Аргентинское танго
Шрифт:
Такси остановилось около нее, когда она, прислоняя руку к лицу, пытаясь отвести от глаз, содрать непривычную вуаль, вышла из здания аэропорта на площадь. Дверца машины открылась. Она села в нее одновременно нагло и робко, уверенно — и заторможенно, как во сне. Она чувствовала себя автоматом.
Она и была автомат. Живой автомат.
Она просто очень хотела танцевать.
И очень хотела ребенка.
Для этого ей надо было просто жить. Жить — и больше ничего.
Она видела мрачный, стриженый затылок черноволосого шофера. Она знала эту страну — она бывала здесь на гастролях с Иваном. Здесь говорили на ее родном языке. И немного — на португальском.
— Выходите, — скупо обронил шофер. — И прощайте.
«Он сказал „прощайте“, а не „до свиданья“, — смятенно подумала Мария, щурясь сквозь черную вуаль на железную дверь над низким каменным крыльцом.» Она поднялась по ступеням. Рука поднялась, чтобы нажать кнопку звонка. Железная дверь распахнулась наружу. Она вошла, и дверь с лязгом закрылась за ней.
Одетый в камуфляж высокий человек, ни слова ни говоря, повернулся, сделав жест, чтобы она следовала за ним. Он пошел по темному коридору, еле освещенному тусклыми плафонами высоко под потолком; она — за ним. Они шли долго по мрачным коридорам, и у нее все больше кружилась голова. Наконец человек в камуфляже остановился перед железной дверью, всунул ключ в замок, толкнул дверь рукой. Снова сделал жест: проходи. Она прошла в комнату. Огляделась. Она поняла, что это будет ее спальня.
Все верно, она должна была здесь где-то жить.
Теперь, на этот месяц, эта камора… эта камера с голыми стенами, железным шкафом для одежды и белья, железным квадратом стола, привинченного к полу, черным холодильником и железной кроватью с панцирной сеткой, как в больнице или в тюрьме, будет для нее домом. Она зажмурилась под вуалью. Солдат, встретивший ее, по-прежнему ни говоря ни слова, повернулся и удалился. Мария закрыла дверь на замок, повернув ключ, и плашмя упала на кровать.
Она не знала, сколько прошло времени. В дверь постучали. Она вскочила, будто и не дремала вовсе. Рослый солдат в камуфляже стоял перед нею с подносом в руках. Поднос был уставлен едой. Она поблагодарила солдата, наклонив голову; он по-прежнему молчал. Она взяла поднос у него из рук, поставила на стол, обернулась и сказала по-испански: «Muchas gracias».
Солдат ушел. Она, не снимая шляпку, откинула ото рта, с подбородка вуаль и стала есть. Еда была простой, неизысканной — вареная картошка в миске, капустный салат, томаты, пара кусков жареной морской рыбы в металлическом судке, воняющей йодом и тухлыми водорослями, кефир, сок. Когда она, запрокинув голову, пила сок из стакана, в спальню кто-то беззвучно вошел. Мария обернулась, поставила стакан на железный стол. Вошедший был в генеральской форме. Его китель был весь усеян наградами, будто бы его владелец собрался
— Мы приветствуем вас, мисс Виторес, в нашей школе. Учтите, времени у нас с вами немного, а успеть надо многое. Режим здесь достаточно жесткий. Спать вам придется мало. — Он нехорошо усмехнулся. Мария рассматривала его сухое старое лицо, его тонко поджатые ядовитые губы. — У вас в комнате в любое время могут появиться наши инструкторы. В первую очередь вас будут учить читать карты и составлять схемы.
— Схемы… чего?..
Губы Марии внезапно пересохли. Она только сейчас осознала, в какую игру она втянулась против воли.
— Схемы расположения войск противника. Его военных баз. Складов его оружия и боеприпасов. Дислокаций и передислокаций. И многие другие схемы. В частности, — тонкие язвительные старческие губы улыбнулись, — вы должны будете назубок знать схемы наиболее действенных современных истребителей-бомбардировщиков. В том числе и невидимки — «Стеллс», и самолеты программы «Меру», и…
Старик замолк. Молчала и Мария. На миг ей показалось: в тюремной каморе школы для международных шпионов идут часы. Громко идут: тик-тик, так-так.
Или это стучало у нее в висках?
Или это… стучали… ее кастаньеты… ее кастаньеты для олы… для сегидильи… для сапатеадо… те, что она оставила там, в Москве…
— Так, хорошо, — сказала она сухими губами. — А еще?
— Еще вы должны будете в скором времени знать и различать типы кораблей и подводных лодок. Знать, чем опасна та или иная конструкция лодки или корабля. Та или иная модель пушки. Ракеты. Истребителя. Вас будут посвящать в новейшие разработки оружия, ведущиеся в крупных странах мира. Мир втягивается в новый виток насилия, и надо уметь противостоять насилию. Обезвреживать его.
— Насилием?..
Ее язык опередил ее. Старый генерал, откинув голову, как огромный старый кондор, прищурясь, сверху вниз, как со скалы, поглядел на нее острыми камешками глаз.
— Вопрос по существу. Разумеется, насилием. Вы правы. Ничем другим его не остановишь. С ворами надо говорить на воровском жаргоне, тогда они тебя поймут. Со смертью — на языке смерти.
— Почему… не любви?..
Он медленно повернул к ней все лицо. Теперь круглая, чуть расплющенная, с резьбой морщин, загорелая тарелка его лица находилась напротив ее лица, ее широко открытых под вуалью глаз.
— А вы что, монахиня, что задаете мне такие вопросы? Вас же прислал ко мне Беер?
— Я танцовщица.
— Танцовщица… Хм!.. Все равно. Хоть судомойка. Мне это все равно, откровенно говоря. С любовью в нашем мире дело плохо, видите ли, сударыня. А вы что, сами этого не понимаете? Вам недостаточно доказательств? Вам еще не объяснили? Сегодня вечером для слушателей фильм. Поучительный весьма. После занятий с инструкторами и ужина вас вместе с другими слушателями Школы отведут в кинозал. Советую вам смотреть это кино возможно более внимательно.
Генерал поднялся с железного стула с деревянным сиденьем, упершись руками в колени, кряхтя. Под кителем явственно обозначилось брюшко. Вдруг он сделал шаг к ней. Протянул руки. Она не успела отшатнуться. Он медленно, бережно снял с нее шляпку с вуалью. Положил на кровать. Нежно коснулся заскорузлым большим пальцем ее вспотевших, пахнущих соком губ.
Лучше бы она не смотрела этот фильм. Не смотрела, не смотрела!
Но у нее были глаза, и они глядели на все это сами. Без ее ведома. Не подчиняясь ее приказу.