Арина (Роман, повести)

Андреев Василий Степанович

От такой мысли у Кати больно сжало в груди, заклинило в горле. И в это время ее дух и тело, будто слившись воедино, с какой-то новой силой бросили ее вперед. Через секунду-другую она уже отчетливо видела большие квадратные уши бандита, кирзовые сапоги на его вывернутых дугами ногах, а спустя еще какое-то мгновенье ее руки коснулись серого комбинезона. Цепко ухватившись одной рукой за рукав, а другой за воротник, Катя чуть подпрыгнула и повисла на спине бандита, пытаясь сдавить своими ногами его короткие кривые ноги. Но тот неожиданно присел, резко рванулся всем телом назад, и она упала на землю. Тут же проворно вскочив на ноги, Катя снова кинулась к нему, на этот раз спереди, и успела увидеть его сизое, широкое

лицо с остановившимися в злобе черно-мутными глазами. Тогда он страшно скрипнул зубами и быстро выбросил вперед руку, рассчитывая ударить ее в лицо, но промахнулся: Катя моментально пригнулась, отринула чуть влево, а затем сама с правой ударила его в подбородок. Он закачался, однако на ногах устоял и, кажется, несколько растерялся, не ожидая от хрупкой с виду девушки такой прыти. Но его замешательство длилось доли секунды, после чего он с новой яростью бросился на Катю и неожиданным и сильным пинком в живот свалил ее на землю.

Боль горячей волной обдала Катю, она стиснула зубы, скорчилась и тут услышала голоса бегущих к ней на помощь людей. «Мне хотя бы задержать его еще на минуту, всего на одну минуту… — пронеслось в ее голове. — Иначе они могут опоздать, грузовик уже близко…» И, собрав последние силы, она поднялась на колени, снова вцепилась в его комбинезон. Бандит тут отчаянно рванулся вперед, чуть проволок ее за собой, но потом вдруг резко пригнулся к ней, и тотчас жгучая боль захлестнула грудь Кати, а ее руки ослабли, выпустили комбинезон.

Но в следующую минуту она уже не чувствовала боли, напротив, в ее груди зародилось какое-то сладостное замирание, словно она раскачивалась на качелях. А дышать стало труднее, ей не хватало уже воздуха. Неужели это… конец?.. Неужели она так и уйдет с этой земли, не успев ничего сделать ни для себя, ни для людей?.. Неужели у нее не состоится свадьба, а Дмитрий будет мужем другой женщины?.. Неужели она никогда больше не увидит свою мать и Иван Иванович умрет теперь в одиночестве?..

Ей вспомнилась теплая ночь на берегу залива, когда они лежали под звездами, а потом Дмитрий сказал: «Ты не думай, теперь я тебя еще больше люблю». Ей вспомнилось Светлое озеро, шлепанье о песок раков и впервые после гибели сына небывалое сияние глаз Ивана Ивановича. Ей вспомнилось доброе лицо Тимофея Поликарповича и пестрый лопоухий Никишка, который неожиданно ее напугал… И все это было совсем-совсем недавно, нынешним летом. Какое у нее было удивительное, красное лето!..

Солнце светило ей прямо в лицо, но уже не жгло, как днем, а лишь сеяло ровный ласковый свет на дома, деревья; играло золотом на обелиске космонавтам. От этого его ракета, казалось, вздрагивала, рассыпала во все стороны искры-вспышки и была готова в любую минуту сорваться в бесконечность…

Катя глядела на эту ракету и не понимала, отчего вдруг та удалялась и становилась меньше, а веки у нее тяжелели и слипались. Это было даже странно, спать она не хотела, но веки неумолимо закрывались, и с ними уже трудно было сладить. А синее небо почему-то опускалось над ней все ниже и ниже, пока не слилось совсем с землей. «Куда же девалось небо?» — спросила она вслух и впервые не услышала своего голоса.

Сильно прихрамывая, Оля бежала что было духу. Она видела, как Катя в неравной борьбе с бандитом то взлетала вверх, то падала вниз, а потом уже на краю бульвара, на взгорке, вдруг скорчилась, рухнула на землю и больше не поднималась. Еще Оля слышала, как от нее слева и чуть сзади стучали каблуки бегущих людей, поднятых ее криком. До места схватки оставалось уже мало, наверное, метров тридцать, не больше, когда грузовик, стоявший у обочины дороги, бешено взревел и на полной скорости помчался к Марьиной Роще. В эту же минуту Оля увидела, что бандит резким рывком выхватил из-за голенища нечто сверкнувшее на солнце, а потом

побежал от Кати. Но тут из соседнего магазина выскочили трое молодых ребят и бросались навстречу бандиту. Тот сразу круто вильнул вправо, кинулся к кустам, но ребята скоро настигли его и сбили с ног.

Когда Оля подбежала к Кате, вокруг нее уже собрался народ. Она протиснулась на середину и при виде подруги залилась слезами. Катя лежала на траве кверху лицом, на ее голубом платье были красные пятна от крови. Оля опустилась на колени, дрожа всем телом и всхлипывая, поправила разметавшиеся по траве длинные волосы подруги, осторожно пощупала у нее пульс.

— Боже мой, жива она, жива!.. — закричала Оля, поднимая к людям заплаканное лицо. — Катя будет жить, будет жить!.. Она обязательно будет жить!..

Люди, обступившие Катю, негодовали, готовы были разорвать на части убийцу, возмущались, что последнее время развелось много хулиганов, бандитов, с которыми зря либеральничаем, берем их на разные там поруки, устраиваем им товарищеские суды. А они всего лишь смеются над этим и постепенно становятся матерыми преступниками.

— Вот тогда только и беремся за них, когда те совершат что-нибудь страшное, — громче всех сказала высокая женщина интеллигентного вида с короткой прической.

— Истинная правда, — поддержал ее мужчина средних лет в джинсовом костюме. — Спохватываемся слишком поздно. Много ли в том проку, что посадим зверя, который отнял жизнь у хорошего безвинного человека.

— Да таких бандюг без суда надо стрелять не то вешать принародно!.. — подал свой голос опрятно одетый старичок, у которого нервно подрагивала седая острая бородка. — А мы все на гуманизм киваем. Но, скажите на милость, какой это к шутам гуманизм, если честный человек, нужный обществу, гибнет, а гадюка будет жить?..

— Я про то самое и толкую, — еще с большей горячностью заговорила женщина с короткой прической. — Мы кричим на все лады о гуманизме, а как это выглядит на деле? Ударил вас хулиган, ну, его постыдим-постыдим и прощаем. Жулик залез к тебе или государству в карман, а его не судим, видите ли, мало украл, меньше, чем на полсотню. Прямо смех один, будто нарочно жуликов плодим. Вот и выходит, что нашей добротой, нашим гуманизмом пользуются отбросы общества…

Катя по-прежнему лежала неподвижно, будто неживая, с закрытыми глазами и, видно, ничего этого не слышала. Лицо ее заметно побледнело, но красоты своей нисколько не утратило, а только стало чуть построже и дышало каким-то удивительным, почти неземным покоем. Сидевшая рядом на траве Оля каждую минуту прощупывала ее пульс, и ей казалось, что он бьется все тише и тише.

— Господи, вот ироды рода человеческого!.. — пробираясь поближе к Кате и часто крестясь, сказала сухонькая старушка, покрытая черным платком. — На такого ангела руку поднять!.. Ох, нехристи, нехристи… Все святое на земле загадили, храмы порушили, а чего добились?.. Отлучили людей от бога, а что взамен дали? Пытались своего создать, да не вышло: ум короток. Вот без веры-то и расплодилось иродов, только и слышишь: «Человека в подъезде убили… в лифте зарезали… в трубу живьем затолкали…» О господи, господи, услышь и наставь на путь истинный грешную паству свою!..

Полный мужчина в белой рубашке с цветочками, в синем галстуке и хорошо отутюженных светлых брюках взял старушку за локоть, настойчиво посоветовал:

— Иди-ка ты, бабуся, лучше в свой храм божий, а то отведу тебя куда следует.

— А ты мне не указывай, куда идти! — возмутилась старушка, оглядывая мужчину с ног до головы. — Ишь, угрожатель сыскался, сказать не дает. Нет, голубчик, кончилось то время, когда людям глотку затыкали… Гляньте на него, брюхо наел на добре народном и командует. Угрожать, видите ли, мне собрался… А ты что ж тем не угрожаешь, которые людей убивают? Или тебе не страшны они, ты в машине ездишь?..