Аргентина: Кейдж
Шрифт:
Рука в черной перчатке беззвучно ударила по столу.
— И ваш велосипед... Не мучайтесь, обо всем этом давно уже написано. Есть теория, что чуть ли не с каменного века Европа поделена на тех, кто поклоняется Богу-Воителю — и адептов Великой Дамы. Истинные их Имена известны лишь посвященным, прозвищ же не счесть. Это не борьба мужчин и женщин, а совершенно разный взгляд на Бытие и Небытие. Отсюда и все конфликты, под какими бы знаменами они не начинались. В эпоху, которую мы именуем Ранним Средневековьем, Бог-Воитель победил. Ему были любы жестокие грязные мужчины, которые не хотели покупать мыло... Я правильно все изложил, юноша?
Кристофер Грант не обиделся, хватило
— Все верно, мсье Брока. А возродилась Великая Дама именно здесь, в Окситании. Только в этих местах ее называли Прекрасной. Ей были любы уже совсем иные — учтивые и умеющие любить. «Amour courtois», если по-старому.
По лицу эльзасца промелькнула усмешка.
Как рыбку мчит игривая струя К приманке злой, на смерть со дна морского, Так устремила и любовь меня Туда, где гибель мне была готова. Не уберег я сердце от огня, И пламя жжет сильней день ото дня, И не вернуть беспечного былого...[61]Рыболов вновь ударил ладонью по столу и подвел итог:
— До Америки вы не доплыли, мсье Грант. Болтает вас волна где-то возле Азор, а уголь на исходе. Не боитесь утонуть?
— Не боюсь, дограалю как-нибудь, — Крис взглянул прямо в черные стекла. — Кстати, именно тогда о Граале впервые и заговорили.
5
В первые же берлинские месяцы Харальд Пейпер, с трудом привыкая к себе-новому («Какие еще сорбы, камрады? Их австрийский Генеральный штаб выдумал!») взял за правило: никогда не злиться. Слишком опасно! Не заметишь, как земля уйдет из-под ног, чтобы сомкнуться над крышкой гроба. И — выручало. К примеру, с тем же Хорстом Весселем, который еще не был песней. «Свободен путь для наших батальонов, свободен путь для штурмовых колонн!..»
...Улица, самая обычная, не слишком широкая, но и не узкая щель, какие еще встретишь на Монмартре. Дома — громоздкие четырех- и пятиэтажки начала века с облупившимися медальонами и гипсовыми девицами на фасадах. Путеводитель подсказывал: «квартал лореток», стыдливо добавляя «полвека назад». За спиной — небольшая церковь, а дальше, в двух кварталах, оживленная рю Ришер с ее знаменитым (чем именно, Харальд читать поленился) кабаре «Фоли-Бержер».
Дом, подъезд, легковушки у тротуара, прохожих не слишком много, ясный день на дворе. До встречи — ровно час. Третий этаж, первая квартира слева.
Гауптштурмфюрер достал сигареты из кармана плаща, повернулся и не спеша побрел обратно, в сторону церкви. С утра разболелась нога, и он в который уже раз мысленно помянул племянницу Гертруду. Породистый волчонок растет! Повезло брату.
Не злился — и не только потому, что нельзя. «В коленную чашечку!» Дочь вступилась за отца. Слегка промазала, к его, дядиному, счастью.
...Автомобилей возле дома он насчитал пять, три на одной стороне, два — напротив. Ничего необычного, перед соседним домом не меньше. Людей ни в одном нет, и на тротуаре
— Сюда больше не приходите, — сказала ему Ильза Веспер прощаясь. — Ни к чему лишнее любопытство. Встретимся в городе, на квартире. Не волнуйтесь, я буду одна.
Именно тогда Харальд услышал первый звоночек. «Почему — на квартире?» — шепнула на ушко подруга-паранойя. Разведчик Пейпер с ней тут же согласился. В номер-«люкс» он и сам не собирался возвращаться, но в Париже полным-полно удобных мест для спокойного, неспешного разговора. Не нравится холл того же «Гранд-отеля», зайди в соседнее кафе. Зачем «светить» квартиру перед залетным гостем? «В последний раз сигнал сыграют сбора! Любой из нас к борьбе готов давно...»
Сын колдуна звоночки не любил. Выпил чашку скверного кофе в баре на первом этаже гостиницы — и принялся за работу.
Хорст Вессель, три в одном флаконе, был коммунистом, сутенером и педерастом. Югенбундовцы дружно его ненавидели (еще бы!). Дрались стая на стаю, безжалостно, не считая потерь. Хоронили погибших, отдавали последние пфенниги на лечение раненых. Смазливый улыбчивый Хорст всего на три года старше Харальда, но уже руководил вовсю, гордясь кличкой «Красный Фюрер». Прищучить такого было заветной мечтой и Пейпера, и всех камрадов.
— Отныне нет больше Красного Фюрера, — однажды заявил на многолюдном митинге партайгеноссе Геббельс. — Есть наш новый соратник, член НСДАП и боец-штурмовик Хорст Вессель!
«Член» стоял на трибуне плечом к плечу с гауляйтером и мило улыбался. «Повсюду наши флаги будут реять скоро, неволе длиться долго не дано!»
Возле церкви, уродливого псевдоготического ублюдка, Харальд остановился и смахнул пот со лба. Колено разболелось не на шутку, очень хотелось присесть на ближайшую скамейку, закрыть глаза. До встречи — сорок минут, можно все спокойно обдумать, потом еще раз прогуляться мимо нужного дома...
«Идиот?» — ласковым голоском вопросила подруга.
...Автомобиль мадам Веспер, светлое лупоглазое чудище с серебристыми дудками-клаксонами и трехлучевой звездой на капоте, ему показали сразу, всего за пять франков. В «Гранд-отеле» «Mercedes-Benz 500K» считался местной достопримечательностью. А вот машину охраны пришлось вычислять долго. В конце концов удалось, но паранойя никак не хотела успокаиваться, и Пейпер потратил еще час и пятьдесят франков (обед в хорошем ресторане), чтобы найти старый неказистый «рено». На нем, как уверил механик гаража, мадам из номера-«люкс» иногда выезжает в город.
Дом, нужный подъезд — и два знакомых автомобиля: «ситроен» охраны и «Renault Monasix» 1931 года. Пустые — значит все, и «мадам», и ее головорезы, уже наверху, в квартире. Если, конечно, не предположить, что Ильза Веспер отправила их прогуляться по бульвару Монмартр.
Над ухом ударил уже не колокольчик — колокол с Notre-Dame de Paris. По ком он звонит, можно не спрашивать. Новичок, играя по правилам, подождал бы третьего звонка, вернулся к дому или даже сунул бы нос в подъезд...
На скамейку Харальд Пейпер все-таки присел, но закрывать глаза не стал. Извлек из портфеля блокнот, пристроил карандаш в пальцах. Злиться нельзя, а вот подумать стоит. То, что невестка ему не поверила, — ладно, но засада — перебор. Полиции его точно не сдадут, особенно после неизбежных процедур.