Аргонавты вселенной

Ярославский Александр

ЗВЕЗДНОМУ БРАТУ

Мы оседлаем шар земной. Взнуздаем солнце и планеты. И будем радостью согреты В пустыне мира ледяной! Индус торжественный придет, На горло белому наступит, И варвар в смокинге умрет, И смертью прошлое искупит. Иных мечтательных культур Придет пленительная эра. И лучезарная Химера Возникнет, как звезда Арктур! Мы кинем пламенный сигнал В просторов мировые дали О том, что радость мы узнали! О том, что полон наш бокал! И,

если ласковый ответ Придет в лучах планетных радуг! — Тогда поймем, что наша Радость Оставила вселенский след! И будут быстры корабли, Что полетят от мира к миру, В лучах межзвездного эфира Гонцами легкими земли!… И дальше радостным путем! Путем планетных федераций! В эпоху звездных пертурбаций Мы дерзновенно перейдем! Да здравствует Союз планет! Ассоциация Вселенной! — Да будет крепок неизменно Любви и дружества обет!.. Алмазы вечности горят — Забудем боль, и скорбь, и муку — Тебе, Далекий Звездный Брат, С земли протягиваю руку!

ПАМЯТИ ХЛЕБНИКОВА

(единственному футуристу, с которым мы считаемся)

Изуродованные и сгоревшие от кровавого угара Может пухом вам гноящиеся тернии. Вот Председатель Земного Шара Сдох в Нижегородской губернии. Блещет ожерельями любовница афериста. Смачно в Москве шантанной стерве, А по телу единственного великого футуриста Свеженькие ползали черви. И не было в природе сногсшибательной бури Пешеходили друг за другом день и ночь. Обалделый и всклокоченный метался Митурич И не мог, не умел помочь! Пусть для смерти замесят покруче клецки Пусть смерть пожирает тех, кто ей люб — Вот за трупом поезд посылает Троцкий И вагоны привозят догнивающий труп. Живут и сдыхают двуногие убого И только трупные лижут бока, А живому ведь нужно было так немного — Только хлеба и любви — жил пока. Но только никто из живущих не охнет Потому что им гений не нужен живой. А когда покрутится, попишет и сдохнет, Подымают кретины запоздалый вой Великий Хлебников и те, что ушли, Завещайте нам бессмертье в весеннем конверте! Ведь мы великолепно гениально учли Каждую ошибку «Барышни Смерти». И нас не страшит могильная чара Бьются солнечной юнью сердец ротаторы — Мы не только Правительство земного шара, Мы вселенной администраторы! Видишь, Хлебников, юных орава В солнечный набат!; в звездный трезвон! — Да, мы «стали на глыбу захватного права», Себя и своих имен! Вселенной захватчикам некогда нежиться На пуховых перинах тоски — Там, где дряхлое время чуть слышно забрезжится Там — мы смерть загоняем в тиски! И где город восстал твердоликий и каменный, Уж победа близка молодым. И тебя, наш соратник, истлевший, но пламенный Мы для новых боев воскресим!

Евгения Ярославская-Маркон

«КЛЯНУСЬ ОТОМСТИТЬ СЛОВОМ И КРОВЬЮ…»

Публикация и примечания Ирины Флиге

Об этой невероятной женщине мы знаем немного. Сохранилось несколько документов и свидетельств, относящихся к четырем месяцам, предшествовавшим приговору и казни, и мемуарная легенда — из вторых рук — о ее казни. Главное о себе она рассказала сама, в своих предсмертных записках.

Евгения

Ярославская, дочь профессора-гебраиста И. Ю. Маркона, родилась в 1902 году в Москве (вскоре после ее рождения семья переехала в Петербург), окончила философский факультет Петроградского университета, в 1923 году вышла замуж за поэта Александра Ярославского. Читала антирелигиозные лекции. В 1926-м вместе с мужем выехала за границу, выступала с докладами о Советской России, публиковала статьи и фельетоны в эмигрантских газетах и журналах.

После возвращения в Советский Союз Александр Ярославский был арестован (в мае 1928 года), приговорен к пяти годам лагерей и отправлен на Соловки.

О своей жизни после ареста мужа — торговле газетами, бродяжничестве, о том, как от теоретических симпатий к уголовному миру она по идейным соображениям перешла к практическому воровству, о высылке сперва в Устюжну, а потом в Сибирь, о бегстве с места ссылки — Евгения Исааковна сама пишет достаточно подробно. Остается досказать совсем немногое.

Добравшись до Кеми, Евгения Ярославская немедленно стала готовить мужу побег из Соловецкого лагеря. За это 17 августа 1930 года была арестована; по совокупности, за собственный побег и за подготовку побега, приговорена к трем годам лагерей. Против Александра Ярославского также было открыто дело о попытке побега.

Отбывать наказание Евгению Ярославскую направили туда же, на Соловки, где она содержалась в женском штрафном изоляторе на Большом Заяцком острове. Тем временем Александру Ярославскому был вынесен приговор: расстрел.

Как правило, такие приказы зачитывались на всех лагпунктах и командировках Соловецкого лагеря. О первой реакции Евгении Исааковны на известие о судьбе мужа — см. публикуемое здесь обвинительное заключение; отметим лишь, что не вполне ясно, был ли он к этому моменту уже расстрелян (по некоторым данным, приговор был приведен в исполнение лишь 10 декабря 1930 года). Однако Ярославская восприняла сообщение о расстреле как свершившийся факт. Иначе она вряд ли повела бы себя так, как описано в документе, опасаясь усугубить участь Александра Борисовича. Об этом же говорит и попытка самоубийства сразу после зачтения приказа.

Почему именно в ноябре начальник Соловецкого лагеря Д. В. Успенский решил посетить штрафной изолятор на Большом Заяцком острове? Возможно, это была «плановая» поездка; но, зная из многочисленных источников о характере и привычках тогдашнего хозяина Соловков, мы не можем исключить, что помимо прочего ему было интересно посмотреть на жену приговоренного к смерти поэта. Если так, то его любопытство было вполне удовлетворено.

После «покушения» на Успенского Ярославскую перевели в карцер, где она, по-видимому, и оставалась до самого конца. Следствие закончилось в феврале 1931 года, но лишь 10 апреля дело было рассмотрено выездной сессией Коллегии ОГПУ. А приговор был приведен в исполнение спустя еще два с лишним месяца. 20 июня 1931 года Евгения Исааковна Ярославская-Маркон была расстреляна на Секирной горе. Успенский лично принял участие в казни.

В штрафном изоляторе она сначала выпускала рукописный листок «Газета Урканская правда», щедро используя в нем ненормативную лексику и уголовный жаргон, а затем в карцере начала писать автобиографию.

Текст «Моя автобиография» — тридцать девять страниц, исписанных плотным, убористым почерком, — публикуется по оригиналу, содержащемуся в архивно-следственном деле. При подготовке к публикации были сохранены основные особенности авторской орфографии и пунктуации, которые, на наш взгляд, придают рассказу дополнительную яркость и индивидуальность.

Формально это действительно процессуальный документ, автобиография подследственной Е. И. Ярославской-Маркон, и именно в этом качестве данный текст приобщен к следственному делу. Фактически же «Моя автобиография» представляет собой развернутые записки мемуарного характера. Мы полагаем, Евгения Исааковна ясно осознавала, что записки эти — предсмертные.

Сегодня, спустя три четверти столетия, нам представляется важным дать ей сказать «последнее слово», которого она была лишена и во время суда и перед казнью.

Ирина Флиге

МОЯ АВТОБИОГРАФИЯ!

Предупреждаю: — не удивляйтесь и не смущайтесь моей откровенностью. Я вообще убеждена, что откровенность всегда выгодна человеку, ибо как бы черны не были его поступки и мысли, они все же значительно светлее чем то, что о них и без того предполагают окружающие… Я еще в детстве всегда думала — как бы хорошо, если бы я сама, да и все остальные люди — были прозрачные, ну, как стеклянные все равно, и сквозь стеклянную коробочку насквозь были бы видны все наши мысли, желания, истинные мотивы наших поступков; тогда всякий видел бы другого так, как тот думает сам о себе; а ведь любой из нас о себе далеко не плохо думает!..