Арбин
Шрифт:
– Достаточно… Достаточно объяснений. Отпусти меня, Артем. На этом мы закончим.
Он задает всего два вопроса: «Ты действительно не хочешь быть со мной? Ты хочешь уйти?», я еле заметно киваю головой, а затем…
Вздрагиваю от того, что перестаю чувствовать его руки на своих плечах и ладонях. Мужчина резко отпускает меня и делает шаг назад. Арбинский отступает, а у меня внутри все обрушивается от того, что он сдается. Он уже сдался. От моего короткого «да» он поник, сломался, разрушился, как человек и личность.
Пронзаю взглядом вмиг постаревшего
Он разрешил мне уйти, и я не сразу прихожу в себя.
Неужели сегодня, спустя пять лет нашего знакомства, все закончится?
Неужели теперь я могу обрести свободу?
Да, теперь я наравне со свободой могу обрести одиночество и остаться наедине с воспоминаниями о совсем другом мужчине – который умел любить, заботиться и дарить тепло. Только теперь, похоже, все кончено.
Совсем без сил я выхожу из кухни, где летает привкус горечи и боли. Не знаю, скольких сил стоит сдерживаться Арбинскому, чтобы не нагнать меня и не остановить, не удержать в доме силой, но я продолжаю уверенно ступать к выходу из квартиры.
Я действительно хотела уйти, иначе, когда еще будет шанс? Шанс принять правильное решение.
Глава 39
Арбинский Артем Алексеевич.
Медленно выпускаю ладони желанной женщины из своих рук. Медленно утопаю в надежде, что она передумает и изменит свое решение. Ее глаза ненадолго встречаются с моими, затем она выходит из кухни и меня окутывает запах ее духов.
До чертиков и боли понимаю, что все кончено. Слишком поздно.
Понимаю, что был проделан огромный путь, который не всем под силу пройти и тем более чего-то добиться, но мы прошли и добились.
Многого: взаимности.
И теперь из-за одной чертовой ошибки рушится все, что так долго строилось на лжи. На то она и ложь – недолговечна. Я слишком тянул с правдой, и она узнала все не из моих уст. А я не мог набраться решимостью, чтобы рассказать: я – Арбин. Боялся, потому что знал: она испугается и уйдет.
Мои руки направляются к голове, я протираю лицо ладонями и закрываю глаза. Невыносимо видеть, как она уходит.
Берет и уходит.
Сжимаю кулаки, чтобы не погнаться за ней, и в это время признаюсь самому себе: я бы не признался ей в правде. Не признался бы! Аня знала это и решила все за всех, выбрала для этого подходящий вечер, когда рядом с лисой будет Влад, и раскрыла всю нашу ложь.
Вот сучка.
Бывшая жена разрушила все к чертям.
Или это я все разрушил собственной затянувшейся ложью?
Лиса обувается. Слышу ее звуки в коридоре и впиваюсь в столешницу руками так, что аж костяшки белеют. Не имею правда удерживать. И раньше не имел права, только уродом был и считал, что могу позволить себе все и даже ее.
Теперь не могу. Не могу позволить удерживать ее. Я раньше применял силу и к чему это привело? Да ни к чему хорошему.
До боли терплю, пока она тихо закрывает за
Влад был прав. Этот год был длиной во всю мою жизнь, но это была совсем иная жизнь. Все, что было до – это сущий ад; все, что после – это рай с той, кого я любил. Я не знал, как было приятно получать в ответ не ненависть, а тепло. Получать не насилием, а добровольностью. Стоило лишь мне измениться, как Влада пошла мне навстречу и стала совсем другой. Женственной, умеющей дарить ласку и тепло, лишь бы я не применял к ней силу и относился так, как она того заслуживает. А заслуживала она многого и большего.
Не заслуживала она моей любви – дикой, безумной и насильственной. Насиловал лису, потому что не хотел отпускать, хотел – присвоить. Не хотел отпускать, потому что уже тогда чувствовал, что что-то идет не так. Она была для меня не обычной девочкой с ненавистной фамилией Отрада, она, к ее сожалению, становилась для меня чем-то большим, и это злило меня и одновременно дарило чувство полета – маленькая Отрада что-то закладывала внутрь, в глубины моей черствой души.
Теперь все, что мы подарили друг другу в плане чувств и эмоций за эти месяцы после «реабилитации» - не сравнить с тем, что было между нами ранее.
Ранее были тонны ненависти. Сейчас у нас была семья, и как же хреново было осознавать, что мне придется отпустить все, что раньше я считал своим.
Я понимал: попытавшись сейчас удержать Владу, я не верну себе ее расположение. Только усугублю свое и так шаткое положение. Затеянное Владом раскрылось. Раскрылось без моего ведома, потому что сам бы я никогда не признался в этой масштабной лжи.
Отпускаю. Честно отпускаю в надежде видеть сына и изредка – ее, свою лису. Крепко сжимаю край стола своими пальцами, уже руки устали сжимать бесполезное дерево в своих руках.
Отпускаю, но буду присматривать. До боли и хруста буду сдерживать себя и стараться не натворить лишнего, но присматривать за ними буду. Снимаю к чертям рубашку, потому что становится невыносимо жарко на этой кухне, в которой больше никогда не разольется детский смех и радость жизни.
Отпускаю, но обещаю обеспечить их всем. Если она думает, что больше никогда меня не увидит, то моя жена глубоко ошибается. Я всегда буду рядом, просто на расстоянии. Постараюсь держаться как можно дальше, насколько это вообще возможно.
Пусть уходит, так будет лучше для нее - лисе будет лучше без меня, потому что она так и не смогла забыть все то, что я проделывал с ней. Это невозможно, так пусть же уходит.
Остаюсь в квартире один. Квартира, над которой я работал долгое время, отвечает мне мрачным молчанием.
И к чему было устраивать аварию и весь этот цирк? Следом же отвечаю себе на этот вопрос: эти месяцы рядом с ней были прекрасны. Я понял, как женщина может отвечать теплом, когда к ней относишься с тем же. Я понял огромную разницу между ненавистью в насилии и любовью в добровольности.