Арбатская излучина
Шрифт:
Света ввергала его в некий транс. Сидя на собраниях и слушая доклады о выполнении планов зеленых насаждений, он строил собственные завоевательные планы: ему казалось, что покорить сердце Светы можно только какой-нибудь необыкновенной акцией. Он был очень молод и не знал, что любовь сама по себе — необыкновенная акция.
К этому времени груз девичества стал тяготить Свету. Ее подруги повыходили замуж, некоторые успели развестись. Света ни в коей мере не утеряла надежд на режиссера или деятеля, но она улавливала аромат времени и знала, что в качестве молодой женщины будет иметь больший успех. Поскольку Гретхен нынче не в моде, а секс — превыше брачных уз. И Света дала понять Косте, что не требует необыкновенных акций.
Свадьбу праздновали по модным нынче старым обычаям: фата, флердоранж. Они хорошо смотрелись на пепельных волосах невесты. Но Косте было страшно жарко в черном костюме с крахмальной манишкой. Впрочем, он был готов и не на такие жертвы, поскольку стоял на пороге счастья.
Света же сочла перемену в своей жизни столь незначительной, как будто ее и вовсе не было. Она находилась словно бы в состоянии пассажира, повисшего на подножке автобуса, но имеющего надежду войти в него. В этой ее позиции Костя не был лишним, даже напротив. Он был как бы вожатым этого самого автобуса, без которого вагон не тронулся бы с места.
Образ жизни Светы тоже не изменился. По-прежнему любила она посидеть в кафе «Синичка» со своей подругой Нонной, так как высоко ценила женскую дружбу. Нонна была белокурая, пышная. Знакомясь, протягивала красивую сильную руку, говорила, подчеркивая сдвоенное «н»: «Нонна. Мое имя происходит от французского «нон» — что значит «нет», отрицание. Поэтому я такая отрицательная».
Но она вовсе не была такой уж отрицательной, во всяком случае в том смысле, что не так уж часто произносила «нет», декларированное в ее имени. Нонна тоже работала раньше в универмаге, и оттуда началось ее восхождение на орбиту. Дело в том, что на Нонну «упал взгляд» интересного мужчины, подходившего Нонне и необходимого ей, как правый ботинок подходит и необходим левому.
Это был не просто интересный мужчина, а видный «негоциант», как говорила ироничная Нонна. В переводе же на вульгарную прозу — работник Внешторга, специалист по пушному экспорту. Единственный, но существенный его недостаток заключался в том, что он был женат. Дело это, конечно, поправимое, но «негоциант» ничего поправлять не пожелал и потому посещал Нонну еженедельно в ее уютной квартирке, оставленной ей мужем, которого Нонна выгнала, как она говорила, и который еле ноги унес, как он говорил.
Что касается пушного экспорта — здесь все было в порядке, монументально, навечно. Разлука исключалась и просто была бы нелепа, как было бы нелепо правому ботинку разлучаться с левым.
Хотя Нонна была ненамного старше Светы, но, как она говорила, «знала жизнь вдоль и поперек». Света же пребывала еще «вся в иллюзиях». Нонна наставляла подругу, искренне желая ей добра и, может быть, немного завидуя ей, потому что Нонна была все-таки классом ниже в смысле внешности. Но, как твердо знала Нонна, современный мужчина на «голую внешность» не клюет. Теперь мода на интеллектуальных очкарих с хорошо привязанным языком. Чтобы «смотреться» и «вращаться», надо что-то знать, о чем-то слышать, а самое главное — уметь показать, что слышала и знаешь. Нонна честно делилась опытом, она вообще была хорошим другом. И очень одобряла замужество Светы «как первый шаг, не более».
Света с удовольствием оглядела подругу:
— Ты чудно выглядишь, Ноннка! Похорошела смертоносно!
— Смертоносно для кого?
— Ну вероятно, не только для твоего негоцианта…
— А… Видишь ли, дело в том, что я — последовательница Мичурина. Не жду милости от природы. В нашей стране химия на таком уровне… Словом, я тебя познакомлю со своей косметичкой.
Света азартно перебила:
— Смотри, там в углу мужчина видный такой, с усами? Это знаешь кто?
Нонна взглянула прицельно:
— Он был бы ничего, если бы их подрезал. И стрижка — времен Очакова и покоренья Крыма… Кто таков?
— Он у мамы в бригаде. Садовый рабочий. А вообще — полковник.
— С чего бы это? — спросила Нонна без интереса.
— Болен. Вот ему работу такую дали. Чтобы на воздухе.
— Понятно. А тебе он — что?
— Мне? Ничего. Но видишь ли, мама…
— Что? Мама? — Нонна ткнула сигарету в пепельницу и захохотала.
— Ты меня не так поняла. Мама его слушает, как бога. Она же как была тридцать лет назад сержантом, так и осталась на том же уровне.
— Ну а тебе что, Светка? Пусть мама утешается с полковником.
— Он плохо на нее влияет.
Нонна расхохоталась так, что слезы выступили у нее на глазах, и она поскорее промокнула их платочком.
— Подумай, как в наше время все стало шиворот-навыворот. Дети волнуются, как бы им не испортили родителей. Старики молодцеваты, молодые — хлюпики…
— Мой Костя вовсе не хлюпик.
— Хлюпик. Старики — широкие натуры, молодые — скопидомы…
— Почему скопидомы? Если мы купили хороший сервант, ну и бар, это скопидомство?
— Еще какое. Теперь небось на мотоцикл копите?
— Ну да…
— А мать твоя и ее полковник про серванты и не думают. И тратят, что имеют, как попало.
— Я тоже не думала, это — Костя.
— А я что говорю!
— Ты считаешь, мы неправильно живем?
— Правильно, правильно. Уж куда правильнее! Но скучно. От скуки помереть можно. Думаешь, я не помираю? Только медленно, как от чахотки помирали раньше. Когда мой негоциант всунул меня секретарем к своему приятелю, я сразу увидела, что подохну от скуки. Но не могу же я, в самом деле, сидеть дома! Должность содержанки — это там, у них, можно. Где капитализм. Все равно как прибавочная стоимость.
— Прибавочная к чему? — очень удивилась Света.
— Ты этого не знаешь. Это из политэкономии. Видишь ли, у нас в чем беда? У нас несоответствие производства и потребления. В отношениях между мужчиной и женщиной.
— Как это?
— Очень просто. Для производства мужчине достаточно иметь жену. Одну. Он не склонен расширять производственный цикл по спирали. Но потребности у него значительно шире. На этом и зиждется благополучие — относительное — таких, как мы с тобой.
Света подумала немного и сказала: