Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
— Он пытается сказать мне, — объяснил Фиц Фортхиллу, — как доказать, что он не фальшивка. — Он встал со стула и пересек комнату.
— Отлично, — сказал я. — Положи руку на стену. Теперь иди направо. Еще чуть-чуть. Нет, немного назад. Вот так, теперь дюймов на девять вниз — и постучи сюда.
Фиц проделал все, как я сказал, и повернулся к Фортхиллу:
— Это вам что-нибудь говорит?
Старый священник задумчиво кивнул:
— Говорит. Очень даже говорит.
— Господи! — тряхнул головой Фиц. — Ох уж это старичье...
Фортхилл улыбнулся:
— Что ж, сын мой. Ты и вправду так замерз и проголодался, как кажется?
Фиц попытался изобразить безразличие.
— Ну, поесть я, наверное, мог бы.
— А скажи, много времени прошло с тех пор, как ты в последний раз принимал горячий душ?
Фиц закатил глаза.
— Ну, если уж честно, я и не знаю, что это такое.
Фортхилл усмехнулся.
— Дрезден, — произнес он, обращаясь в пустое пространство. — Уверен, вы спешите и вас жестко поджимают сроки, но я не буду иметь с вами дела, пока не удостоверюсь, что с мальчиком все в порядке. — Он повернулся к Фицу: — Вот за этой дверью моя ванная. Там есть душ. Под раковиной стоит картонная коробка, а в ней кой-какая одежда. Я держу ее там как раз на случай вроде этого. Не стесняйся, бери любую.
Фиц глазел на него, недоуменно хмурясь.
— Э... Хорошо.
_ Вымойся, — продолжал Фортхилл тоном, не терпящим пререканий. — Пока ты будешь мыться, я пойду соображу что-нибудь поесть. Тебе чай или какао?
— Э... — пробормотал Фиц. — Наверное, какао.
— Замечательный выбор, — кивнул Фортхилл. — С твоего позволения... — Он повернулся и вышел из комнаты.
Фиц сразу же принялся изучать обстановку.
— Сомневаюсь, чтобы здесь многим можно было поживиться, — заметил я. — Материальные блага заботят Фортхилла очень мало.
— Да вы шутите? Вы только посмотрите. Одеяла, простыни. — Он заглянул под кровать. — Одних шузов три пары. На порядок больше, чем у всей моей команды. Зеро — так тот вообще ходит в четырех парах носок и шлепанцах.
— Этот парень предлагает тебе еду и одежду, — сказал я. — И ты всерьез хочешь его ограбить?
Фиц пожал плечами:
— Тут не до жиру, быть бы живу. Я так живу. Все так живут. Ничего личного. — Он заглянул к Фортхиллу в гардероб, в котором висело от силы полдюжины предметов одежды, и покачал головой. — Эх... Он наверняка заметит, если я возьму чего. — И он покосился на дверь ванной.
— Ступай, — посоветовал я. — Дверь за собой можешь запереть. Поверь мне, сынок, Фортхилл из породы хороших людей.
— Вас послушать... — буркнул Фиц. — Хороших не бывает. Или плохих. Просто люди.
— Вот тут ты ошибаешься, — возразил я.
— Слыхали мы эту песню. Те, кто хочет тебя использовать, всегда говорят, что они хорошие. Вот и вы из таких, верно?
— Ха! — хмыкнул я. — Я — нет. Я заносчивая задница. Но я знаю, на что похожи хорошие люди, и Фортхилл как раз такой.
— Да ладно вам, — сказал Фиц. — Ладно. Я не мылся две недели. Если я попрошу не лезть за мной следом, вы послушаетесь? Или мне и там слушать вашу болтовню?
— Извини, Фиц. Ты не в моем вкусе.
Он фыркнул, зашел в ванную и запер за собой дверь. Спустя пару секунд я услышал, как зашумела за дверью вода.
Я постоял еще немного в комнате священника. Все здесь было просто, скромно, удобно и недорого. Плед, накрывавший постель, выглядел так, словно его выткала мать Фортхилла, когда тот собирался поступать в семинарию. У изголовья лежала Библия в изрядно потрепанном переплете.
Я покачал головой. Ну конечно, меня не то чтобы показывали по Эм-ти-ви в разделе светской хроники, но даже у меня пожитков было больше, чем у отца Фортхилла. Как может человек жить, довольствуясь столь малым? Лишенный чего-либо постоянного, чего-либо такого, что он мог бы оставить за собой... Чего-либо такого, что вообще напомнило бы людям о его существовании.
Наверное, решил я, такие люди вообще мало заморачиваются вопросами собственного существования. Чужие жизни волнуют их куда больше, чем собственные, — настолько, что эту свою жизнь, на деле не менее преходящую и бесценную, чем любая другая, они целиком посвящают служению вере и людям. Без лишней шумихи, лишенные славы и почестей.
Фортхилл и люди, подобные ему, живут со своей паствой, поэтому изжить воспоминания о том, чего они сознательно себя лишили, им не удастся никогда. При всем при этом он никогда не требовал к себе особого внимания, тем более жалости или сострадания. Как тяжело для него, должно быть, навещать огромную, полную любви семью Карпентеров — ему, прекрасно знающему, что своей семьи у него не будет никогда... Задумывался ли он вообще когда-нибудь о том, как могла бы сложиться его жизнь, будь у него семья? Дети? Как знать...
Наверное, это и есть настоящее самопожертвование.
Я застал Фортхилла на церковной кухне; он готовил обед из того, что осталось от дневных трапез. В свое время, когда эта церковь служила прибежищем мне, меня угощали сандвичами. Фиц заслужил обеда капитальнее. Горячего супа, пары сандвичей с индейкой и тунцом, печеной картошки, половины кукурузного початка и маленькой миски салата.
Стоило мне войти на кухню, как Фортхилл застыл и чуть улыбнулся в никуда.
— Привет, Гарри, — произнес он. — Если это, конечно, вы.
— Это я, отче, — ответил я. Ясное дело, он меня не слышал, и я прекрасно это осознавал, но не мог же я просто так не ответить... Как-то невежливо получилось бы.
— Сегодня вечером у меня вышел непростой разговор с Кэррин, — продолжал Фортхилл. — Она сказала, что вы нашли тех, кто обстрелял ее дом накануне ночью. И что вы хотели бы, чтобы мы им помогли.
— Я понимаю, — вздохнул я, — это выглядит безумием, но...
— Мне кажется, для Кэррин это и впрямь представляется безумием, — кивнул Фортхилл. — Однако я считаю, что ваше сострадание заслуживает уважения. Насколько я догадываюсь, мальчик — один из членов той шайки.