Архив Долки
Шрифт:
Майкла Шонесси донимала Мэри. Праздно мелькала она, искусительно, на закраинах его сознания: темно-карие глаза, светлые волосы, мягкость и вместе с тем — достоинство. Она воистину была ему докукой, однако вечно где-то рядом. Он нахмурился и сжал кулак, но прерывистое бормотание прямо у него за спиной возвестило о приближении Хэкетта.
— Как она поживает, — спросил он, поравнявшись, — эта благочестивая твоя Мэри?
Вовсе не впервые этот смазливый мужлан явил способность угадывать мысли — мерзкое дарованье.
— Не лезь не в свое дело, — нелюбезно ответил Шонесси. — Я вот никогда не спрашиваю про даму, которую ты именуешь Астериск Агнес.
— С нею все очень хорошо, если тебе интересно, спасибо.
Они двинулись дальше, вяло держась за свои влажные купальные принадлежности.
В низкой береговой стенке имелась крошечная брешь, через которую можно было попасть на ухабистую тропу к железнодорожным путям далеко внизу, а там пешеходный мостик вел к купальне под названием «Белая скала». У этой бреши стоял человек, кое-как опираясь о стену рукой. Приблизившись, Шонесси увидел, что человек тот худощав, высок, гладко выбрит, а на чрезмерно крупной голове его редкие светловатые волосы расчесаны на пробор.
— Бедолага поранился, — заметил Хэкетт.
Лицо человека было мирно и сдержанно, но чуть искажено гримасою. Обут в сандалии, правая ступня в области большого пальца запачкана свежей кровью. Они остановились.
— Вы поранились, сударь? — спросил Хэкетт.
Человек вежливо оглядел того и другого по очереди.
— Видимо, да, — отозвался он. — Там, внизу, повсюду объявления об опасностях моря. На суше обычно куда больше опасностей. Я расшиб палец на правой ноге о маленький острый осколок гранита, которого не заметил на этой чертовой тропе.
— Наверное, мы бы могли вам помочь, — сказал Шонесси. — С удовольствием проводили бы вас к гостинице «Рапс», в Долки. Нашли бы вам аптекаря или, вероятно, врача.
Человек чуть улыбнулся.
— Любезно с вашей стороны, — ответил он, — но я сам себе врач. Может, вы могли бы посодействовать и проводить меня домой?
— Ну разумеется, — сказал Шонесси.
— Далеко ли вы живете, сударь? — спросил Хэкетт.
— Вон там, — сказал человек, указав на возвышавшиеся деревья. — С пораненной ногой взбираться тяжко.
Шонесси понятия не имел, что на указанной твердыне имеется дом, но почти напротив была крошечная калитка, различимая в грубой ограде вдоль дороги.
— Если только вы уверены, что дом там есть, — бодро сказал Хэкетт, — мы почтем за честь уместно облегчить ваши тяготы.
— Достоинство этого дома в том, что почти никто, кроме почтальона, о нем не ведает, — ответил человек доброжелательно.
Они пересекли дорогу — сопровождающие легонько поддерживали пострадавшего под локотки. За калиткой узкая, но довольно гладкая тропинка прихотливо пробиралась вверх меж древесных стволов и кустарников.
— Пора бы мне представиться, — проговорил раненый. — Мое имя Де Селби.
Шонесси объявил свое, добавив, что все зовут его Миком. Он обратил внимание, что Хэкетт представился просто мистером Хэкеттом; в этом Мику почудилось вежливая отстраненность, вероятно — высокомерие.
— В этих местах, — отметил Де Селби, — поразительное обилие недотеп, обормотов и паскудников. Искусны ли вы, господа, в ирландском языке?
От такого non-sequitur[1] Шонесси оторопел — в отличие от Хэкетта.
— Я о нем знаю премного, сударь. Прекрасный язык.
— Так вот, слово mor означает «большой». У меня перед домом — мы уже близко — имеется лужайка, для местного ландшафта на удивление просторная. Я подумал назвать дом, соединив слова mor и «ширь». Слово-гибрид, разумеется, так что с того? Нашел я в Долки мызгуна по имени Тейг Макгеттигэн. Он местный извозчик, рукодельник и синоптик: совершенно нет ничего такого, чего бы он не умел. Я попросил его изобразить на воротах это название, сказал нужные слова. Но погодите — сейчас сами увидите, что получилось.
Дом уже показался в виду — приземистая вилла из дерева и кирпича. Они приблизились, и лужайка Де Селби и впрямь оказалась довольно обширной, однако, увы, то был покатый простор, заросший жесткой, косматой травой, расцвеченной пазником. На деревянной калитке красовалось нанесенное черной краской название: «ШУР-МУР». Шонесси с Хэкеттом прыснули, а Де Селби замысловато вздохнул.
— Ну, боженька свидетель: я всегда чуял, что Тейг — наш местный Леонардо, — фыркнул Хэкетт. — Я с этим шельмецом близко знаюсь.
Они осторожно протиснулись внутрь. Ступня у Де Селби теперь уж была не только окровавлена, но и замурзана.
Глава 2
— Наш покалеченный приятель, похоже, вполне себе приличный сегоша[2], — отметил Хэкетт из своего кресла. Де Селби удалился применить «лечение к своему pedal pollex[3]», и гости с любопытством глазели по сторонам, разглядывая комнату. Она была продолговатой по форме, просторной, с низким потолком. Нижние дюймов восемнадцать стен сплошь отделаны полированными панелями, в остальном же оклеены выгоревшими зеленоватыми обоями. Никаких картин. Два тяжелых книжных шкафа красного дерева, набитые до отказа, стояли в нишах по обе стороны от камина, у пустой же стены комнаты размещался объемистый поставец. Множество стульев, маленький столик посередине, а у дальней стены — довольно большой стол, нагруженный всевозможными научными инструментами и приборами, в том числе и микроскопом. Над всем этим нависало нечто, похожее на мощную лампу, а слева стояло лиеровское фортепиано{4} с нотами на пюпитре. Со всей очевидностью, жилище холостяка, однако чистое и опрятное. Музыкант ли он, врачеватель, богодухновенный, землемер-фармацевт… ученый-гений?
— Уютно он тут устроился, так или иначе, — сказал Мик Шонесси, — и очень хорошо спрятался.
— Он из тех, — отозвался Хэкетт, — кто способен замышлять любые потехи — в эдаких тайных штаб-квартирах-то. Глядишь, окажется опасным типом.
Де Селби вскоре вернулся, довольный, и занял свое место посередине, встав спиной к пустому камину.
— Поверхностное повреждение сосудов, — отметил он любезно, — все теперь промыто, продезинфицировано, умащено и забинтовано, обратите внимание, так, что непроницаемо даже для воды.