Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
Долгое мгновение я молча смотрел на него.
— Вы говорили мне, что Совет определил меня к вам потому, что хотел вам досадить. Но это не так. Никто не пошлет опасного преступника жить с палачом, если хочет реабилитировать первого.
Он кивнул.
— Мне приказали наблюдать за тобой. И убить, как только ты выкажешь хотя бы намек на непокорность.
— Убить меня, — я устало потер глаза. Удары сердца отдавались в руке все болезненнее. — Насколько я помню, я вел себя с вами непокорно не раз, и не два.
— Вел, — кивнул он.
— Тогда почему вы не убили меня?
— Иегосафат, парень. Что смысла в праве игнорировать волю Совета, если ты им не пользуешься? — Он тряхнул головой, и лицо его на мгновение осветилось усталой улыбкой. — Ты же не виноват в том, что тебя растил этот сукин сын, ДюМорн. Ты был бессловесным, озлобленным, запуганным мальчишкой, ты обладал черт-те какой сильной магией. Но это не означало же, что тебя обязательно убивать. Мне дали право судить. Я им воспользовался. Им не понравилось то, как я им воспользовался, но я это сделал.
Я смотрел на него в упор.
— Вы не рассказали мне чего-то еще.
Минуту он молчал. И вторую. Только когда пауза затянулась почти до невозможности, он, наконец, открыл рот.
— Совет знал, что ты сын Маргарет ЛеФей. Они знали, что она одна из тех чародеев, которые обернули законы Совета против него. Помимо всего прочего, ее обвиняли в нарушении Первого Закона, и она имела… скажем так, не очень достойные контакты с различными существами и компаниями сомнительной репутацией. Стражи имели приказ задержать ее при встрече. Стоило бы ей предстать перед Советом, и ее допросили бы и казнили на месте.
— Мне говорили, она умерла родами, — сказал я.
— Так и было, — подтвердил Эбинизер. — Не знаю, по какой причине, но она отвернулась от своей предыдущей компании — включая Джастина ДюМорна. С этого момента она нигде не могла считать себя в безопасности. Она скрывалась от своих бывших союзников и Стражей примерно два года. И от меня скрывалась. Я тоже имел приказ на ее счет.
Я смотрел на него с болью, как завороженный.
— И что случилось?
— Она познакомилась с твоим отцом. Смертным. Лишенным власти, лишенным влияния, лишенным средств. Но с душой, каких я редко встречал. Я верю в то, что она полюбила его. Но в ночь, когда ты родился, один из ее бывших союзников нашел ее и отомстил за измену, — он посмотрел на меня в упор. — Он использовал для этого энтропийное проклятие. Ритуальное энтропийное проклятие.
На мгновение шок буквально парализовал меня.
— Лорд Рейт, — прошептал я.
— Да.
— Он убил мою мать.
— Он, — подтвердил Эбинизер.
— Боже… Вы… вы уверены?
— Он змей, — сказал Эбинизер. — Но я уверен в этом настолько, насколько вообще возможно.
Пульсирующая боль расползалась по руке, и свет в комнате становился то ярче, то темнее в ритм с ней.
— Моя мать. И ведь он стоял в трех футах от меня. Он убил мою мать, — старая, детская боль — пустота, одиночество, отцовские невзгоды — разгорелась с новой силой, застелив глаза багровой пеленой. Источник этой боли… по крайней мере, большей части ее, наконец открылся мне. И наконец-то я знал, куда наносить удар. И уж наверняка убил бы как можно мучительнее. Все как-то разом отошло на второй план — все, кроме необходимости отомстить. Кроме справедливой мести за смерть матери маленького ребенка. Моей матери. Меня начало трясти, и я знал, что рассудок мой вот-вот не выдержит этого чудовищного давления.
— Хосс, — произнес Эбинизер. — Полегче, мальчик.
— Убью его, — прошептал я. — Убью гада.
— Нет, — возразил Эбинизер. — Тебе нужна передышка, парень. Сам подумай.
Я уже начал копить энергию.
— Убью его. Убью. С потрохами. Чтоб ничего от гада не осталось.
— Гарри, — рявкнул Эбинизер. — Гарри, успокойся. Тебе не совладать с такой энергией. Ты сам прежде погибнешь, если попытаешься.
Что ж, на это мне было тоже наплевать. Очень уж хорошей казалась эта энергия. Слишком сильной. Я хотел этого. Я хотел, чтобы Рейт заплатил за все. Я хотел, чтобы он мучился, визжал, а потом умер за все, что сделал со мной. И у меня хватало сил, чтобы так и вышло. У меня хватало сил и решимости обрушить на него такую волну магии, чтобы от него и следа не осталось. Я заставлю его ползать червяком и молить меня о снисхождении, прежде чем я разорву его на клочки. Ничего меньшего он не заслужил. Я…
В руке моей вдруг вспыхнул ослепительный огонь — такой внезапный, такой резкий, что спина моя конвульсивно выгнулась, и я повалился на пол. Я даже кричать не мог. Боль смыла мою ярость как цунами — одуванчиковый пух. Почти ослепнув от боли, я огляделся по сторонам и увидел, что старый чародей сдавливает своей мозолистой ручищей мою кое-как перебинтованную обожженную руку. Когда он увидел мой взгляд, он отпустил меня; лицо его тоже было полно муки.
Минуту я полежал, свернувшись калачиком, а сердце разгоняло боль по всему моему телу. Потом я постепенно совладал с нею и медленно сел.
— Прости, — прошептал Эбинизер. — Гарри, я не мог допустить, чтобы ты шел на поводу у своего гнева. Ты бы просто убился.
— Я бы унес его с собой, — процедил я сквозь зубы.
Эбинизер горько усмехнулся.
— Ничего бы у тебя не вышло, Хосс.
— Откуда вам знать?
— Я пытался, — сказал он. — Трижды. И ни разу даже близко не подобрался. И ты что, думаешь, твоя мать умерла, не сложив смертного проклятия своему убийце? Твари, что поработила ее? Да это менее вероятно, чем если бы рыба разучилась плавать.
Я уставился на него, моргая как последний дурак.
— Что вы хотите сказать?
— Он защищен, — тихо произнес Эбинизер. — Заклинания просто скользят по нему, не причиняя вреда.
— Даже смертное проклятие?
— Бесполезно, — с горечью ответил он. — Рейта защищает что-то очень мощное. Может, какой-то большой демон. Может, даже какое-нибудь старое божество. Магией его не достать.
— Разве такое возможно? — спросил я.
— Да, — ответил старик. — Не знаю, как. Но возможно. Кстати, это объясняет еще и то, как он сумел стать Белым Королем.
— Не верю, — пробормотал я. — Она же была с ним близка. Она не могла не знать, что он защищен. Она была достаточно сильна, чтобы ее боялся Белый Совет. Она не растратила бы проклятия впустую.
— Она выпустила его. Выпустила впустую.
— Выходит, моя мать считается не только врагом, но и бездарем.
— Я этого не говорил…
— Что вы о ней знаете? — буркнул я. Правой рукой я стискивал левое запястье, пытаясь отвлечься от боли. — Откуда вам знать? Она вам говорила? Вы были там с ней?