Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
Досада. Боль. Отрицание. Черт, этого более чем достаточно, чтобы довести до исступления кого угодно. Привести в гнев, который она, должно быть, носила в себе медленно растущей опухолью и который давил все тяжелее и тяжелее. Такая штука запросто может любого довести до смертоубийства, даже если в нем нет необходимости.
А эта смерть, в свою очередь, заставит испытывать еще больше вины, досады, и они разбудят еще больше гнева, который подтолкнет к новому насилию, к новому чувству вины... замкнутый круг получается.
Мёрфи не хотела получать материалы съемок с камер наблюдения аэропорта и вокзалов, поскольку не хотела обнаружить на них, что человек, с которым она спала, убил одного из ее друзей. Подобравшись к осознанию этого вплотную, она отреагировала гневом и попытками оттолкнуть источники света, способные высветить то, чего она не желала видеть.
Возможно, она даже не осознавала этой борьбы, происходящей у нее в голове. Когда ты разбит горем, в голову так и лезет всякая лишенная логики чушь.
Работа детектива не всегда связана с логикой — особенно когда имеешь дело с людьми. Люди склонны совершать самые дурацкие, абсолютно алогичные поступки по самым непостижимым причинам. У меня отсутствовали логические причины подозревать Кинкейда. Но эта гипотеза помогала собрать воедино кучу деталей мозаики. И если она верна, это объясняло многое.
Не более чем гипотеза. Пока. Но и этого хватало, чтобы мне захотелось нарыть больше улик там, где я в другом случае их не искал бы.
Только как? Как мог я начинать копать под Джареда Кинкейда, Адского Пса, ставшего Иве почти родным отцом, — делать это без помощи Мёрфи? Более того, мне пришлось бы делать это без ее ведома, а по отношению к другу такое выглядит не сказать чтобы красиво. Ох! Пожалуй, лучше заняться пока текущими неотложными проблемами.
Мне нужно было найти Морти, который для Мёрфи в списке текущих вопросов занимал явно не первое место.
Мне нужно было помочь Фицу и его бестолковым несовершеннолетним приятелям.
И более всего мне не хватало помощи кого-то, кому я мог бы доверять.
Я сделал глубокий вдох и кивнул.
А потом, пройдя сквозь наружную стену дома Светлого Будущего, отправился на поиски своей ученицы. Пока ночь не стала еще темнее.
Глава двадцатая
Я всегда считал себя одиночкой.
Ну, не таким — несчастным, романтичным, как Байрон, одиночкой. Я имею в виду скорее таким, которого не слишком огорчит перспектива провести выходной день, ни с кем не общаясь, а валяясь на диване с хорошей книгой. Не то чтобы я не любил людей или чего такого. Мне нравится общение, нравится тусоваться с друзьями. Но есть ведь и другая сторона. Мне всегда казалось, что я вполне доволен жизнью и без них.
Я шагал по улицам города с населением почти в три миллиона человек, и меня впервые ни с одним из них ничто не связывало. Я не мог говорить с ними. Я не мог к ним прикасаться. Я не мог поругаться из-за места на стоянке или показать фак неосторожному водителю, не уступившему мне дорогу на перекрестке. Я не мог ничего купить в каком-нибудь магазинчике, поболтав при этом ни о чем с кассиром. Не мог купить газету. Не мог посоветовать хорошую книгу кому-то, роющемуся на книжном развале.
Три миллиона душ жили своей жизнью, а я был один.
Теперь я понимал капитана Мёрфи с его теневым Чикаго. Настоящий город уже начинал казаться мне своей призрачной версией. И каким этот город станет для меня со временем? Темным? Пустым? Бессмысленным и слегка угрожающим? А ведь я провел в нем чуть больше дня.
Каким стану я сам, пробыв здесь год? Десять лет? Сто?
Я начинал понимать, почему столько призраков кажутся парой соломинок картофеля фри минус «Хэппи Мил».
И еще я начинал думать, что сэр Стюарт и Морти, возможно, не так уж и ошибались на мой счет. Что, если я и впрямь сбрендивший дух, каким они меня считали? Не настоящий Гарри Дрезден, а всего лишь его мертвый образ, занимающийся тем, чем всегда занимаются психи: попытками помочь друзьям и прищучить нехорошего парня.
Я не ощущал себя сбрендившим духом, но если подумать, и не должен был. С чего бы? Сумасшедшие редко понимают, что они сошли с ума. Наверное, безумным им представляется весь остальной мир. Видит Бог, мне он всегда казался слегка безумным. Или не слегка. И как, каким способом могу я проверить, тот ли я, каким меня считают сэр Стюарт и Морти, или все-таки нет?
Более того, Морти, чтоб его, всегда считался экспертом по части призраков. То есть я и сам не совсем уж профан в этой области, но Морти — настоящий профессионал. При обычных обстоятельствах я всегда высоко ценил его мнение по техническим вопросам, касающимся теней и духов, — чуть выше, чем расценивал сам себя. Морти никогда не отличался образцовыми силой и отвагой, зато был умен и достаточно стоек — иначе вряд ли выжил бы после стольких лет профессиональной деятельности, оказавшейся на поверку куда опаснее, чем мне казалось.
Блин. Все шло к тому, что пока я спасал Чикаго от тварей из невесть какой бездны, Морти спасал меня от тварей, о наличии которых я сам и не подозревал. Забавно, правда?
Я остановился как вкопанный и тряхнул головой, словно пытаясь вытряхнуть попавшую в глаза воду.
— Дрезден, отложил бы ты свой личный экзистенциальный кризис на потом, а? Нехорошие парни тебя ждать не будут. Давай шевели задницей.
Что ж, хороший совет.
Один вопрос: как?
В нормальной ситуации я бы выследил Молли с помощью нехитрого тауматургического заклятия, которым пользовался тысячу раз. После ее незапланированного путешествия в Арктис-Тор, что в Феерии, я всегда держал под рукой более или менее свежесрезанную прядь ее волос — так, на всякий случай. А уж в последний год я обнаружил, что могу отслеживать энергетические поля, которые она использует в первых своих самостоятельных магических опытах. Подобно волосам, они отличались неповторимым, присущим только ей характером. Как автограф. Я не сомневался, что при необходимости отыщу ее без особого труда. Черт, если уж на то пошло, мы с ней провели столько времени вместе, что она стала для меня почти что членом семьи. Как правило, я мог по чистой интуиции определить ее присутствие — разумеется, кроме тех случаев, когда она сознательно от меня пряталась.
Но все это, само собой, пока я обладал магией. Теперь же она исчезла.
Что, если подумать, тоже говорило в пользу теории Стю и Морти и против моей. Невозможно отнять магию у человека. Магия — если она, конечно, у кого-то имеется, — становится неотъемлемой частью личности. От нее можно отказаться, если как следует постараться, но избавиться от нее совсем нельзя. Если мой призрак действительно я, ему полагалось бы обладать магической силой — как, скажем, призраку этого ублюдка, Леонарда Кравоса.
Верно?
А может, и нет. Может, я делал слишком много допущений, даже не пытаясь их оспорить. Например, я исходил из того, что материя осязаема, тогда как для призрака это не так. Что я могу замерзнуть, хотя это тоже не так. Что силы гравитации действуют и на меня... ну и так далее.
Возможно, точно так же я заблуждался и насчет магии. И верно: ведь удалось же мне выстроить вполне себе крепкое защитное поле во время первого нападения на дом Морти, когда я делил тело с эктомантом. Уж это одно могло доказать, что мои способности все еще при мне, а не пропали бесследно.