Арбайт. Широкое полотно
Шрифт:
— «Креативный» у меня ассоциируется с «противный». Видать, какой-то кретин противный его внедрил.
— Когда я слышу слово «духовность», мне хочется схватиться не за револьвер, а за ледоруб, которого у меня, увы, нету…
— Все связанное с синеглазой девушкой — некая пещерная эротика. Шортики из оленьей шкуры я еще представить могу, но дамские трусики — увы! Разбитые яйца — символ, естественно, каких-то разбитых ожиданий Гдова.
— Так эротика — она вся пещерная.
— Общественное мнение больше склоняется к верховенству креатива Лужкова. Потому что он добрый пасечник
— «Коемуждо» означает «каждому». Встречал я это слово неоднократно, но источников не помню. Зураб Константиныч креативнее, зато Юрий Михалыч конструктивнее.
— Это прямо какой-то народный хор на гуляньях:
ПАРНИ (запевают). Наш Зураб-то Константиныч креативнее.
ДЕВЧАТА (лукаво). Ну, а Юрий наш Михалыч конструктивнее.
— Слово «креативный» — главное в собачьем жаргоне «говно-художников». Точного смысла его не знает никто.
— Что будет, если девушка явится на эту выставку «перформанса и инсталляции» не в кожаных оленьих трусах мехом наружу, а уже без них?
— Думаю, что если без штанов, то ее могут забрать в ментовку, не разобравшись в деталях современного «креативного искусства». Это вам не начало девяностых, когда Дмитрий Александрович Пригов декламировал стихи, а голая немецкая фрау играла ему на виолончели. А где-то неподалеку другой творец лаял собакой, посаженный ради «перформанса и инсталляции» на цепь.
— Полагаю, что без штанов и до ментовки не довезут, а трахнут (виноват) прямо по дороге, оформив это все тоже как перформанс и инсталляцию, нынешняя пролетарская милиция она, знаете ли, тоже сечет в «креативном».
— Тут может выйти закавыка. Представители «креативного искусства» обычно имеют богатых покровителей, да и сами люди не бедные, а у пролетарского мента такого сексуального добра куда больше, чем наличных денег. Зачем ему попадать «в непонятное», когда всё, что на ночной городской улице, — его?
— Ну, так пока разберутся, а честь потеряна безвозвратно.
— Чья честь? Мента или представительницы «креативного искусства»? Во-первых, «креативщики» уже давно освободили себя от такой химеры, как честь. А во-вторых, они ведь не живые люди, а всего лишь образы. А образы вовсе не обязаны, в отличие от живых людей, иметь честь и даже совесть.
— Вот почему многие художники по жизни большей частью бесчестные и бессовестные люди. Один Державин чего стоит, который согласно преданию велел кого-то там повесить исключительно для того, чтоб испытать литераторские эмоции.
— Или Радищев, который так просто траванул своего кореша (тот, правда, об этом сам попросил).
— А я вот недавно книжку Берберовой о Чайковском прочитал, так лучше бы не читал, а просто музыку слушал. Которая, в отличие от ее творца, великая.
— У советских была не только собственная гордость, но и собственные представления о духовности, весьма замысловатые. Ну, например, что доносить на родителей — святое дело.
— «Креативный» — действительно из собачьего жаргона нынешних образованщиков. Но это не вчера началось. У Бориса Пильняка какой-то властвующий коммунист призывает народ: «ЭНЕГРИЧНО ФУКЦИРОВАТЬ». То есть, извините, не «призывает», а «имплицитно вербализует».
— «В натуре», «по жизни», «где-то как-то по большому счету», «волнительно», «до упора», «навскидку»…
— Но самое противное слово — это «мы».
— «Они» — тоже противное. Они (про шестидесятников), видите ли, много пили.
— После 1968-го расцвела у шестидесятников эта самая «портвейщина». Я окончил в 1968 году институт и уехал в Сибирь. А там уже лишь портвешок процветал, и все продукты спрятались. Венцом, помню, был 1972 год, когда в продуктовых магазинах моего города было лишь подсолнечное масло, капуста и так называемый «Вермут красный» в стеклянных конусах для соков. После выпивания стакана этого уникального напитка на дне стакана оставался осадок синей краски. Продавщицы утешали: «Не бойтесь, эта краска специальная, пищевая». Нет, не хочу я обратно в социализм, какой бы странной, а то и мерзкой ни казалась временами окружающая жизнь.
— В семидесятых с пивом в магазинах уже были перебои, а в ларьках огромные очереди.
— После «портвейнов» на столах оставались неотмываемые кружки от стаканов. Полировка не выдерживала, но желудки выдюжили. А что касается того времени, то, несмотря на молодость и то, что как раз в 1972 году у меня средняя зарплата была рублей 700, окажись сейчас там, кажется, удавился бы.
— Подите и расскажите о вашем гипотетическом желании суицида при одной мысли о возвращении в ту реальность какому-нибудь юному коммунисту с портретом Сталина в руках.
— Все эти «портвешки» из одних цистерн на Очаковском винзаводе разливались. Там же, в Очакове, находилось второе наше институтское общежитие, в двухэтажном облупленном бараке, куда переселяли из главного благоустроенного на Ленинском проспекте всяческих нарушителей. Через какое-то время, посчитав, что они «искупили», им предлагалось вернуться назад. Но, к удивлению администрации, практически никто из них не спешил воспользоваться этой милостью. Разгадка была проста. На запасных путях станции Очаково сутками стояли, дожидаясь своей очереди на разгрузку, составы из цистерн с вином, и ночью у экспедиторов, сопровождавших их, за трояк можно было нацедить ведро этого зелья. А уже наутро в аудитории по рядам пускалась грелка с таким «бургундским».
— Вынужден встать на защиту оклеветанных вами портвейнов — их все-таки худо-бедно можно было потреблять. Другое дело «Кавказ», а пуще того «Солнцедар» — это такая была мерзость, сделанная из алжирского сухого красного вина, которое само по себе было вполне приличным французским вином (да только кто из нас тогда сухое красное пил), что упомянутые портвейны казались всем божественной амброзией, ниспосланной нам, грешным, с небес добрым демиургом Л.И.Брежневым.
— Ходили тогда тревожные слухи, что алжирское привозят к нам в нефтяных танкерах, откуда и неповторимый букет появлялся.