Арина (Роман, повести)
Шрифт:
— Зря стараешься, я никуда не пойду.
Игорь резко поднимает воротники ежится. Он всегда так делает, если злится. Потом тычет себе пальцем в грудь и кричит:
— Она у меня вот здесь!.. Я думаю о ней ночами, я с таким трудом ее нашел, а теперь — о забодай меня бульдозер! — я могу ее потерять. Ведь в следующее воскресенье уже выборы.
— Раз тебе нужна блондинка, иди один.
— Пойми, я один тут же вызову подозрение.
Я смотрю на Игоря. Играет он или нет? Вроде не играет. Он все время
— А какой толк от меня? — говорю я. — Все равно я буду молчать.
Игорь подпрыгивает как угорелый, хлопает меня по плечу:
— Старик, я всегда говорил, у тебя сердце не белого медведя. Вперед за мной, весь шар земной!..
Мы пересекаем площадь и спускаемся к ресторану «Пекин». Часы, что темным пятачком прилепились к его стене, показывают половину одиннадцатого. Но народу улицах мало: москвичи любят в воскресенье поспать подольше. А машин еще меньше, носятся в основном такси.
Перед «Пекином» мы сворачиваем в переулок и идем в сторону Белорусского вокзала. В синем небе кувыркаются голуби, а из-под ворот каждого дома выползают ручейки. Блестящей узкой полоской они пересекают тротуары и тут же ныряют в сетки водосточных труб. Чтобы Игорь не забрызгал туфли, мы идем по мостовой. Она уже просохла и стала белесой.
— Вот сюда, — говорит Игорь, и мы огибаем сквер, входим в подъезд большого желтого дома.
У квартиры с белым звонком Игорь откашливается, нервно приглаживает волосы и нажимает на кнопку. Я слышу, как стучит мое сердце.
— Кто там? — спрашивает женский голос.
— С агитпункта, — отвечает Игорь.
Щелкает замок, дверь распахивается, и яркая светлая женщина приглашает нас в квартиру. Я сразу узнаю в ней мать той блондинки. У женщины тоже длинные ноги, крупные серые глаза.
— Проходите, пожалуйста. — Она пропускает нас вперед.
— Спасибо. — Игорь любезно кланяется, а сам косит глазами на стеклянную дверь: дома ли блондинка.
Женщина ведет нас в большую комнату, где много книг и старинных картин.
— Присаживайтесь. — Она доказывает на низкие красные стулья.
Мы садимся. Игорь достает блокнот, авторучку. Вид у него до того серьезный, что я вот-вот рассмеюсь. Хотя бы не переигрывал, черт.
— Скажите, агитатор к вам заглядывает? — вежливо так спрашивает Игорь.
— Бывает, — отвечает женщина. — Несколько раз заходил.
— У вас, кажется, Старостин?
— Я, правда, не знаю фамилии. Высокий такой.
— Он самый, — говорит Игорь. — С Марией Тузиковой из депо, с товарищем Митяевым… Словом, с кандидатами он вас знакомил?
Вот зачем он учил биографию вагоновожатой. Ну и Шерлок Холмс!
— Знакомил, знакомил, — говорит женщина и ставит на стол вазу с яблоками.
Игорь,
— У вас никто до воскресенья не уедет? Все здоровы? Урна не нужна будет?
Скажите, как он знает технику голосования! Хоть сейчас его в председатели избирательной комиссии. Не зря второй год агитатором.
— Сами придем, еще не очень старые, — усмехается женщина.
Игорь теперь морщит губы и поглаживает подбородок. Видно, не знает, что говорить дальше. А женщина ставит на стол два стакана, достает чайные ложки.
— Значит, у вас кто голосует? — Игорь приготовился записывать. — Вот вы, муж…
— Все трое, — говорит женщина. — Я с мужем, Светочка в этом году впервые будет.
— Это дочь, наверно? — спокойно спрашивает Игорь, а у самого в глазах хитрые чертики кружатся.
— Да, студентка наша.
— Где ж она учится?
— В университете, — отвечает мать с гордостью. — Будущий филолог… Ну, а Вадим там будет голосовать. Он у нас еще не прописан.
Игорь ерзает но стулу.
— А это… кто?..
— Муж Светланы, — говорит женщина.
У Игоря рука сразу начинает танцевать по блокноту. Он еще пытается что-то писать. Хотя бы не писал, дурачок. Чтобы его выручить, я быстро встаю и говорю:
— Ну, вам пора. А то ко всем не успеем.
— Вы хоть по яблочку возьмите, — женщина пододвигает к Игорю вазу. — Дома когда еще будете.
Игорь вскакивает, припадая на одну ногу, пятится к двери, будто восточная женщина, и бормочет:
— Спасибо, мы сыты… мы спешим…
Женщина, кажется, все понимает.
— Стеснительные какие, — провожая нас, говорит она, а сама прячет лицо в воротник темно-желтого свитера.
Когда дверь захлопывается, мы, не сговариваясь, кидаемся вниз по лестнице, выбегаем из подъезда, молча пересекаем заваленный тающим снегом двор. И только на улице я набрасываюсь на Игоря:
— Лапоть краснопресненский!.. Вечно с тобой влипнешь в историю… Это счастье, что блондинки дома не было. Она бы в два счета раскусила, какие мы агитаторы.
— Я же не знал, что муж, — оправдывается Игорь, вытирая вспотевший лоб.
Тут я вспоминаю, как у него вытянулось лицо, когда женщина сказала, что дочь замужем, я начинаю хохотать. Меня такой душит смех, что хоть падай на асфальт и катайся.
— Не устраивай концерта, а то публику соберешь, — говорит Игорь, озираясь по сторонам.
Но я все равно хохочу. Лишь когда мы заходим в художественный салон на улице Горького, я постепенно успокаиваюсь. Там мы долго стоим у одного эстампа, который вначале принимаем за рассыпавшуюся бочку. Потом узнаем, что это не бочка, а полярное сияние.