.
– Сдается, ты не прочь проваляться тут до получения пиратами выкупа? – перестилает по-своему простынь Торбин. – Смотри, как бы «Тристан» не отчалил без тебя.
– У вас есть предложения? Хотите объявить им войну?
– Для начала неплохо бы отсюда свалить, – беспечно бросаю я, вытягивая из-под ткани поясного шва своих джинсов второй узкий мешочек из авалона.
Во втором мешочке – препарат обратного действия. Подойдя к пятилитровой пластиковой банке, выполняю нехитрую манипуляцию и выпиваю стакан воды. Всё. Ровно через час симптомы острого кишечного инфекционного заболевания исчезнут, словно их никогда и не было. Ради полного выздоровления и для скорейшего восстановления сил останется хорошенько подкрепиться. Вновь наполняю стакан и направляюсь к друзьям.
Вялая беседа меж тем продолжается.
– Я и не против, – зевает Юрий Афанасьевич. – Только знаете… не верится мне, что отсюда удастся сбежать. Их вон сколько! И все с оружием.
– Если русский человек чего хорошее сделать удумает, то никакие жертвы с разрушениями его не остановят, – посмеивается Валерка.
Стас ему вторит:
– Точно-точно. А насчет оружия, Юра… В умелых руках и член – балалайка.
Намереваясь вздремнуть, Рябов закрывает глаза. Спустя какое-то время бормочет сквозь сон:
– Знаете… иногда мне кажется, что вы давно и очень хорошо друг друга знаете…
Торбин с Величко испили «живой» водицы. Я наполняю очередной стакан и направляюсь к мотористу.
– На, выпей, – тормошу его за плечо. – Так и есть – мы старые друзья и не имеем никакого отношения к торговому флоту. Мы, в общем-то, из спецназа.
Он хлопает ресницами и удивленно смотрит то на меня, то на стакан воды.
– Ага, спецназовцы. А я тогда – подводник, раз в машинном кукую ниже ватерлинии.
– Не веришь?
«Нет», – мотает он головой. Но во взгляде вместо уверенности – растерянность, испуг.
Спрашиваю:
– Требуха болит?
– Еще как, – принимает он сидячее положение.
– Тогда пей. И через час забудешь о боли.
Как и обещали наставники из ФСБ, ровно через час мы приходим в норму. Кишки не разрывает, жар уходит, внутренний голос прекращает ежеминутно проговаривать маршрут до ближайшего сортира. Вот только голод с выздоровлением напоминает о себе все чаще и сильнее.
– Теперь веришь, Юрий Афанасьевич? – пытаю коллегу.
Тот озадаченно кивает. И шепотом интересуется:
– Что же вы задумали, ребята?
– Неплохо было бы пожрать. А там видно будет…
Наконец наступает время ужина. Заявляется местный санитар с большим подносом в руках и раздает каждому по тарелке с ложкой. В тарелках все тот же рис, но на сей раз приготовленный по всем правилам. К тому же его достаточно много.
После ужина нам выдают по паре таблеток, которые мы незаметно «десантируем за борт», просовывая в щель между оконной рамой и марлей.
В брюхе становится тепло и приятно. Что ж, остается немного вздремнуть и…
– Старт операции назначаю в два часа ночи, – предупреждаю друзей и, обернувшись к Рябову, добавляю: – Ты с нами или остаешься?
– А что вы задумали?
Следуя неизменному офицерскому правилу посвящать рядовой состав в смысл предстоящей операции непосредственно перед началом действия, я уклончиво отвечаю:
– Есть желание отвинтить головы здешним охранникам. А дальше… как масть ляжет.
– Дык, если я останусь, то они с меня голову свинтят. Тогда лучше с вами…
Ко мне давно привязалась привычка просыпаться ночью через каждые два часа. В мирной жизни это ужасно раздражает, потому что, внезапно очнувшись от крепкого сна, заснуть чрезвычайно трудно: лежишь, ворочаешься, гонишь прочь тяжелые мысли о неизменности смерти… Зато в горах Кавказа внутренний будильник не раз спасал. Собственно, там эта привычка и появилась. За исключением особо секретных миссий, моя группа перемещалась в светлое время; часиков в девять вечера выбирали место для ночлега, разбивали бивак, ужинали и около десяти отбивались. Таким образом, первая смена дозоров всегда происходила в полночь, вторая в два часа. В четыре, если предстояло топать дальше, поднималась вся группа; если по плану торчали на месте – дозор менялся еще разок, остальные спали до шести.