Архипелаг ГУЛаг(в одном томе)
Шрифт:
Но стреляли, но охраняли, но автоматы держали наперевес всё-таки не те, а – мальчики! Но лежащих били сапогами по голове – всё-таки мальчики!..
Ещё пишет Владилен:
«Нам внедряли в головы, нас заставляли зубрить УСО-43 сс – устав стрелковой охраны 43 года совершенно секретный [53] , жестокий и грозный устав. Да присяга. Да наблюдение оперов и замполитов. Наушничество, доносы. На самих стрелков заводимые дела… Разделённые частоколом и колючей проволокой, люди в бушлатах и люди в шинелях были равно заключёнными – одни на двадцать пять лет, другие на три года».
53
Кстати, вполне ли
Это – выражено сильно, что стрелки тоже как бы посажены, только не военным трибуналом, а военным комиссариатом. Но равно– то, равно-то нет! – потому что люди в шинелях отлично секли автоматами по людям в бушлатах, и даже по толпам, как мы увидим скоро.
Разъясняет ещё Владилен:
«Ребята были разные. Были ограниченные служаки, слепо ненавидевшие зэ-ка. Кстати, очень ревностными были новобранцы из национальных меньшинств – башкиры, буряты, якуты. Потом были равнодушные – этих больше всего. Несли службу тихо и безропотно. Больше всего любили отрывной календарь и час, когда привозят почту. И наконец, были хорошие хлопцы, сочувствующие зэ-ка как людям, попавшим в беду. И большинство нас понимало, что служба наша в народе непопулярна. Когда ездили в отпуск – формы не носили».
А лучше всего свою мысль Владилен защитит собственной историей. Хотя уж таких-то, как он, и вовсе были единицы.
Его пропустили в конвойные войска по недосмотру ленивой спецчасти. Его отчим, старый профсоюзный работник Войнино, был арестован в 1937, мать за это исключена из партии. Отец же, комбриг ВЧК, член партии с 17-го года, поспешил отречься и от бывшей жены, и заодно от сына (он сохранил так партбилет, но ромб НКВД всё-таки потерял) [54] . Мать смывала свою запятнанность донорской кровью во время войны. (Ничего, кровь её брали и партийные, и безпартийные.) Мальчик «синие фуражки ненавидел с детства, а тут самому надели на голову… Слишком ярко врезалась в младенческую память страшная ночь, когда люди в отцовской форме безцеремонно рылись в моей детской кровати».
54
Хотя мы ко всему давно привыкли, но иногда и удивишься: арестован второй муж покинутой жены – и поэтому надо отречься от четырёхлетнего сына? И это – для комбрига ВЧК?
«Я не был хорошим конвойным: вступал в беседы с зэками, исполнял их поручения. Оставлял винтовку у костра, ходил купить им в ларьке или бросить письма. Думаю, что на ОЛПах Промежуточная, Мысакорт, Парма ещё вспоминали стрелка Володю. Бригадир зэ-ка как-то сказал мне: “Смотри на людей, слушай их горе, тогда поймёшь…” А я и так в каждом из политических видел деда, дядю, тётю… Командиров своих я просто ненавидел. Роптал, возмущался, говорил стрелкам – “вот настоящие враги народа!” За это, за прямое неподчинение (“саботаж”), за связь с зэ-ка меня отдали под следствие… Долговязый Самутин… хлестал меня по щекам, бил пресс-папье по пальцам – за то, что я не подписывал признания о письмах зэ-ка. Быть бы этой глисте в жмуриках, у меня второй разряд по боксу, я крестился двухпудовой гирей, – но два надзирателя повисли на руках… Однако следствию было не до меня: такое шатание-топтание пошло в 53-м году по МВД. Срока мне не дали, дали волчий билет – статья 47-Г: “уволен из органов МВД за крайнюю недисциплинированность и грубые нарушения устава МВД”. И с гауптвахты дивизиона – избитого, измороженного, выбросили ехать домой… Освободившийся бригадир Арсен ухаживал за мной в дороге».
А вообразим, что захотел бы проявить снисходительность к заключённым офицер конвоя. Ведь он мог бы сделать это только при солдатах и через солдат. А значит, при общей озлобленности, ему было бы и невозможно это, да и «неловко». Да и кто-нибудь на него бы тотчас донёс.
Система!
Глава 10
Когда в зоне пылает земля
Как скрыты наши восстания. – Ретюнинское восстание в Ош-Курье. – Восстание на 501-й стройке. – Восстание в Нижнем Атуряхе. – Промах Сталина с Особлагами. – Самосознание политических. – Как сделать, чтоб они от нас побежали? – Первые убийства стукачей. – На этом звене рвут цепь. – «Умри, у кого нечистая совесть!» – Рубиловка. – Недобритый майор. – Не стали ходить по вызову опера. – Начальство ослепло и оглохло. – Объединение зэков по нациям. – Нехватка бригадиров. – Стукачи бегут в БУР. – Земля зоны запылала! – Начальство подкрашивает движение под «сучью войну». – Что такое «сучья война». – Как это излыгалось в советской прессе. – Указ 1961 года о расстреле за лагерное убийство. – Весь лагерь – на штрафной режим. – Саморазгораживание зон. – Начальственный спектакль подготовки к освобождению. – И арестовывать не даёмся! – Оглянулись – и увидели, кто мы.
Нет, не тому приходится удивляться, что мятежей и восстаний не было в лагерях, а тому, что они всё-таки были.
Как всё нежелательное в нашей истории, то есть три четверти истинно происходившего, и мятежи эти так аккуратно вырезаны, швом обшиты и зализаны, участники их уничтожены, дальние свидетели перепуганы, донесения подавителей сожжены или скрыты за двадцатью стенками сейфов, – что восстания эти уже сейчас обратились в миф, когда прошло от одних пятнадцать лет, от других только десять. (Удивляться ли, что говорят: ни Христа не было, ни Будды, ни Магомета. Там – тысячелетия…)
Когда это не будет уже никого из живущих волновать, историки допущены будут к остаткам бумаг, археологи копнут где-то лопатой, что-то сожгут в лаборатории, – и прояснятся даты, места, контуры этих восстаний и фамилии главарей.
Тут будут и самые ранние вспышки, вроде ретюнинской – в январе 1942 года на командировке Ош-Курье близ Усть-Усы. Говорят, Ретюнин был вольнонаёмный, чуть ли не начальник этой командировки. Он кликнул клич Пятьдесят Восьмой и социально-вредным (7-35), собрал пару сотен добровольцев, они разоружили конвой из бытовиков-самоохранников и с лошадьми ушли в леса, партизанить. Их перебили постепенно. Ещё весной 1945 сажали по «ретюнинскому делу» совсем и непричастных.
Может быть, в то время узнаем мы – нет, уже не мы – о легендарном восстании 1948 года на 501-й стройке – на строительстве железной дороги Сивая Маска – Салехард. Легендарно оно потому, что все в лагерях о нём шепчут и никто толком не знает. Легендарно потому, что вспыхнуло не в Особых лагерях, где к этому сложилось настроение и почва, – а в ИТЛовских, где люди разъединены стукачами, раздавлены блатными, где оплёвано даже право их быть политическими и где даже в голову не могло поместиться, что возможен мятеж заключённых.
По слухам, всё сделали бывшие (недавние!) военные. Это иначе и быть не могло. Без них Пятьдесят Восьмая была обезкровленное обезверенное стадо. Но эти ребята (почти никто не старше тридцати), офицеры и солдаты нашей боевой армии; и они же, но в виде бывших военнопленных; и ещё из тех военнопленных – побывавшие у Власова, или Краснова, или в национальных отрядах; там воевавшие друг против друга, а здесь соединённые общим гнётом; эта молодёжь, прошедшая все фронты Мировой войны, отлично владеющая современным стрелковым боем, маскировкой и снятием дозоров, – эта молодёжь, где не была разбросана по одному, сохранила ещё к 1948 году всю инерцию войны и веру в себя, в её груди не вмещалось: почему такие ребята, целые батальоны, должны покорно умирать? Даже побег был для них жалкой полумерой, почти дезертирством одиночек, вместо того чтобы совместно принять бой.
Всё задумано было и началось в какой-то бригаде. Говорят, что во главе был бывший полковник Воронин (или Воронов), одноглазый. Ещё называют старшего лейтенанта бронетанковых войск Сакуренко. Бригада убила своих конвоиров (конвоиры в то время, как раз наоборот, не были настоящими солдатами, а – запасники, резервисты). Затем пошли освободили другую бригаду, третью. Напали на посёлок охраны и на свой лагерь извне – сняли часовых с вышек и раскрыли зону. (Тут сразу произошёл обязательный раскол: ворота были раскрыты, но большею частью зэки не шли в них. Тут были краткосрочники, которым не было расчёта бунтовать. Здесь были и десятилетники, и даже пятнадцатилетники по указам «семь восьмых» и «четыре шестых», но им не было расчёта получать 58-ю статью. Тут была и Пятьдесят Восьмая, но такая, что предпочитала верноподданно умереть на коленях, только бы не стоя. А те, кто вываливали через ворота, совсем не обязательно шли помогать восставшим: охотно бежали за зону и блатные, чтобы грабить вольные посёлки.)