Архив
Шрифт:
— Так, ну что ж. Пока мне удалось познакомиться с дородной коллекционершей антиквариата. А еще я встретила парня, который, кажется, подводит себе глаза.
— Это называется гайлайнер, [2] — подсказывает она.
— Ага. Ладно. — Я потягиваюсь и шагаю к двери. — Я бы сказала, что это полная тупость, но тем не менее на него приятно смотреть. И я даже не знаю — это его подводка красит, или он симпатичный вопреки макияжу.
— По крайней мере тебе хотя бы есть на чем задержать взгляд.
2
Производное
Я обхожу жутковатые пятна на полу и иду в коридор. Уже закат, но свет никто не зажег.
— А как у тебя дела? — спрашиваю я. Линдси достался бесценный дар — нормальная жизнь. Я просто купаюсь в лучах ее благополучия. — Летние курсы? Подготовка к колледжу? Очередной экзотический язык? Музыкальные инструменты? Спасение отсталых африканских стран?
Она покатывается со смеху. Ее легко насмешить.
— Ты воображаешь меня каким-то многоруким, все успевающим Шивой.
И тут я чувствую, как в кармане скребется архивный листок.
Алекс Кинг, 13.
— Потому что ты и есть многорукий Шива.
— Мне просто нравится чем-нибудь заниматься.
Тогда приезжай сюда,думаю я, убирая листок. У нас тут точно не соскучишься.
Я слышу легкое бренчание гитарных струн.
— Это еще что такое?
— Я настраиваюсь.
— Линдси Ньюман, ты что, говоришь со мной по громкой связи, чтобы можно было одновременно гитару настраивать? Ты же ставишь под угрозу священную неприкосновенность наших с тобой интимных разговоров!
— Расслабься. Родители уехали на званый вечер. Час назад торжественно оделись и отчалили. А твои как?
На кухонном столе я обнаруживаю две записки.
На одной нацарапано: «В магазине! Люблю, мама».
На другой: «Регистрируюсь на работе. П».
— Мои тоже уехали, — признаюсь я. — Но только без смокингов, платьев и по отдельности.
Я возвращаюсь в комнату.
— Наконец-то можешь посвятить вечер себе, — говорит она. — Надеюсь, ты закатишь вечеринку?
— Я уже с трудом слышу твой голос через пьяные вопли и орущую музыку. Наверное, надо пойти велеть всем успокоиться, пока соседи копов не вызвали.
— Созвонимся еще, ладно? — говорит она. — Я скучаю.
И я знаю: она говорит от чистого сердца.
— И я по тебе, Линдс. — В кои-то веки я могу не врать.
Трубка замолкает. Я бросаю ее на кровать и пристально смотрю на испещренный темными пятнами пол.
Меня буквально раздирают вопросы. Что произошло в этой комнате? Кем был тот парень? Чья кровь была на его руках?
Пусть это не мое дело, пусть это нарушение правил, пустая трата сил и способностей, но, как ни крути, в Архиве все мы давали одну и ту же клятву.
Мы оберегаем прошлое. И как мне кажется, чтобы делать это лучше, мы должны его понимать.
Поскольку ни эрудиция и любознательность Линдси, ни секреты мисс Анджели не приоткрыли передо мной завесу тайны, мне придется узнать все самой. Я решительно снимаю кольцо и, не успев как следует испугаться, опускаюсь на колени, прижимаю ладони к половицам и тянусь к воспоминаниям.
Глава девятая
На кровати, подтянув колени к подбородку, сидит юная девушка.
Я отматываю воспоминания назад, до тех пор пока не вижу на прикроватном столике календарь с листком «март». На кресле в углу разложено синее платье, на столе лежит черная книга. Дед, как всегда, был прав. По крошкам, как в сказке «Мальчик-с-пальчик». Я ухватилась за нужную нить.
Девушка хрупкая, длинные светлые волосы волнами ниспадают к ее узкому лицу. Она выглядит чуть младше меня. Сейчас она говорит с тем самым парнем, только его одежда и руки пока чисты. Ее слов не разобрать — только легкий шелест, как радиопомехи, а парень между тем не может устоять на месте. По глазам девушки я вижу, что она говорит медленно и настойчиво, а он отвечает нервно, помогая себе резкими рублеными движениями. Его руки стремительно мелькают в воздухе. Он вряд ли намного старше ее, но судя по дикому выражению лица и тому, что его пошатывает, он уже пьет. Кажется, ему нехорошо, и он вот-вот закричит.
Девушка тоже это замечает, потому что встает с постели и подносит ему стакан воды. Он выбивает стакан из ее рук, и стекло разлетается на множество осколков. Я слышу только легкий треск. Он с силой хватает ее, пальцы глубоко впиваются ей в плечо. Она его отталкивает, и он спотыкается о кровать и валится с ног. Девушка отворачивается и бежит, а парень поднимается с пола, захватив большой осколок стакана. Стекло режет его ладонь, но он бросается за ней и у двери нагоняет. Они вываливаются в коридор.
Я веду рукой по полу и вижу их через проход. И тут же жалею об этом. Он прижал ее к полу, и я вижу только хаос из осколков, крови и переплетающихся конечностей. Ее стройные худые ноги бьются под ним, пока он одним ударом не пришпиливает ее к полу, как бабочку.
И тут все замирает.
Он стряхивает осколки и с трудом поднимается на ноги. Теперь я могу видеть ее: разодранные, окровавленные руки и глубокий страшный порез на горле. Осколок вложен в ее ладонь. Он медлит над ней несколько мгновений, прежде чем пойти в спальню. В мою сторону. И я понимаю, что он весь в крови. В ее крови. Меня едва не выворачивает наизнанку, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не отпрянуть в сторону. Его здесь нет. А меня нет там.
Ты убил ее, шепчу я. Кто ты? И кто она?
На неверных ногах он проходит по комнате, пошатывается, опускается на корточки и раскачивается из стороны в сторону, будто одержимый. Но потом поднимается на ноги, оглядывает себя, россыпь осколков на полу, смотрит на бездыханное тело, медленно и лихорадочно вытирает руки о рубашку. Проковыляв к шкафу, сдергивает с крючка черное пальто, рывком надевает его и застегивает. Потом убегает, и я остаюсь одна у тела девушки.
Кровь медленно окрашивает ее светлые волосы. Ее глаза открыты и равнодушно смотрят куда-то вверх, и все, чего я хочу сейчас, — подойти и осторожно закрыть их.