Арифметика демократии
Шрифт:
Аналогичное обычно происходило, что экзаменуемый при решении задачи о делении ста апельсинов на сто получал в ответе два или три, и даже четыре. Но бывали и случаи, когда задачу о делении ста апельсинов поровну на сто человек экзаменуемый решал числом десять, двадцать, или даже пятьдесят. Тогда их спрашивали:
– А что скажут марамуки?
– А всё равно, что они скажут. Я им покажу документ, который они сами подписали.
– А уверены ли вы, что они достаточно сознательны, чтобы отвечать за свои слова, и всегда действовать в соответствии со своими обещаниями?
– Нет.
– А что вы будете
– Не знаю, об этом я ещё не думал.
– А вы подумайте, потому, что деление апельсинов - вещь очень ответственная, и, как инициатор закона, и вы будете нести ответственность не только за целостность своих апельсинов, но и ваших помощников. Если вы не знаете ответы, почему общество должно рисковать и доверить эту ответственную миссию именно вам?
– ...
– Ну, вы поработайте над этими вопросами, и, как надумаете что-то, приходите на переэкзаменовку.
Впрочем, бывало, что задачу о делении ста апельсинов экзаменуемый решал числом пять. Тогда его просили обосновать, почему именно такой ответ он считает правильным. И если он называл только ту причину, что это похоже на существующий закон, его спрашивали,
– А сколько будет пять поделить на нуль?
Впрочем, бывало, что на вопрос о причинах числа пят экзаменуемый отвечал иначе:
– Каждому должно достаться именно по пять, потому, что закон должен быть справедливым. А справедливость в первую очередь заключается в том, что распределяющий должен иметь ответственных полномочий соразмерно своему превосходству.
– А хорошо ли, когда один человек имеет превосходство над другими?
– Конечно, если это есть необходимое условие для проведения операций во благо общества.
– А должна ли уметь считать больше, чем до трёх, основная масса членов общества?
– Я это не в праве за них решать, у нас свободное общество.
– А если некоторая часть их умеет считать, скажем, до тридцати?
– Я должен взять их в свои помощники, чтобы с их помощью сэкономить время обществу, чтобы и его участники могли быстрее приступить к потреблению.
– А если в обществе есть ещё один человек, умеющий считать до ста?
В интересах общества мы должны объединиться, и как можно быстрее распределить роли в делении, и достичь в этом согласия.
– Ну, а если его концепция деления с вашей не совпадает, и он предлагает проект, где каждому всего по одному?
– Членам общества будет лучше, если каждый получит по пять, и мой долг сделать всё, чтобы общество выбрало самый лучший вариант.
– А почему тогда каждый не может получить по десять?
– Потому, что сто апельсинов нельзя поделить так, чтобы каждому досталось по десять.
– Вы можете это доказать?
– А что тут доказывать, когда это видно даже невооружённым глазом.
– И что, всегда, когда кому-то видна какая-то неравномерность, это доказывает неправильность деления?
– Нет, неправильность может считаться неправильностью только тогда, когда она может быть доказана.
– А чем доказывается неправильность позиции одной из сторон в споре?
– Неспособностью ответить, исходя
– И на какие же вопросы не сможет ответить тот, кто умеет считать до ста, если он возьмёт себе десять апельсинов?
– Ему будет трудно ответить на заявление "Ничего не знаем, что мы там подписывали, но мы просто уверены, что всё не так, как мы договаривались, и этого нам достаточно, чтобы действовать вопреки договору!".
– А каковы, по-вашему, идеальные условия деления апельсинов в обществе?
– Идеальные условия - это когда каждый не обязан учиться считать, если ему по каким-то причинам это затруднительно, а закон на себя берёт функцию всё распределить и предоставить ему всё то, что ему полагается по справедливости.
Так, на языке высшей объяснятики экзаменующие объясняли экзаменуемому, чего от него хотят, и чего не хотят, а он, в свою очередь объяснял, что понял, и понял правильно, и что на его понятливость можно всецело рассчитывать. Проводить такую процедуру проверки могли только высшие объяснятели, в своё время прошедшие её тоже, и получившие эту ответственную миссию из рук самого Верховного. Прошедший экзамен мог, в случае свободной вакансии, получить должность высшего объяснятеля. А роль высшего объяснятеля была очень ответственной и почётной, ибо именно из них выбирали приемника Верховному, когда его место освобождалось.
Тому, кому дано было понимать высшую объяснятику, становилось понятно, почему учебник зубристики написан именно так, как написан. Ибо только недалёкие люди могли думать, что система обучения тупая, и учебники у неё бессмысленно запутанные; умные же люди понимали, что они написаны именно так, как нужно, чтобы в них могли научиться разбираться именно те, кто нужно. И разобрались во всём самостоятельно, ибо только так они лучше всего могли научиться объясняться так, как нужно. Ибо знание - сила, а давать силу несознательным людям опасно для общества. Так правовое Общество стало должным образом укомплектовано в высшей мере обученными и ответственными людьми.
Когда система обучения развернулась во всём своём многообразии, люди научились мыслить очень разносторонне и индивидуально, как и полагается членам образованного интеллектуально развитого общества. С тех пор, когда марамукам кто-то говорил, что им надо учиться считать, реакция была не только негативной, но эклектичной. Одни эмоционально вспыляли: "Дурак! Заткнись! Не хотим слушать твой бред!". Другие вполне интеллигентно объясняли: "...считать наше общество умеет, сколько нужно. И пусть лично я сам непосредственно не могут посчитать всё, но зато я точно уверен, что среди нас есть обученные и умеющие считать, которые могут всё объяснить, так что сначала приведите мне мнение этих людей, а потом я начну относиться к вашим словам серьёзно". А третьи лаконично отвечали риторическим вопросом: "А у вас, простите, какой уровень обучения?", и если не получали в ответ диплом с аттестации как минимум по трём продолженным, отрезали: "С вами не о чем разговаривать, не отнимайте у нас время!". И потому, если кто-то хотел выступить перед общественностью, ему было трудно подобрать универсальный довод, который заставил бы каждого слушать и внимать.