Аргентинское танго
Шрифт:
И настал день, когда Беер пригласил меня к себе на день рожденья.
На свой собственный день рожденья.
Скажите пожалуйста, какая цаца! Больше всего на свете я хотела бы сдать его в этот торжественный день в руки ФСБ. Но я прекрасно понимала: он не один. За ним — люди. Тайная группировка, мощная, разветвленная, пустившая щупальца в разные страны. Сеть Беера крепко опутала мир, и я — всего лишь маленькая рыбка-уклейка, попавшаяся в ее ячеи, туда, где бьют хвостами могучие тунцы и серебряные сельди, драгоценные осетры и умнейшие дельфины… «Стань умным дельфином и вырвись из сети, — шептала я сама себе, — ну неужели тебе это так трудно, ты же
День рожденья. День рожденья. Что этой сволочи купить в подарок?
Гад, ведь он будет ждать подарка.
Почему мир так устроен, что мы вынуждены улыбаться и дарить подарки людям, которых мы хотели бы убить? Стереть в порошок? Уничтожить?!
Я отправилась за подарком для Беера в магазин рядом с моим домом, на Якиманке. Еще чего, буду я рыскать по всей Москве, разыскивать для него невиданные роскошества! С каким бы удовольствием я преподнесла ему в фарфоровой вазе кучу свежего дерьма! Я мысленно взнуздала себя, как лошадь. Пластиковая карта, мой неслыханный гонорар за мою адскую работу, валялась в новой сумочке, что я приобрела себе взамен той, украденной в Мадриде цыганской Лусией. Из этих денег, сказала я себе, из этих поганых денег я куплю ему, козлу, первое, что попадется мне на глаза или под руку.
И я вошла в маленький магазинчик, и там, ура, был целый отдел всякой подарочной блесткой шикарной мишуры; и я подошла ближе к прилавку, и продавщица, молоденькая девочка, сначала пялилась на мои ноги, обтянутые колготками «Levante», я была в мини-юбке и в длинном черном, расстегнутом, метущем полами улицу осеннем макинтоше и в лакировках от Гуччи на высоких, десять сантиметров, каблуках; а потом девочка подняла глаза — и увидела мое лицо, и узнала меня.
— Ой, Мария Виторес, гляди! — Девочка ущипнула за локоть напарницу, оживленно болтающую с кассиршей. — Ой, Мария, здравствуйте, вы сегодня прекрасно выглядите, мы так рады, что вы у нас… Что вам подобрать? — Девочка смотрела на меня умильно. — Что желаете?
Я кинула взгляд на магазинную полку — и мне в глаза бросилось яркое, слепяще-алое, стекающее вниз атласной красной рекой, переливающееся багряным, оранжевым, малиновым.
— Что это? — Я показала на буйство красного атласного огня.
— Это? — Девочка с готовностью сдернула с витрины струящуюся ярко-алую ткань. — Это, знаете, чудо что такое, это мы получили недавно, точнее, только вчера, это замечательная атласная красная скатерть, ноу-хау, понимаете, белые праздничные скатерти уже немодны, все покупают только цветные, синие, красные… даже черные, представьте себе!.. сейчас в моде даже красные и черные свадебные платья… как ни странно, ха-ха… Видите, какая прелесть! Играет!.. Похоже на красную парчу, правда?.. хоть это и атлас… но особой выделки шелк, вы понимаете, бельгийский…
Я взяла ослепительно-красную ткань в руки.
И сердце мое замерло. Потом забилось, как бубен. Как барабан. Как маленький барабанчик в безумном танце болеро.
Мулета. Это была мулета.
Это была не красная импортная скатерть из Брюсселя. Это была настоящая мулета, и тореадор шел с нею на быка, дразня зверя, играя ею перед самым его носом, перед бешено вылезшими из орбит, затравленными глазами.
Я куплю эту мулету. Я подарю ее Аркадию.
— Сколько?
— О, совсем недорого, совсем…
Девочка назвала цену. Я вытащила из сумочки кредитную карту. Мне, подобострастно улыбаясь, завернули в красивую упаковку алую ткань.
Я подарю тебе, сволочь, мулету, думала я, садясь в машину. Я подарю тебе мулету, думала я, поднимаясь в лифте в двадцать пятую квартиру в доме на Первой улице Энтузиастов, я подразню тебя. На красной ткани не будет видна красная кровь. Чья кровь? Я не додумала. Рука уже нажимала на кнопку звонка. Уже мелодичный звон раздавался в глубине огромной элитной квартиры. Уже телохранитель открывал дверь, подозрительно-придирчиво, грозно ощупывая меня волчьими глазами: кто я, своя ли, не принесла ли с собой оружия или взрывчатки, не выстрелю ли прямо сейчас хозяину в лицо? Исправно служат службу. Хороших цепных псов Беер набрал.
Алая ткань сквозь прозрачный пакет жгла мне руки. Бьющееся сердце жгло мне ребра. Кто будет сегодня у него в гостях? Для всех приглашенных я — известная танцовщица фламенко. Для Беера — агент V25. Еще — для Станкевича и Метелицы-старшего, если они оба сегодня будут здесь.
Я во весь рот улыбнулась бодигарду. Стерла с лица улыбку. Надменно посмотрела поверх его долыса выбритой головы.
— К хозяину. Возьми пальто. Повесь.
Молниеносным движением я сбросила макинтош на руки опешившему охраннику, не подозревавшему, что он сегодня еще и гардеробщик. Огладила на себе тугое, подчеркивавшее мою грудь и тонкую, как у осы, талию, блестящее черное, с ниткой люрекса, нагло-короткое платье, купленное в Мадриде в Доме моделей Паломы Пикассо. Выставила колено перед угрюмым бодигардом.
— Все в гостиной?
— Да. — Он не знал, как меня назвать: мисс, сударыня, барышня, мадам, госпожа. Русский язык потерял обращение к женщине и к мужчине — главное в Европе. Сеньорита. Я же сеньорита, дубина, хотелось мне сказать ему. — Как доложить?
— Как? — Я думала один миг. — Агент вэ-двадцать пять.
— Прямо так и сказать?
— Прямо так и сказать.
Он, косясь на меня, пошагал впереди, грузно переваливаясь с боку на бок, всунул голову в украшенную лепниной дверь гостиной. Из-за приоткрытой двери донесся гул, повалил табачный дым, поплыл звон бокалов, смешки и пересмешки, праздничные возгласы. Цветная пестрота богатого пиршества, изысканно-разгульной вечеринки донеслась до меня из-за двери и обожгла меня. И мне до боли, до слез захотелось порушить, хулигански разрушить эту богатую, наглую праздничную идиллию. Ким убил моего отца… по чьему приказу?!
Все внутри меня будто обварило кипятком. Я догадалась.
Какая же я дура была раньше. Как я не поняла!
— Спасибо, — сказала я бодигарду, похлопав его по бычьей шее, — проваливай.
И, крепко сжимая в руке сверток, вошла в гостиную.
Все лица повернулись ко мне. Все фигуры обернулись ко мне. Все руки с бокалами, все намазанные, насурьмленные глаза, все голые шеи и плечи в блестящих камешках, все жирные хари над атласными галстуками, все приоткрытые для тостов и восхвалений хозяина, лживые, врущие, льстящие рты — повернулись ко мне.
— О, Мария! — Оскаленные зубы хозяина сверкнули навстречу мне остро, ножево. Светлые глаза прошили меня пулеметной очередью. — А я вправду думал, что ко мне агент. Джеймс Бонд, ха-ха-ха!.. в юбке… Очень, очень рад видеть вас! Господа, Мария Виторес собственной персоной!
Вывернулся, гаденыш. Гости зааплодировали. Лакеи наливали в бокалы шампанское. Я вернула Бееру праздничный оскал улыбки. Протянула сверток.
— Поздравляю! И желаю.
— Чего? — Острый, летящий навылет сквозь меня, белый взгляд. — Или кого? Может быть, меня?