Аргентинское танго
Шрифт:
«Нет, — сказала Мария, отпивая из бокала коньяк. — Я уже ничему не удивлюсь. Вы сильный мужчина. Вам необходимо направлять свою силу. Лепить из нее кубики и шары. Бомбы и пули. Вам это приносит деньги, не так ли? Как вы уничтожаете своих врагов? При помощи яда, кинжала и пули, как во времена Цезаря Борджиа и Равальяка? Или вы знакомы с другими способами? Как вы, вы сами, господин Танатос, ведете вашу войну?»
Он не улыбнулся. Ни единый мускул у него на лице не дрогнул. Мария смотрела на светлый золотистый бобрик его коротко остриженных волос, на родинку в углу рта, напоминающую кошачью царапину. «Я веду ее по своим правилам. Я зарабатываю на ней большие деньги. Но не думайте, что она только личная, моя война. Я веду ее против тех, кто рискует, оступившись,
Часы в гостиной пробили поздний час — медные низкие раскаты перешли в хрустальные, тонкие, нежные, звезды звона повисли в пустоте, стихли. Зачем он спрашивает ее о Киме? Ким — отец Ивана, она знала только это. Теперь она узнала еще и нечто другое. Ким — заказной убийца. Ким — работник властительного босса. Она будет тоже работницей властительного босса?
«Кто вы такой, Аркадий?» — спокойно спросила она, откинувшись в кресле. Она успела замазать синяки на лице тональным кремом в ванной. Он поразился ее самообладанию. Ну да, она же танцовщица, это значит — актриса, но он никогда бы не подумал, что умеет так хорошо играть. Тем лучше. Этот ее талант — умение держать себя в руках, умение перевоплощаться — тоже пригодится. Он вспомнил, как ее тело билось под ним. Волна вожделения, еще более яркого и острого, накатила на него, чуть не скрутила его. «Я? Я хозяин театра теней. Вы разве еще не поняли?» Ей казалось — он смеялся.
«Что я должна делать, чтобы… — Она помолчала. Повертела в руках пустой бокал. — Чтобы вы меня не убили?»
«Работать на меня».
«В чем будет заключаться моя работа?»
«В собирании и передаче разнообразных сведений, которые мне нужно будет или собрать для себя, или передать по назначению».
«Что это будут за сведения?» Как она ни старалась не показать виду, она побледнела.
«Вам скажут об этом. Главное — вы должны будете уметь говорить с нужными мне людьми на понятном им языке».
«Что это за язык?» Она бледнела все больше.
«Я, по крайней мере, знаю только один язык, которым владеет женщина, чтобы добраться до секретного сейфа внутри мужчины и умело открыть его».
«Я вас не понимаю». Ее лицо стало цвета белой шелковой гардины над окном в гостиной.
«Язык постели».
Он ждал, что она в возмущении вскочит с кресла, снова закричит: «Сволочь! Не буду! Никогда не буду! Лучше убей!» Она молчала. Прямо, расширив свои огромные, как размахнувшиеся крылья махаона, черные глаза, смотрела на него.
Наконец она разлепила губы. «И вы… вы будете мне платить за это? Да?»
«Резонный вопрос. Конечно, буду. За любую работу надо платить. За вредную и опасную — вдвойне. И даже втройне. Вы не будете обижены… querida».
Она не опускала голову. Она не говорила ничего. Он сверкнул глазами.
«Вы сколотите состояние, пока вы живы и работаете у меня».
«Меня не интересуют деньги», — тускло, ровно произнесла она. Он ждал этих слов.
«А что вас интересует? — Он чувствовал, как у него под брюками вспухает, растет и вырастает безумный зверь, неукрощенный, жаждущий этой молоденькой волчицы, так спокойно сидящей в кресле перед ним. — Мужчины? Виллы за границей? Драгоценности, украшения? Так все же это деньги, Мария. Деньги, обращенные в…»
Она перебила его.
Ее голос был так же тих, тускл и ровен, почти призрачен, ненастоящ.
«Меня интересует ребенок».
Он опешил. Изумился. Насторожился.
«Какой ребенок?»
«Мой ребенок».
«Ваш… ребенок? — У него похолодели колени. — У вас есть ребенок? Плод тайной страсти? Вы держите его… хм… вдали от света? От себя? От вашего партнера? Где он? В России? В Испании?»
«Его нет».
«Как — нет? — Он уже ничего не понимал. — Он умер?»
«Я хочу родить ребенка. Я. Хочу. Родить. Ребенка, — задыхаясь после каждого слова, сказала она. — Это все, чего я хочу. Я с ума сойду, если этого не будет. Ради этого я буду жить. Я зря просила вас, чтобы вы меня убили. Не убивайте меня. Я буду работать на вас».
Он сказал мне: тебя надо обучить. Я заплачу большие деньги за твою учебу. Ты должна сказать своему продюсеру и своему партнеру, что та берешь отпуск на месяц и улетаешь на Канары. На Мальдивы! На Галапагосы! На Майорку! В Гренландию! В Антарктиду! На Марс! Куда хочешь!
Я не спросила его, знаком ли он со Станкевичем. Вероятность была фифти-фифти. Я уже была достаточно известна в России, чтобы он сам меня нашел, знал, кто я такая. И в то же время этот пакет, который я по приказу Родиона передала неизвестным в Монреале, до сих пор жег мне руки. Я еще не знала, чему я буду учиться; что будет заставлять меня делать Аркадий. Я знала только одно: черт связал нас всех крепкой веревкой, больно врезающейся в тело пенькой. Одной ржавой цепью черт нас связал. И мне нужно стать той, которою я никогда не была. Стать хитрой. Стать подозрительной. Стать слишком умной, чтобы перехитрить тех, кто поймал меня в сеть. Я вырвусь, я выпутаюсь из сети, сказала я себе! А сердцем так слабо верила в это, что слезы теперь на каждом шагу душили меня.
«Родион, — сказала я после выступления в Кремле, где в краснобархатной ложе, встав, подняв над головой руки, мне хлопал в ладоши сам Президент, — Родион, я слишком устала. Мне надо отдохнуть. Отпусти меня на месяцок на море, а?»
Станкевич оторопел. Брови на его жирной роже полезли вверх. Подбородки возмущенно дрогнули. «На месяцок? А ты не переборщила в просьбе, случайно? Раньше я отпускал тебя на недельку — на Кипр, на Крит, в Геную, на пляжи Бангалура, и ты, наоборот, хныкала и стонала, что, мол, долго отдыхать, умру с тоски, соскучусь? Месяцок? Не многовато ли? Я поставил ваши с Ванькой шоу-программы, между прочим, после осеннего турне по Японии — в Сиднее и в Аделаиде… потом слетаете на Тасманию, дураки, поедите винограду, там как раз второй урожай!..» Я растянула губы в улыбке. Приблизила лицо к его толстой харе. «Ты поставил точные числа выступлений в Австралии?» Он отрицательно помотал головой: нет, я только договорился, ты сама будешь выбирать удобное время! «Ну вот я и выбираю, — я обнаглела и потрепала его за толстую гладкую щеку, — я выбираю в Токио первое сентября. Красный день календаря. А Австралию — через двадцать дней. Виноград на Тасмании уже кончится?»
Я видела: он зол, но он не может мне перечить. Согласие было получено.
Оставался Иван. Иван, с его бешеным нравом, Иван, который не расставался со мной ни на один день. Он любил меня; я любила его. Как любой мужчина, кто любит свою подругу, он привыкал к моему присутствию, к моему положению рядом, он уже становился собственником, и он бесился, если я куда-нибудь уезжала одна — на день, на два, на уик-энд к знакомым, на обучение белой магии к Лоле. Где я? Что я делаю? Не изменяю ли ему? Почему я имею право на собственное пространство и собственное время? Я не должна его иметь!
Я закрывала глаза. Иван, я была там-то и там-то… Я делала то-то и то-то… Я не делала ничего плохого… Клянусь, ничего… Он плохо верил. Он кусал губы. Он улыбался натужно. Он целовал меня так, будто давал мне пощечину. И, чтобы выместить на мне свою ревность, он тащил меня заниматься: «К станку!» И выматывал меня так, что с меня семь потов сходило. Так оригинально он мстил мне за мое отсутствие. За пребывание не с ним.
Что же будет сейчас? Как я скажу ему?
Иван, Иван… Милый… Родной… Querido…