Арена, Кукольный театр и Добро пожаловать в сумасшедший дом!
Шрифт:
— А есть ли еще какая-то причина, от которой люди теряют рассудок, сэр?
Врач вздохнул.
— Бывали и другие причины, но сейчас они не стоят того, чтобы из-за них сходить с ума. Что ж, именно тогда он и закричал. А потом… хозяйка права, он написал еще несколько строк. Иди-ка, прочти, что тут написано.
— Еще минуту, сэр. Я промываю последнюю ссадину.
Наконец он подошел к столу.
— До этого места все нормально, — сказал врач, показывая пальцем. — Здесь рычаг пробил бумагу. А потом… «ЖУПИЙЯ ХЕЙ СИЛЬВЕР ЖУПИЙЯ ХО СИЛЬВЕР ЖУПИЙЯ ХЕЙ ЖУПИЙЯ ХО СИЛЬВЕР ЖУПИЙЯ ХЕЙ ЖУПИЙЯ
— Такую телеграмму мог бы послать одинокий ковбой своей лошади. Вы что-нибудь понимаете, сэр?
— Не очень. Это как-то связано с тем, что с ним произошло, но понятия не имею как. Впрочем, я в этом деле человек новый. Ну что, Пит, займемся бумажной работой или сразу отнесем его в машину?
— Сначала проверим его бумажник.
— Зачем?
— Если у него есть деньги — неважно сколько, — придется ему отправиться в частную психиатрическую клинику. Если есть указание: «В случае несчастного случая сообщить…», — то мы сообщим первыми, и, может, его родственники раскошелятся на платную клинику. У нас такая давка, что нужно все проверять, прежде чем принять кого-то. У него есть бумажник?
— Да, в заднем кармане брюк. Минуточку. — Практикант перевернул человека, неподвижно лежащего на кровати, вынул из кармана бумажник и открыл. — Три доллара, — сказал он.
— А эти сложенные бумажки, случайно, не чеки?
— Возможно. — Практикант вынул их, развернул сначала одну, потом другую и тихо свистнул. — Почти полторы тысячи. Если они настоящие…
Врач заглянул ему через плечо.
— Настоящие, в крайнем случае искусно подделанные. Это уважаемая издательская фирма. Ну-ка… выписаны на имя Люка Деверо. «Люк Девере», видимо, просто литературный псевдоним, но довольно похожий и звучит знакомо.
Практикант пожал плечами.
— Мне это ни о чем не говорит. Хотя, с другой стороны, я читаю мало беллетристики. Времени нет.
— Я не о сходстве фамилий. Есть одна девушка, сиделка из Городской больницы для душевнобольных, так вот она просила всех врачей и психиатров Лонг-Бич сообщить, если кому-то в качестве пациента попадется Люк Деверо. Думаю, это ее бывший муж. Ее фамилия тоже Деверо, а имя… э-э… вылетело из головы.
— Жаль. Выходит, нам есть кому сообщить. А что с этими чеками? Платежеспособен он или нет?
— Имея тысячу четыреста долларов?
— Но ведь чеки не подписаны, а он пока не в состоянии ничего подписать.
— Гм-м… — задумчиво хмыкнул врач. — Я тебя понимаю. Ну что ж, как я уже говорил, в данном случае кататония, думаю, является состоянием переходным. Но если его признают душевнобольным, будет ли его подпись иметь силу?
— Нечего нам заранее об этом беспокоиться. Поговорим сначала с той дамочкой, его бывшей женой. Может, она возьмет ответственность на себя и избавит нас от хлопот?
— Неплохая мысль. Кажется, в холле на этом этаже есть телефон. Останься здесь и следи за ним, Пит, — он в любой момент может прийти в себя.
Врач вышел в коридор и через пять минут вернулся.
— Ну, все улажено, — сообщил он. — Она этим займется. Частная клиника — за ее счет в случае неувязки с чеками. Она отправляет за ним машину, только просит, чтобы мы дождались ее.
— Неплохо, — заметил практикант, зевая. — Интересно, что заставило ее подозревать, что он может так кончить? Расстройство психики?
— Частично — да. Но прежде всего, она боялась, что с ним может случиться беда, если он снова начнет писать. Кажется, после прихода марсиан он не написал ни слова, даже не пытался. Еще она сказала, что когда он по-настоящему углублялся в работу и быстро писал, то выходил из себя по любому поводу. Когда он писал, ей приходилось ходить по дому на цыпочках и… в общем, понимаешь, что я имею в виду.
— Наверное, многие реагируют похоже, когда хотят на чем-то сосредоточиться. Интересно, что сделал ему марсианин сегодня ночью?
— Я знаю не больше тебя. Но что бы ни случилось, это произошло в процессе творчества, в тот момент, когда он взялся за работу. И все-таки интересно — что же это было.
— Почему бы вам не спросить у меня?
Оба повернулись. Люк Деверо сидел на краю кровати с марсианином на коленях.
— А-а? — довольно глупо спросил врач.
Люк улыбнулся и посмотрел на него глазами, которые были — или, по крайней мере, казались — совершенно спокойными и разумными.
— Я вам расскажу, что случилось, — сказал он, — если это вас вправду интересует. Два месяца назад у меня началось психическое заболевание… видимо, от напряжения, в котором я жил, пытаясь заставить себя писать, — у меня ничего не получалось. Я жил в небольшом домике за городом, и у меня начались галлюцинации: марсиане мерещились. Так продолжалось до сегодня, а теперь прошло.
— А вы… уверены, что это были галлюцинации? — спросил врач, одновременно положив ладонь на плечо практиканта, чтобы тот молчал. Если бы пациент в подобном состоянии слишком резко посмотрел вниз, он мог бы впасть в шок.
Однако молодой человек не понял.
— В таком случае как вы назовете существо у вас на коленях? — спросил он Люка.
Люк посмотрел вниз. Марсианин уставился на него, показал Люку длинный желтоватый язык и с громким чмоканьем втянул его обратно. Потом высунул еще раз и потряс им перед носом Люка.
Тот поднял голову и удивленно взглянул на практиканта.
— У меня на коленях ничего нет. Спятили вы, что ли?
Случай с Люком Деверо, о котором доктор Элликот X. Снайдер, психиатр и основатель Фонда Снайдера и клиники, в которую привезли Люка, позднее написал монографию, был, вероятно, исключением. Во всяком случае, ни один уважающий себя психиатр не упоминал ни об одном случае, чтобы пациент, который прекрасно видел и слышал, не видел и не слышал марсиан.
Разумеется, имелось много людей, страдающих одновременно от слепоты и глухоты. Поскольку прикосновения марсиан были неощутимы и они не имели ни вкуса, ни запаха, этим несчастным людям невозможно было предоставить объективного или чувственно воспринимаемого доказательства существования марсиан, и им приходилось поверить на слово — передаваемое каким-либо образом, — что инопланетные существа не выдумка. Некоторые из этих людей никогда не поверили в них до конца. Сами понимаете, трудно упрекать их за это.