Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
— Привести отряд в их убежище. Разобраться с заклинателем. Мы приложим все усилия к тому, чтобы остальные не пострадали.
— Ты собираешься открыть огонь из огнестрельного оружия у них в доме. Может, ты и не хочешь, чтобы дети пострадали, но ты знаешь, что такое возможно. Если все закончится их телами на полу, твои благие намерения не будут играть никакой роли. Ты это мне хочешь сказать?
Глаза ее вдруг вспыхнули.
— Тебя здесь не было последние полгода. Ты не знаешь, на что это все похоже. Ты... — Она крепко сжала губы. А потом посмотрела на меня в упор. В ожидании.
— Нет, — сказал я очень тихо.
Она несколько раз покачала головой:
— Настоящий Дрезден не колебался бы.
— У настоящего Дрездена не было бы шанса увидеть их. Поговорить с ними. Он просто ринулся бы в бой очертя голову.
Она резко захлопнула блокнот и встала.
— В таком случае повестка дня исчерпана. Обсуждать больше нечего.
И вышла, не говоря больше ни слова, ровным, решительным шагом.
Баттерс встал и взял со стола Боба и маленький транзистор.
— Я... э... я обычно иду с ней. Ну, там, доработать детали. Извините.
— Конечно, — тихо сказал я. — Спасибо за помощь, Баттерс.
— Да не за что, — кивнул он.
— И тебе тоже, Боб.
— De nada, — отозвался череп.
Баттерс поспешил к двери.
Я остался один.
Глава девятнадцатая
Несколько минут я стоял, ничего не делая. Даже не дышал.
Не делать ничего трудно. Стоит вам остаться без дел, и ваша голова начнет все пережевывать. В ней всплывут всякие темные и ненужные мысли. Вы начнете думать о смысле вашей жизни. А если вы призрак, то начнете думать о смысле вашей смерти.
Совесть и чувство вины медленно пожирали Мёрфи изнутри. Я знал ее давно. Я знал, о чем она думает. Я знал, что ей дорого. Я знал, как больно ей приходится. Я не сомневался в правильности своих предположений.
Но я знал также, что эта женщина ни за что не убьет другого человека, пусть даже окончательно и бесповоротно съехавшего с катушек, если только это не будет абсолютно необходимо. Любому разумному человеку вообще нелегко убивать — но Мёрфи противостояла этому демону долго, очень долго. Ясное дело, моя смерть причинила ей боль (и поверьте, меня мысль о том, что я ничем не могу этого изменить, бесила ничуть не меньше). Но почему совесть начала глодать ее именно сейчас? Для чего разыгрывать из себя дамочку, когда я всего-то просил раздобыть немного информации у ее бывшего мужа? Ведь если женщине что-то нужно, ее не остановят даже кирпичные стены.
И еще я заметил, что когда мы говорили о выстреле, который меня убил, о возможном расположении стрелявшего, о круге подозреваемых, Мёрфи могла бы сообщить гораздо больше. Могла, но не сообщила.
Она ни разу, ни словом не упомянула Кинкейда.
Кинкейд — не совсем человек, наемник — работал на самую страшную девочку из всех, что обитают на нашей зеленой планете. Прожив несколько столетий, он стал уникальным бойцом. Каким-то образом ему удалось преодолеть негативные стороны функционирования человеческой нервной системы — по крайней мере в том, что касалось стрельбы в совершенно неблагоприятных условиях.
И это он мне сказал, что если ему понадобится меня убить, он выстрелит с расстояния по меньшей мере в полмили из крупнокалиберной винтовки.
Мёрфи не хуже меня понимала, что мнение убийцы с многовековым стажем было бы неоценимо в расследовании. Я сам не стал этого предлагать, поскольку Мёрфи с ним типа встречалась некоторое время и до сих пор оставалась не совсем к нему равнодушна. Вот мне и показалось, что пусть уж лучше она сама это сделает.
Но она не стала.
И ни разу не упомянула его имени.
Она вообще провела наше совещание слишком быстро, она готова была поцапаться со мной по любому поводу... Весь этот спор насчет Фица и его команды, похоже, являлся лишь дымовой завесой.
Оставалось только понять, ради кого все это разыгрывалось. Ради меня, чтобы потенциально безумный призрак не отправился мстить направо и налево? Или она делала это ради себя самой, поскольку отказывалась сопоставить свой образ Кинкейда с тем безликим снайпером, который меня убил?
Похоже, что так. То, что она понимала сердцем, заставляло ее разум лихорадочно искать менее болезненную правду.
Мои выводы основывались на знании человеческой природы вообще и природы Мёрфи в частности, а еще на интуиции — в конце концов, я всю жизнь доверял своим инстинктам.
Мне казалось, они не ошибались и сейчас.
Я прокрутил в голове возможные варианты. Представил себе Мёрфи в первые дни после моего убийства — разбитую, раздираемую эмоциями. Мы так и не узнали, могли бы мы с ней быть вместе. Несколько раз нам что-то мешало. Я понимал: когда пройдет достаточно времени для того, чтобы ее гнев утих, его место займет скорбь. Я представил ее спустя месяц: уволенную из полиции, с личной жизнью, спущенной под откос...
Слух о моей смерти наверняка разлетелся быстро — не только среди чародеев Белого Совета, но и среди оставшихся вампирских коллегий, среди членов ПараНета и вообще всех, имеющих отношение к сверхъестественному миру.
Кинкейд, должно быть, узнал об этом спустя день или два. Стоило кому-либо написать обо мне хоть строчку в рапорте, Архив, сверхъестественный хранитель всех запечатленных на бумаге знаний, обитавший в теле девочки по имени Ива, узнал бы об этом. А я был, возможно, единственным в мире человеком, которого она считала своим другом. Сколько ей сейчас? Двенадцать? Тринадцать?
Весть о моей смерти, наверное, стала для Ивы ударом.
Кинкейд, должно быть, отправился к Мёрфи утешить ее в меру сил. Ну, не с кружкой горячего шоколада и теплым пледом — нет, совсем по-другому. Скорее он принес пару бутылок виски и компакт-диск с какой-нибудь секс-музыкой.
«Особенно если он в это время находился в Чикаго», — нашептывала у меня в голове темная, вредная часть моего сознания.
Я представил себе Мёрфи, искавшую утешения там, где возможно, нежно попрощавшуюся с ним, когда он уходил, — а потом на протяжении нескольких следующих недель медленно выстраивавшую логическую цепочку фактов. Все время уговаривавшую себя, что она, возможно, ошибается. Что все не так, как кажется.