Аргентина: Кейдж
Шрифт:
Репортер Грант мысленно сделал стойку. Ага!
— По некоторым причинам не стану о них ничего рассказывать, Кретьен, не обижайтесь. Но рассуждали мои гости точно, как вы, только их старший еще добавил, что иногда Грааль находит тебя сам... Кстати, краны мне починили, один из них, представьте себе, слесарь, и очень хороший.
Крис только вздохнул. Тайна на тайне! Ну и городок!..
— С ними была девушка, красивая, прямо как со средневекового гобелена... Я сейчас вернусь.
Мадам Кабис встала, прошла в соседнюю комнату.
— Вот! Ее подарок, — сообщила хозяйка, появляясь в дверях. — Прислала из Тулузы, уже после отъезда. Хотела меня поддержать, а я... Даже не решилась завести патефон. Как-то страшно.
...Пластинка в твердом картонном конверте. Черная наклейка, белые готические буквы. «Peer Gynt. Op.23 No.19. Solveigs Sang». Репортер Кристофер Грант невольно потер лоб, вспоминая. Знакомое что-то! Этот Пер Гюнт очень громко и противно кричал, то есть пел. И не противно, а выразительно, как верно написала сама Лорен Бьерк-Грант. Ну конечно!
В Карнеги-холл они отправились втроем: сестры, старшая и младшая, и он, внезапно примкнувший. Было это за неделю до памятной вечеринки у босса. Тогда Крис ничего не понял, лишь после догадался — смотрины. Жених и невеста, тили-тили тесто![50]
— А почему — страшно, мадам Кабис? Сольвейг-то ждала — и дождалась.
Женщина отвернулась, дрогнула плечами. Кейдж поспешил отойти подальше — к влажному стеклу, по которому лупили тяжелые капли. «Это тот же стук недавний, — я сказал, — в окно за ставней, ветер воет неспроста в ней у окошка моего...»
— Я вас не прогоняю, Кретьен, — негромко проговорила женщина. — Дождь... Напротив, если вы останетесь, мне будет спокойнее. Но я вспомнила, что в доме есть хороший кожаный плащ с капюшоном. А вы сейчас похожи на пчелу, попавшую в стеклянную банку...
...Или на муху между стеклами. «Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал...»
— Oh, yeah! — Кейдж постарался улыбнуться как можно беззаботнее. — Правда с капюшоном?
Сорок человек — пусть и толпа, но не слишком большая. И пятьдесят тоже. Но если сбить их поплотнее, утыкать зонтиками и включить звуковое сопровождение...
— Крестный ход! Крестный ход, отец Юрбен! Благословите сломать часовню. По камешку разнести! Опять похороны будут! Смерть пришла! Смерть! Отец Юрбен, отец Юрбен!..
Кейдж помотал головой, стряхивая с капюшона воду. Кажется, это уже традиция! Собор, площадь Святого Бенедикта, поперек нее — фаланга и, само собой, два Голиафа, мэр и кюре. Только сегодня все словно в зеркале: в толпе почти все женщины,
— Она снова появилась! Отец Юрбен! Смерть пришла! Смерть!..
Кюре на ступенях собора в знакомой шляпе-сатурно, мокрой, как и его черная ряса. Толпа чуть ниже, всего на шаг. Вместо знамен и лозунгов — зонтики. Товарищ Максимилиан Барбарен, один-оди-нешенек, там же, где и в прошлый раз. В плаще, но голова непокрыта, темные волосы слиплись, в глазах не пойми что.
— Видели, Кретьен? — вздохнул он, пожимая руку. — Вот оно, мракобесие в чистом виде. Змея укусила себя за хвост! Того и гляди, на клочья порвут божью дудку!
Крис покосился на зонтики. Самые смелые уже на ступеньках. А орут-то, орут!..
— Крестный ход! Всех собрать, кто не пойдет — вон из города! Не пустим смерть! Отец Юрбен, бейте в колокол! Набат! Набат!..
— Мертвую графиню опять видели. То есть не видели, а говорят, что видели. А раз пришла, значит, снова смерть за смертью покатит. Это не я, Кретьен, так считаю, это всем здешним с детства в черепушку вдолбили.
Вздохнул невесело:
— И как в таких условиях классовую борьбу вести?
— А кто-то действительно умер? — Крис, достав блокнот, попытался пристроить его под плащом. — Из-за графини?
— Пишете? — Барбарен поморщился. — Ну, пишите, мы, коммунисты, правду не скрываем. Только где она, правда? Я, как мэром стал, все записи поднял. Помер человек, к примеру, от воспаления легких, а рядом приписка: «Злоумышлением не поминаемого призрака». Не поминаемого! Только об этой графине и болтают. Ведь чего город-то за двести лет не вырос? Бегут отсюда, дома бросают, лишь бы от смерти, значит, подальше. На себя бы поглядели! В драке кому-нибудь глаз выбьют, а говорят, мол, графиня под руку подтолкнула.
— Отец Юрбен! Ведите нас, ведите! А не то мы сами! Набат! Крестный ход! Бей! Жги!..
Кейдж вновь мотнул головой. Не воду сбрасывал — мысли утрясал. Ни до чего не додумавшись, поглядел на Черного Коня, со всех сторон теснимого. Вспомнились виденные еще в детстве «белые балахоны» с горящими крестами. Здесь цвет иной, но не в цвете сила. А кресты те же, «Огненные».
Каков Авалан, таков и Клан...
— Пойду туда, гражданин мэр. Что-то не нравится мне это.
— А кому нравится? — поморщился Барбарен. — Вместе и пойдем. Ведь чего я здесь?
Переглянулись, шагнули, не сговариваясь, с левой ноги.
— Горе вам, грешники!!!
Капли дождя замерли в полете.
— Не там смерть ищете! В себя загляните, лицемеры. Не вы ли говорите ближнему: давай выну сучок из глаза твоего? А у самих — даже не бревно, кол заостренный!..
Глас отца Юрбена гремел над площадью. Зонтики сникли, некоторые уже начали пятиться. Кюре взмахнул рукавами мокрой сутаны:
— Часовня не угодила? Не каменья сокрушать вам надлежит, но собственные грехи!