Ардагаст и его враги
Шрифт:
– - И моя богиня будет с вами, - подхватила сестра Медведичей.
– Лаума-Яга, сильнейшая в чародействе. А Лада с ее жрицей? Вы же все знаете: Венея - шлюха, каждую святую ночь гуляет с другим князем, и хорошо еще, если с князем, а не с рабом и не с чертом болотным. От кого у нее девчонка? А Венея ее себе в наследницы готовит. И все по обычаю, как Лада-матушка велела... Да кто позвал сюда Ардагаста, если не Венея? Захотелось еще степняка попробовать... Утащи меня Яга в пекло, в болото, если это не так!
Князья и дружинники довольно ухмылялись, слушая ведьму-сплетницу. А ее уже сменил Нергес.
– - Были времена, когда боги сражались, - вещал он.
– А вместе с ними - люди, величайшие из воинов.
– - Верно. У кого учиться воевать и колдовать, как не у немцев?
– сказал Прибыхвал.
Паны одобрительно закивали. Эти гордые воины больше всего стремились сравняться во всем с германцами и перенимали от них что угодно: от рунных мечей до безделья и пьянства в мирное время. Прибыхвал даже дочь свою Дануту отдал в ученицы готской колдунье Эрменгильде.
– - Немцам боги войны помогают, потому они и побеждают всех, - поддержал мазовшан Самилис.
– - Нужно будет - готы вместе с нами пойдут на росов. Эрменгильда позовет, - сказала вдруг Лаума.
– - Эрменгильда - самая сильная ведьма от Карпат до моря. И самая мудрая пророчица. Ни один волхв с ней не сравниться, - поддакнул молчавший до сих пор Черноха.
Галинды вопросительно глядели на своего князя. А тот чувствовал себя так, словно взбесившийся вдруг конь понес его неведомо куда. Да и конь ли под ним или бес-оборотень? Идти вместе с готами, разбойниками, рыжими псами? Хуже этого могло быть одно - вернуться побежденным, без добычи, без славы. Но вкусившему пищи древних воинов не было пути назад. Только вперед, к великим и страшным делам! Но пусть дорогу эту не указывают тощий колдун и блудливая ведьма... Тройден медленно произнес:
– - Ты, Нергес, жрец Поклуса, а не Перкунаса. Мы пойдем в Ромове, к священному дубу трех богов. Если Перкунас, Потримпс и Поклус скажут нам идти на Янтарный Дом, мы не отступим.
– - Перкунас небесный, Потримпс земной и Поклус подземный - по-нашему Перун, Ярила и Ный - суть три лица нашего Триглава. В трех мирах все ему подвластно, а ромовский дуб - подобие Мирового Дуба. Строги к грешникам громовержец и Владыка Мертвых, но добр Триглав-миродержец. Не потребует он от грешного человека непосильного, - наставительно изрек Черноха. Божий князь хорошо знал имена богов, и не назвал подземного владыку ни Чернобогом, ни Чертом, ни Нечистым.
– - По коням!
– зычно крикнул Прибыхвал, и четыре дружины двинулись на север. Над венедами колыхался красный стяг с белым орлом, над бартами - черный с белой секирой, над галиндами - черное знамя со знаками Каваса. Медвежья голова увенчивала зеленый стяг "защитников леса". Молчаливы и угрюмы были воины, словно ехали в само Чернобожье пекло. Вдруг впереди показался ехавший в ту же сторону всадник на черном коне, в черной одежде, с трезубым копьем. "Кавас, Кавас!" - воспрянули духом галинды и барты, а следом и остальные. Говорят, росов ведет Белый Всадник, Ярила. А с нами - Черный Всадник, темный бог войны. У самого Триглава конь черный. Значит, и наш путь свят. Так подбадривали себя воины, а сами мечтали о сокровищах, скрытых в подземельях Янтарного Дома. Мало кто вспомнил, что сарматы перед набегами молятся Черному Всаднику, богу ночных разбоев. И никто, кроме ведьмы и жрецов с их духовным зрением, не увидел, как из темно-зеленых вод озера Снярдвы поднялись три головы черного змея.
Но даже всевидящие колдуны не заметили молодого волка-переярка, что лежал в лощине, среди густого орешника. Лежал с подветренной стороны, и кони его не чуяли. Волк видел и слышал все, происходившее у озера. А когда войско ушло, вскочил и побежал на северо-запад, за реку Лыну. Здесь начинались земли храбрейшего из словенских племен, что носило три гордых имени: вильцы - "волки", лютичи - "львы", велеты - "великаны".
Когда готы захватили низовья Вислы, самые непокорные из венедов ушли на восток, в безлюдные пущи. В самом сердце их, у священного озера, беглецы увидели чудо. Златокудрый великан с секирой и щитом одолел с помощью льва и волка громадного черного быка. То был Даждьбог, которого приморские словене величали Радигостом Сварожичем. Беглецы поклялись стать воинами Солнца - храбрыми, как львы, ловкими, как волки, и сильными духом, как великаны. Зажатые между готами, эстиями и мазовшанами, новое племя не только выжило, но и удержало берег моря между рекой Ногатой и озером Трусо. Однодеревки вильцев не раз посылали драккары пришельцев к Морскому Царю и его рыбохвостым девам. Но гордостью племени и его тайной силой были воины-оборотни. Их не могли одолеть даже страшные готские берсерки.
Мазовшане шли впереди всего войска. Паны заметно повеселели. Подбадривая друг друга разговорами о распутстве Венеи и о богатствах Янтарного Дома, они глушили в себе страх перед кощунством, которое готовились совершить. Да еще ведь ничего не решено. Пусть объявят свою волю три бога в Ромове. А пока можно охотиться в изобилующих дичью лесах и радоваться солнечной погоде. Пруссы-натанги, хозяева этих мест, настороженно поглядывали на чужую рать, но не препятствовали благочестивым воинам идти на поклон к святыне. Ведь Ромовский дуб, почитавшийся всеми эстиями, приносил натангам такое же уважение и доход, как Янтарный Дом - их соседям, пруссам-самбам.
Внезапно кони заволновались, почуяв хищника. Из чащи вышел и стал прямо на тропе крупный волк. Паны приободрились: встреча с волком для воина - добрый знак. А тот вдруг перекувыркнулся и оборотился гривастым львом. Этого зверя мало кто из мазовшан видел живым, тем более в пуще, а не в Карнунте на арене. Немногие волхвы умели принимать облик люта. Воины невольно схватились - кто за оружие, кто за обереги. А лев неторопливо взревел, кувыркнулся и встал человеком ростом с молодую сосну. Из кустов он вытащил топор, в ручище великана казавшийся совсем маленьким, хотя лезвие его могло запросто разрубить всадника с конем. Дружина остановилась. Затихли напугавшиеся было кони. Молодое лицо исполина не было уродливо или злобно. Длинные золотистые волосы снегом усеяла ранняя седина. Лицо это с тонкими вислыми усами было даже красиво - особой, суровой красотой воина. На плечах великана лежала волчья шкура. Прибыхвал, криво усмехнувшись, сказал:
– - Что, Лютко, все три опрометных лица лютицких узнал? Похвалиться решил, песья кровь?
– - Кровь наша не песья, а волчья и львиная. И я тебе, княже, не Лютко, а Лютомир, волчий воевода лютичей и зять твой, а внукам твоим отец.
– - Глумишься, оборотень? Что вы, волколаки, с моей Данутой сделали? Девчонка у лучшей немецкой пророчицы училась, а из-за вас безвременной недоброй смертью умерла, упырицей стала. Так ты ее еще и из могилы поднял, снова к людям привел. Кто она теперь: человек, волчица, бесовка? И каких ублюдков вы с ней наплодили? Небось, всей стаей потрудились?
– - Кому другому я бы за такие слова о моей жене и княжьей дочери горло перегрыз. Не мы ее погубили, а Эрменгильда. А ты еще и похоронил дочь по-немецки - курган роскошный насыпал, а тела не сжег. Вот она и стала по ночам людей заедать. И пробили бы ее осиновым колом да в болото бросили, если бы я три ночи у ее могилы не провел. Она теперь человек, не нечисть, слышите, вы все?
– загремел над лесом голос великана.
– И волхвиня посильнее той стервы, медвежьей сестры, что вас морочит.