Арина Родионовна
Шрифт:
Вскоре он преуспел в этом хлопотном деле и выгодно сбыл вотчину.
Покупателем оказался не кто иной, как генерал-аншеф и кавалер многих орденов, начальник Ладожского канала и кронштадтских строений Абрам Петрович Ганнибал (1696–1781), прославленный «арап Петра Великого».
Судя по сохранившимся метрическим записям, уже 1 мая 1759 года Суйда законно принадлежала ему [76] . Помимо Суйды, генерал приобрёл также Мельницу, Коприно (Кобрино) и иные апраксинские земли. В последующие годы он расширил свои владения за счёт покупки близлежащих имений других помещиков. Кроме того, неподалёку от Кобрина генерал попутно построил Руновскую мызу. В итоге общая площадь его поместий в Петербургской губернии составила 9476 десятин [77] .
76
Ульянский.С. 8.
77
Там же. С. 10.
Так Ирина (Иринья)
Возможно, удивлённая девочка впервые увидела его, давно разменявшего седьмой десяток, лишь во второй половине 1762 года или даже позднее. После кончины императрицы Елизаветы Петровны (та почила в Бозе в декабре 1761 года) придворные недруги сумели настроить оказавшегося на престоле Петра III против генерала. В июне 1762 года Абрам Петрович был отправлен в отставку «за старостию» [78] , причём сделали, это без полагающихся пожалований и повышений в чине. Вскоре после оскорбительного изгнания со службы А. П. Ганнибал гордо удалился в Суйду, «где с редкими отлучками и провёл последние девятнадцать лет своей богатой событиями жизни» [79] .
78
Гнамманку Д.Абрам Ганнибал: Чёрный предок Пушкина. М., 1999 (серия «ЖЗЛ»). С. 154.
79
Телетова.С. 150.
В исповедной росписи суйдовской церкви Воскресения Христова за 1765 год, среди «дворовых людей господина генерал аншефа и ковалера Аврама Петровича Ганибала», есть и уже знакомые нам имена Петра Полуектова, его «приимыша» Родиона Яковлева с женой Лукерьей и детьми. Указана (среди «людей женска полу», под № 62) и Иринья, шести лет. В графах «Кто были у исповеди и святого причастия» и «Которые у исповеди не были» против её имени ничего не написано [80] .
80
Ульянский.С. 87.
В эти годы Яковлевы по-прежнему жили вместе с Полуектовыми, душа в душу, под единой кровлей. Семейство Родиона Яковлева разрасталось: вслед за Ириной родилось, по всей вероятности, ещё четверо детей. Такая большая семья, состоящая преимущественно из малолетних, была обречена на существование в условиях крайней нужды.
Небезызвестный Василий Львович Пушкин (дядюшка поэта), побывавший в Суйде в конце XVIII столетия, воспел благолепие тамошней натуры в звучных сентиментальных стихах:
Души чувствительной отрада, утешенье, Прелестна тишина, покой, уединенье, Желаний всех моих единственный предмет! Недолго вами я, к несчастью, наслаждался; Природы красотой недолго любовался; ………………………………………… С каким весельем я взирал, Как ты, о солнце, восходило, В восторг все чувства приводило! Там запах ландышей весь воздух наполнял, Там пели соловьи, там ручеёк журчал; И Хлоя тут была; чего ж недоставало? Что в мире я любил, что мысль обворожало, Кем сердце нежное дышало, Всё было там со мной!.. [81]81
Пушкин В.Стихи; Проза; Письма. М., 1989. С. 104–105.
Крестьяне ганнибаловских владений не были горазды на подобное восприятие красот местной природы. Они находились на барщине (никаких сведений о её размерах нет), то есть трудились (в обществе своих хлой) в полях и на мельнице, временами заготавливали лес и дрова, занимались рыболовством на журчащей Кобринке и сбором мёда.
Отставной генерал жил не только «в тишине и покое», как сказано в «Немецкой биографии А. П. Ганнибала» А. К. Роткирха (XVII, 48).Он был хозяином рачительным, вникавшим во всякие хозяйственные подробности, охочим до усовершенствований, но, видимо, не слишком заботливым по отношению к собственным холопам. В преданиях сообщается о его суровом нраве и крайней скупости. Показателен эпизод, имевший место в январе 1766 года: когда ватага крепостных одного из помещиков Петербургской губернии пустилась в бега, к ней незамедлительно присоединилось и «множество беглых Господина Ганнибала Суйдовской мызы крестьяне». Вооружившись «разбойничскими инструментами», ослушники, ничуть не горюя о покинутых соловьях и ландышах, «поехали в Польшу». Дело об этом возмутительном происшествии было заслушано в Сенате [82] .
82
Ульянский.С. 118.
А спустя год или два после описанного волнения крестьян умер отец Ирины, Родион Яковлев, не доживший и до сорока лет. Семеро его детей, в возрасте от двух до шестнадцати лет, остались сиротами.
Очевидно, уже тогда, в конце 1760-х годов, Ирине Яковлевой пришлось не только помогать матери по хозяйству, но и работать вне дома наравне со взрослыми.
Положение Яковлевых стало особенно бедственным после кончины Петра Полуектова, их милостивца, случившейся в 1772 году. Тем не менее дети Лукерьи пережили эту мрачную пору, выросли и обзавелись
Выросла, терпеливо перенося лишения, и Ирина, обернулась невестой хоть куда. Каких-либо сведений о её житье-бытье с конца 1760-х и до начала 1780-х годов нет. Только в очередной исповедной росписи 1767 года искоркой мелькает имя крепостной девки (получившей 156-й номер), да и то возраст её указан грамотеем неверно [83] .
А девка, трудившаяся до умопомрачения, всё ж таки не сникла, не зачерствела душою, не утратила интереса к жизни и её чудесам. Она была прекрасной певуньей, заводилой на деревенских посиделках, гуляньях и разудалых игрищах, которые проходили в парке, под сенью «вековых дубов и лип в два обхвата», или подле суйдовского пруда. Характерно: на одном из пушкинских рисунков 1828 года наша героиня запечатлена молодой, статной, круглолицей и весёлой, в сарафане и кокошнике [84] , с пышной косой,покоящейся на девичьем плече. Думается, что этот графический профильный образ был навеян рассказами самой няни о былых временах. Свою юность неуимчивая [85] крестьянка и спустя полвека вспоминала с тёплым чувством; это отмечено, в частности, поэтом Николаем Языковым, который, познакомившись с Родионовной, писал о ней:
83
Там же. С. 88.
84
Атрибутировавшая данный рисунок Н. И. Грановская пишет, что «выражение лица молодой женщины бойкое и задорное». Однако исследовательница настаивает, что на голове у Арины Родионовны «девичья повязка псковских крестьянок», не типичная для жительниц Суйды (Грановская.С. 29). Но большинство пушкинистов видят в головном уборе девушки на изображении 1828 года всё-таки широко распространённый кокошник; см., напр.: Жуйкова.С. 76 (№ 111). Для нас особенно важно, что кокошник носили и незамужниекрестьянки.
85
Ср.: «Экой ты неуимчивый, как говорит моя няня» (из послания Пушкина князю П. А. Вяземскому, написанного во второй половине мая 1826 года. — XIII, 279; выделено Пушкиным).
К своей весне переносилась Разгорячённою мечтой…
Уместно привести тут и слова самого Пушкина из письма к жене от 25 сентября 1835 года: «…Могу я сказать вместе с покойной няней моей: хорош никогда не был, а молод был» (XVI, 51).В няниной поговорке (ассоциирующейся с крылатым латинским Fuimus,что означает Мы были)слышится не только тоска по минувшему, но и довольство теми дарованными и невозвратными днями.
Грамоте она так и не обучилась — зато постигла иную, более высокую, науку: прониклась духом своего народа. От матери и стариков-соседей узнавала и запоминала Ирина сказки, былины, песни, поговорки и пословицы, «повести сказочно-бытового и демонологического характера: о разбойниках, привидениях, домовых, русалках и т. д.» [86] . Узнав же, начинала пересказывать или петь сама: сперва младшим братьям и сёстрам, потом кобринской детворе, подружкам. «…Весь сказочный русский мир был ей известен как нельзя лучше, — утверждал впоследствии пушкинист, — и передавала она его чрезвычайно оригинально» [87] .
86
Чернышёв В. И.Пушкин и русские сказки. Записи // Сказки и легенды пушкинских мест. М.; Л., 1950. С. 279.
87
Анненков.С. 5.
Где-то царствовала мудрая Екатерина, во дворцах заседали созванные Фелицею комиссии, шли войны с врагами внешними и ворами внутренними — в Суйде же самодержавно правил, принимал уложения, казнил и миловал рабов чёрный барин. И его генеральское слово, невзначай брошенное во время прогулки по тенистой липовой аллее, бывало для крепостных душ весомее, нежели длинные столичные манифесты, которые иногда оглашались с паперти.
А стоявший в парке каменный диван Абрама Петровича, высеченный из огромного валуна, крестьяне принимали за некоего зловредного лешака и, загодя крестясь, обходили стороной.
Генерал А. П. Ганнибал, увы, старел и всё больше сдавал: терял зрение, мучился от жестокой подагры. Подступали сроки — и наконец он, восьмидесятилетний, решил составить завещание. Оно было учинено в суйдовской церкви Воскресения Христова 13 июля 1776 года, в присутствии необходимых свидетелей, домочадцев старика и его духовного отца (иерея Сергия Романова), и не мешкая передано в Юстиц-коллегию. Согласно этому документу, движимое и недвижимое имение Абрама Петровича разделялось между его сыновьями — Иваном, Петром, Иосифом и Исааком Ганнибалами, которые, правда, могли вступить во владение наследством лишь после смерти жены генерала, Христины Матвеевны (Христины-Регины). Дочерям же (Софье, Елизавете и Анне) по данной духовной в земельных владениях было полностью отказано («совсем дела нет») [88] .
88
Полный текст завещания А. П. Ганнибала был впервые напечатан в кн.: Телетова.С. 151–154. Мы пользуемся именно этой публикацией.