Архаические развлечения
Шрифт:
Фаррелл хотел прервать ее, но передумал. Джулия плакала.
– Но он не безумен. В этом городе, полном безумцев, он, может быть, единственный, кто не безумен.
Когда они подкатили к обветшалому дому на Шотландской улице, Мика Виллоуз без посторонней помощи сошел на панель, осторожно втягивая носом полуночный воздух и улыбаясь удивительно мирной, дремотной улыбкой.
– Ну что ж, – негромко сказал он и тронулся к дому, плывя над травой, будто жираф, каковой являет собой существо сотканное из одних лишь теней. Фарреллу, шедшему следом за Джулией, показалось, что дверь начала открываться прежде, чем Мика постучал.
Она была в коричневом платье, таком же бесформенном
– Зачем вы привели его ко мне?
Она обращалась к Фарреллу, но ответила ей Джулия:
– Вы же считаетесь целительницей. А он нуждается в исцелении.
– Он может оказаться мне не по силам, – откликнулась Зия. – Как и многое другое.
Она склонилась над Микой и что-то в изгибе ее морщинистой шеи пронзило сердце Фаррелла болью. Боль прошла, когда Зия без всяких усилий подняла чернокожего мужчину на руки и сквозь дверной проем внесла его в дом. Не оборачиваясь, она сказала Фарреллу:
– Джо, позови Брисеиду. А ты, если он дорог тебе, войди.
Джулия взглянула на Фаррелла и последовала за ней, а Фаррелл пошел, огибая скворешники, чтобы вытащить собаку из ее любимого логова вблизи компостной кучи Бена.
Когда он вернулся в дом (Брисеида с большей, чем обычно, опаской кралась следом за ним), Зия с Джулией уже устроили Мику Виллоуза на протертом коврике у камина. Джулия обходила гостиную, зажигая, согласно указаниям Зии, благовония в одних курильницах и не зажигая в других. Зия, присев рядом с Микой на корточки, трогала его лицо, грудь и мокрые от пота волосы, а он держался за ее левую руку и улыбался, широко распахнув глаза.
– Разожги огонь, Джо, – сказала она.
В гостиной и без того было душно и жарко, но Фаррелл, не задавая вопросов, уложил в камин поленья, сунул под них щепу и газету и столь же безропотно принялся швырять в огонь странные, с торчащими наружу шипами кульки, которые вручила ему Зия. По большей части кульки дурно пахли, пока он держал их в руках, и еще дурнее, когда попадали в огонь – и по крайности один попытался вывернуться из ладони Фаррелла – но каждый менял цвет пламени, обращая его из желтого в синее, из синего в кроваво-красное, из красного в закатно-зеленое и из зеленого в различные оттенки лилового, серого и по-личиночьи белого, какого никогда ни в одном очаге еще видано не было. Последний пакетик и слово, произнесенное Зией, заставили пламя почернеть и ответить ей, и она, не поднимаясь с корточек, грузно поворотилась к Фарреллу с Джулией.
– Это цирковое представление ему не поможет, – сказала она. – Ничто из этого не в состоянии указать, способна ли я освободить друг от друга его и того, кто сидит в нем, словно в плену. Все это вздор, колдовские забавы, которые к лицу разве что той глупой девчонке. Я не колдунья, мне они ни к чему.
Она выглядела очень усталой, влажно поблескивали щеки, на верхней губе проступили тончайшие белые складочки, и все же она вдруг хмыкнула – послышался как бы
– Я попросту валяла дурака себе в утешение, – сказала она, – ну и еще чтобы потянуть время, потому что мне страшно. Некогда я могла бы исцелить его, лишь представив себе как я это делаю – собственно, в то время случившегося и не могло бы случиться, как не может опавший лист запрыгнуть обратно на дерево. Ныне же я боюсь и оттягиваю минуту, в которую мне придется узнать, чего я боюсь. Так что, если у кого-то из вас имеется собственное простенькое заклинание, мы можем испытать и его. Я нуждаюсь в друзьях и не страдаю гордыней.
Произнося это, она смотрела Джулии в лицо.
Фаррелл спросил:
– А где Бен? Почему ты до сих пор не в постели? Выходит, ты знала, что мы придем?
Зия его словно и не услышала.
Возмущенная Джулия странно дрожала и почему-то с трудом подбирала слова:
– Если бы я владела хоть какой-то дурацкой магией, способной ему помочь, он бы и пяти минут не остался таким.
Она глядела мимо Зии и потирала опухшие веки.
Старая женщина нетерпеливо заговорила:
– О, людей, не владеющих хотя бы какой-то магией, гораздо меньше, чем тех, кто успел о ней позабыть. Дети то и дело к ней прибегают – к чему, как ты думаешь, сводятся все их прыжки через скакалку, игры с веревочками на пальцах и с мячом, который они бьют ладонью о землю? И откуда, по-твоему, эта девочка, Эйффи, черпает силу? Она не пожелала забыть о ней, вот и все, – Зия резко вздохнула и, хлопнув себя по бедрам, встала. – Но речь уже не о магии. Тщеславная, глупенькая девчонка обошлась с твоим другом, как со скакалкой, и теперь его может спасти только чудо. Вот что самое противное, когда имеешь дело с любителями.
Она поманила Брисеиду, собака, неохотно подчинясь повторенной несколько раз команде, шаг за шагом приблизилась к Зие, и обе замерли по сторонам от безмолвного, улыбающегося Мики Виллоуза.
– Ну хорошо, – сказала Эия. – Может быть, Брисеиде удастся сотворить чудо. Может быть, это удастся всем нам. Пора браться за дело.
И она начала распускать волосы.
Казалось, что эта работа никогда не придет к концу, как будто она не волосы разглаживает, а разравнивает горы и башни, но с каждой прядью, которую она высвобождала и выравнивала, гостиная словно разрасталась в объеме, бледнели и таяли стены, и потолок растворялся в испускаемом звездами свете. Черное пламя съежилось, почти умерло, но Зия все распускала и распускала волосы, и странный звездный свет заливал комнату, серебря лица, отливая синими искрами в меху Брисеиды, и все вокруг становилось нестерпимо ярким, одновременно утрачивая чистоту очертаний. Свет все плотнее сгущался вкруг Зии, пока она не замерцала, как снежная баба, и этот же свет наполнил отверстые очи Мики Виллоуза красками утреннего неба.
Фаррелл вырос, исполняя обряды церкви, но не испытывая потребности в вере – компромисс, достаточно удобный для всех, кого это касалось. Он никогда не испытывал потребности в Боге или в уповании на небеса, но всегда томился желанием исповеди, способной дать мир его душе, Причащения, которое позволит ему прикоснуться к чему-то, лежащему по ту сторону сухих, трясущихся дланей патера Кроуни, и святой воды, отдающей на вкус звездным светом. И теперь, в гостиной, озаряемой ярким предвестием какого-то неподдельного, непереносимо упоительного чуда, он ухитрялся думать или произносить, или выражать как-то совсем иначе: о, сколько доброты, сколько все-таки доброты. Затем волосы Зии свободно упали ей на плечи, и Мика Виллоуз закричал.