Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
— Fuego! — рявкнул я.
Шквал огня и голой кинетической энергии вырвался из моей правой руки, ударил в первый ряд вражеского строя с силой разогнавшегося локомотива...
...и прокатился дальше, не оказав на них ровно никакого воздействия. Даже одежду не потрепал.
— Ох, да ну же! — взвыл я. — Это несправедливо!
Я все еще не мог коснуться их, не мог помочь.
Молли противостояла им в одиночку.
Она продолжала пятиться до тех пор, пока не миновала переулок и не оказалась на маленькой парковке, окруженной бетонными стенами и открытой сверху. Там стояло с полдюжины машин и мотоцикл, а еще высились два больших сугроба. Две двери в бетонных стенах запирались на магнитные замки и открывались картой — наверное, через них попадали на стоянку владельцы машин. Четвертый проем вел на соседнюю улицу, и на стенах играли желтые отсветы фонарей.
Молли вышла на середину стоянки, огляделась по сторонам и кивнула.
— Ну что, ребята! — громко произнесла она. — Я вижу, шансы на то, что мы обсудим это за чашкой кофе у «Денни», малы? Жаль, а то жрать жуть как хочется.
Один из «водолазок» — предположительно вожак — выступил вперед.
— Подчинись воле наших господ, и боль твоя будет недолгой.
— Ага, — удовлетворенно кивнула Молли, подвигала шеей, будто ей жал шарф, и насмешливо бросила говорившему: — Ах ты, моя черничка...
«Водолазка» склонил голову набок, недоуменно нахмурившись.
Молли послала ему воздушный поцелуй.
Порыв ветра, налетевший с соседней улицы, взметнул полы ее длинного пальто, разворошил лохмотья, затрепетавшие как флаги, — и тут она взорвалась.
Все произошло так быстро, что я даже не сразу понял, что происходит, а тем более не ожидал того, что случилось потом. Там, где только что стояла моя ученица, возникло с полдюжины одинаковых высоких фигур в лохмотьях, которые тут же разбежались кто куда.
Одна Молли бросилась в сторону, выставив перед собой обе руки с зажатыми в них «кольтами» 1911 года, и их «бам-бам-бам» звучало в ушах хорошо знакомой музыкой. Другая прокатилась по площадке колесом и исчезла за припаркованной машиной. Еще две зеркальным отражением друг друга разбежались к дверям, вставили карты в слоты замков и шмыгнули внутрь зданий. Пятая Молли нырнула за сугроб и почти сразу же появилась обратно с дробовиком, из которого открыла по «водолазкам» огонь. Шестая подбежала к стоявшему на стоянке мотоциклу, подняла его с такой легкостью, словно это пластиковая игрушка, и швырнула в наступающих.
Я стоял, разинув рот. То есть я знал, что девчонка сильна по части наведения иллюзий, но... блин-тарарам! Возможно, мне удалось бы навести одну иллюзию из тех, что наводила сейчас Молли. Только она проделывала это с шестью. Одновременно. И в придачу экспромтом, без подготовки.
У меня похолодело в желудке.
«Водолазки» тоже явно растерялись. Те, у кого были пистолеты, открыли ответный огонь, и все рассыпались в поисках укрытия. Мотоцикл, пролетев сквозь их ряды, не нанес вреда никому, хотя грохот от его падения прозвучал столь убедительно, что я даже ушам не поверил. «Кольты» рявкнули еще несколько раз, а потом все иллюзорные Молли попрятались за сугробы и машины.
Я стиснул зубы.
— Ты ведь не деревенщина какая, Дрезден. У тебя есть пропуск за кулисы.
Я наклонил голову, коснулся пальцами лба и отворил Зрение.
Все мое окружение разом сменило цвет — из зимнего черно-белого оно превратилось в буйную композицию ярких акварельных пятен. Кляксы магии в воздухе отмечали следы Моллиных заклятий — она высвободила уйму энергии в считаные секунды, причем проделала все это, будучи изможденной и голодной. Я слишком хорошо знаю, что это такое, по собственному опыту, поэтому понимал, чтб вижу перед собой.
Теперь я ясно различал иллюзии — собственно, именно по этой причине чародеи Белого Совета уделяют иллюзионной магии так мало внимания. Она напрочь лишена смысла против любого, обладающего Зрением, что можно сказать и по-другому: против любого члена Совета.
Но против этой шайки хипстеров — или эмо... или как еще назвать этих лузеров? — действовала, и очень даже неплохо.
Укрывшись за почти идеальной завесой, Молли стояла совершенно неподвижно, практически на том же месте, что и в начале конфликта. Она развела руки в стороны, и пальцы ее чуть шевелились, но лицо оставалось застывшим, абсолютно бесстрастным, с устремленным в пространство взглядом. Она словно вела кукольное представление, только марионетками были ее иллюзии, и плясали они на нитях ее воли и мысли.
Иллюзорные версии Молли виделись мне теперь чуть прозрачными и зернистыми, как в кино времен моего детства. Мотоцикл все это время оставался на месте: по воздуху летела иллюзия, а настоящий прятался за наскоро наведенной завесой.
Вот только убитых и раненых от огня, который вели по ним несколько хорошо вооруженных, обладающих сверхъестественной силой женщин, среди «водолазок» не наблюдалось. По короткой команде вожака они пятерка за пятеркой перебегали от машины к машине, от сугроба к сугробу, двигаясь с легкостью, какую обычно видишь у олимпийских чемпионов или в кино. Да и та целеустремленность, с которой они это делали, выдавала в них закаленных ветеранов. Эти люди явно знали главное правило войны: убей первым, если не хочешь, чтобы убили тебя.
Стоит хотя бы одному из них приблизиться к Молли, и все кончится.
Я подумал о том, каково это было бы — увидеть смерть ученицы с открытым Зрением, и едва не пошатнулся. Случись такое, и я никогда уже не отделаюсь от этого ужаса. Это не оставило бы от меня ничего. Только чувство вины. И гнева.
Я поспешно убрал Зрение.
— Должно быть, это трудно, — произнесла моя крестная, неожиданно оказавшись рядом со мной, — наблюдать такое, не в силах повлиять на исход.
— Черт! — выпалил я это или что-то в этом роде, подпрыгнув от неожиданности. — Блин-тарарам, Леа, — пробормотал я сквозь зубы, придя немного в себя. — Так вы меня видите?
— Ну разумеется, сэр Рыцарь, — отозвалась она. Зеленые глаза ее сияли. — Как бы я смогла исполнять свой долг — следить за духовным ростом и развитием моего крестника, — не будь я в состоянии видеть и слышать духов вроде тебя?
— Но вы ведь всего пару минут назад узнали, что я здесь. Или не так?
Она рассмеялась — совершенно искренне, но звук все равно получился довольно зловещий.
— Я вижу, твоя способность удивляться очевидному осталась материальной — даже при том, что о тебе самом этого не скажешь.