Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
Я вдруг понял, что стою на мосту Мичиган-авеню над рекой Чикаго. Ночь казалась светлой от нападавшего снега. Только вода подо мной темнела черной полосой, этакие Стикс и Лета в одном флаконе.
Я оглянулся на окружавшие меня небоскребы. Эн-би-си. «Трамп». «Шератон». Они возвышались в ночи безукоризненно правильными кристаллами. В окнах мерцали золотые огоньки.
Я отвернулся от них и стал смотреть на Петлю, на так хорошо знакомый мне городской пейзаж. Движение на Мичиган-авеню ненадолго стихло. Горели фонари, отражаясь в катафотах припаркованных у тротуара машин. Свежий снег припорошил все, перекрасив обыкновенно грязнобурый город в стерильно-белый цвет.
Господи, как красив мой город!
Чикаго. Безумный, жестокий, продажный, но полный жизни, артистизма и благородства. Уродливый и прекрасный. Полный жажды наживы, надежды, ненависти и страсти, боли и возбуждения. И счастья. Воздух его полон смеха и визга, автомобильных гудков и злобных окриков, музыки и выстрелов. Это невозможный город, вечно воюющий сам с собой, в котором прекрасное и ужасное смешиваются, чтобы породить что-то другое, ужасное и прекрасное, но ни на что не похожее.
Всю свою взрослую жизнь я провел здесь. Сражаясь и истекая кровью, чтобы защитить его жителей от того, что те считают исключительно плодом воображения.
А теперь — из-за того, что я совершил — город сошел с ума. Фоморы, «водолазки»... Взбунтовавшиеся призраки-уроды. И сбившиеся перепуганными стадами члены сверхъестественного сообщества.
Я вовсе не желал всего этого, но мои желания и нежелания ничего не меняли. Это я сделал выбор.
Значит, и вина за все это лежала на мне.
Я смотрел вниз, на черный покой реки. Никто, понял я, не мешает мне прыгнуть туда, вниз. Водный поток разрушает сверхъестественные энергии, рассеивает их.
А я состоял сейчас исключительно из энергии.
Черная, негромко шелестящая подо мной вода могла смыть все.
Стикс. Лета. Забвение.
Моя ученица ранена в самую душу и озлоблена. Мои друзья ведут войну, терзающую их души и умы. Единственный, кто, как я не сомневался, мог бы мне помочь, похищен, и я мало что могу с этим поделать. Блин-тарарам, да я едва нашел кого-то, кто хотя бы может со мной говорить...
Что я вообще могу?
Что можно сделать, чтобы помочь тем, кого ты так подвел? Как все исправить? Чем искупить все зло, которого ты вовсе не желал?
Я даже не заметил, как упал на колени. Разворошенные моими мыслями воспоминания захлестывали меня с головой, отчетливые, почти такие же реальные, как сама жизнь. Эти воспоминания тянули за собой другие, нарастая, как горный обвал. Моя жизнь с Чикаго наваливалась на меня, сокрушала меня, плющила меня до слез.
А потом все стихло.
Это далось мне нелегко. Жуткая, вязкая инерция противилась моим мыслям. И все же я поднялся на ноги.
Я повернулся к реке спиной.
Город не сводился к стали, бетону и стеклу. Как не сводился к гостиницам, офисным зданиям и барам. Библиотекам и концертным залам. К моим машине и полуподвальной квартире.
Это был дом.
Мой дом.
Sweet home Chicago.
Люди, что жили здесь, были моей семьей. Им угрожала опасность, отчасти и по моей вине. Что ж, значит, все становилось предельно просто.
Плевать, что я мертв. Плевать, что от меня осталась лишь буквальная тень настоящего меня. И плевать, что мой убийца все еще разгуливает по городу, не говоря уже о туманных пророчествах капитана Мёрфи.
Моя работа осталась прежней. Когда в городе выходят на охоту демоны и прочие порождения ночи, я — тот, кто с этим разбирается.
— Пора за дело, — прошептал я сам себе.
А потом сжал руки в кулаки, выпрямился и исчез.
Глава двадцать пятая
Я опоздал на встречу с Фицем минут на десять, но он все еще ждал, шатаясь вдоль витрины ближнего магазина; невинности в нем было не больше, чем у единственного ребенка, стоящего рядом со свежевымытым пятном. На плече у него висела здоровенная, явно пустая спортивная сумка. С таким же успехом он мог бы щеголять в черной маске с пришпиленным к сумке долларовым значком.
Я возник у него за спиной.
— И спокойный же у тебя вид, — заметил я. — Бьюсь об заклад, любой коп, что случится здесь, попросил бы поучиться у тебя самообладанию.
Фиц дернулся, явно подавив стремление пуститься наутек. Потом повернулся и сплюнул на землю.
— Ты опоздал, Харви.
— Извини, забыл часы завести, — буркнул я.
— А я уж думал, это у меня утром крыша съехала. — Фиц огляделся по сторонам. — Эх, если бы все было так просто.
— А кому сейчас легко? — поддакнул я.
— Значит, ты все-таки есть?
— Есть.
Фиц кивнул:
— Ты говорил, что поможешь. Ты это серьезно?
— Да, — подтвердил я.
Порыв ветра сбил его кучерявую рыжую шевелюру набок. В сочетании с кривоватой ухмылкой это идеально ложилось в образ.
— Отлично. Тогда помогай.
— Ладно, — сказал я. — Поверни налево и иди в ту сторону.
Фиц упер руку в бок.
— Ты же собирался помочь мне с пушками.
— Я этого не говорил, — возразил я. — Тебе нужна помощь, парень, а не железки. Ружья тебе не помогут. — Я подождал, пока он откроет рот, и только тогда перебил его: — Ну и еще. Если не будешь меня слушаться, мне придется шепнуть Мёрфи, где норитесь вы с корешами.
— Ох, — поперхнулся он. — Да ты... ты... сукин сын!
— Прошу прощения? — пробормотал я.
— Иди в жопу.
— Тебе нужна помощь. Я могу помочь. Но бесплатных завтраков не будет, парень, — произнес я ровным бесцветным голосом. — Да ты и сам это понимаешь.
— Поцелуй меня в задницу... Хрен, а не помощь! — огрызнулся он, поворачиваясь, чтобы уходить.
— Валяй, иди, — сказал я. — Если хочешь лишиться последнего шанса выдернуть свою команду из-под Лысого.
Он застыл как вкопанный.